– Уйдет он, – проговорил он, чуть запыхавшись от скачки, видимо, тоже галопом коня погонял.

– В темноте же за ним, вплавь… – задумчиво проговорил Рыжов. И сам замолк, не знал, как и продолжать.

– Он может, если попробуешь, полкоманды утопить, – отозвался светлый чоновец.

– Хорошо плавает? – спросил Раздвигин.

– Как выдра. Сам же с моря, хоть и северного… Не раз вместе купались.

– Вода еще холодная, – заметил дед. – У нас по такой весне еще и коней не купают.

– Для него – уже не весна, а лето, – буркнул кто-то из других чоновцев в темноте.

А дед Ратуй стоял не просто так, он чего-то ждал. И спустя минуту, другую, или даже еще дольше, стало ясно, чего он ждет. На противоположном берегу выстрелили, и словно по команде показались факелы, они возникали один за другим, словно цветы распускались во тьме.

Вот тогда-то и стало ясно, что Ратуй не просто прислушивался, а обозначал собой место, от которого следует отсчет вести тем, кто на другом берегу ждал, чтобы Колядник… вернее, то, что им когда-то бывало, вошло в воду. Дед уже и не скрывался. Мельком обернулся, кивнул Рыжову, пробормотал:

– Не рано ли они? Ведь он может и по течению… Или против.

– На банду нарвался! – вдруг почти с восхищением в голосе воскликнул светловолосый взводный. – А они-то на него злы…

– Точно, теперь не выпустят, – добавил и второй комвзвода, цыганистый.

– Может, поможем им все же, командир? – снова спросил светленький, обращаясь к Рыжову. – Вдруг это не бандиты вовсе?

А сам Рыжов задавался тем же вопросом, только не знал, как это сделать. Ведь нельзя же до банды добраться и… Нет, невозможно. Пальба начнется, чон сюда для того и послан, чтобы эту банду… Вот только, банда ли это, или просто казаки хуторские да станичные?

– Некому помогать, – отозвался он, чтобы всем стало ясно, что он решил.

Посмотрел на Ратуя, спешился, передал узду Раздвинину. И спокойно подошел к деду. Тот вдруг вздохнул, отошел от реки к удобному склону, присел, и вдруг, пока никто не видел, вытер пот. Оказывается, и у него были нервы.

– Как думаешь, – спросил его Рыжов, – почему он даже на ущербной Луне…

Ведь не верить же в россказни Борсиной, которая что-то там про… гения места разглагольствовала? Не то это было, Рыжов не знал, что именно, но что-то тут было не по ее рассказу. Или, возможно, не только это.

– Опасность почувствовал, от этого они тоже могут… в нелюдей обращаться, – нехотя отозвался Рату. – Я точно знаю, мне бабка Матрена подсказала.

Рыжов еще подумал. Все, кажется, у них могло получиться.

– Спасибо, что хотел предупредить.

Дедок усмехнулся, позабавила его эта благодарность.

– Ты не журысь, спрашивай.

– Нечего уже спрашивать… – отозвался Рыжов. – Ан нет, одно осталось – банды-то уже не будет? – Промолчал Ратуй. – Или так спрошу, была ли банда?

Снова смолчал дедок, даже голову не повернул.

– Значит, это вы, мужики, решили его выловить. Только и мешало – напали бы на него в открытую, считалось бы, командира чона атаковали. А значит, новое восстание, уже второе за два года в ваших краях, да?.. Вот вы и придумали банду, чтобы, если уж другого выхода не будет, на банду все спихнуть? Чтобы потом вас же, местных не перестреляли, верно?

Ратуй снова вздонул. Снял картуз, вытер им лоб и шею. Молчание его становилось непонятным. Ведь сам же предложил спрошивать.

– А попутно отец Виктор, как я думаю, может, еще с кем-нибудь из властей местных, написал в Москву, чтобы оттуда кто приехал, и изнутри, так сказать, из отряда нашего его вытеснил.

К ним подошел Раздвигин и оба командира взводов.

– Потому ты и ходил по окресностям так спокойно, – добавил Раздвигин. – Его ты почему-то не боялся… А значит, следил, знал, что он и где он… Слушай, ты же на нас и выехал тогда, на телегах, правда?

– Потому что, на самом деле, давно все решил, – сказал Рыжов, – и ничего уже не боялся.

– Боялся, что опередит он меня, – сказал дед. – Хотя,.. при вас стало спокойнее. Думалось, он людей рвать поопасается все ж. Но я не надеялся, что ты его… прознаешь.

– Нет, – вмешался цыганистый комвзвода, – Пересыпа – это потому, что он не спал? Или потому что вы не спали, его ждали?

– Сшутковали так, – уже в который раз вздохнул Ратуй. – А кто – теперь без разницы.

Огни на той стороне реки стали теснее, потом почти круг образовали. И стало сразу виднее, светлее на небольшом пятачке, шагов на сорок. Мужиков стало много, и видно было при свете факелов, что почти все держат кто рогатину, а кто и чего посерьезнее. Только ружей почти не было, чтобы своих не пострелять ненароком… Казаки, бойцы, лихие люди, если подумать.

Рыжов смотрел на этот кружок света на той стороны Хопра, и ждал. Но все было тихо, почти беззвучно даже над водой, даже этой теплой, лунной ночью… И только тогда над рекой раскатился вой… Который вдруг перешел в какое-то жуткое, немыслимое, полуразборчивое, едва ли не человеческое, но и звериное при том бормотание. Словно жалоба вознеслась к небу, к ночи этой, к Луне… И к роду человеческому, который все же управлял в этом мире по-своему, как людям нужно. Хотя, с другой стороны, как же иначе?

– Ладно, дед. Его тело, в каком бы виде ни оказалось, придется отдать, – сказал Рыжов.

– И не жди, – почти грубо ответил Ратуй. – Сожжем до последнего волоса. Чтобы и следа не осталось.

– Да вы что? – почти возмутился Раздвигин. – Его же исследовать надо, и для доказательств…

– Для доказательств вы других ловите, в другом месте. – Ратуй поднялся на ноги.

Комвзвода, что посветлее, попробовал рявкнуть:

– За такие слова тебя…

– Отставить, – приказал Рыжов. После его окрика посидели молча.

Кольцо на той стороне реки стало сплошным заревом, теперь человеческие фигуры стали не видны, все смешались. Зато пламя в этой куче взвилось сильнее, увереннее, словно кто-то заранее припас керосина и теперь выплескивал его, не жалея.

А Рыжов и сам не знал, что правильно, а что нет. Он поднялся, едва переставляя затекшие ноги, двинулся к коням, которые фыркали неподалеку.

– Вот что я тебе скажу, дедушка, ты исчезай. И чтобы на хуторе твоем через пару дней никого не было.

Ратуй рассмеялся, но так, словно у него в горле рыбная кость застряла.

– А я и не сеял, так что уходить не жаль. Но… Двух дней мало. Дай две недели хоть.

Рыжов мельком, и как можно внимательней в этой темноте, посмотрел на обоих комвзводов чона. Потом понял, эти-то по крайней мере на него не станут жаловаться. Если только другой кто из бойцов, но… На каждый роток не набросишь платок. Или это все же девчоночья поговорка? Фу ты, какая глупость в голову лезет!

Неожиданно цыганистый повернулся к Рыжову.

– Можно. Только ты уж там, в Москве, скажи, что сам тут командовал.

– Скажу, куда ж я денусь.

– И комиссарше своей скажи… – добавил второй.

– Вы следите, чтобы у ребят языки не развязались.

Цыган усмехнулся.

– А кто поверит, если и начнет кто-то балакать у костра?

Назад, в город, который оставался темным, тихим, словно затаился, поехали не строем. Рыжов с Раздвигиным приотстали. Раздвигин почему-то сидел в седле боком. Заметил, как на него смотрит Рыжов, и усмехнулся.

– Я себе, командир, зад стер. Пока гонялись… не замечал. А сейчас неудобно.

– Хорошо, что не жаловался, – буркнул Рыжов. Оказывается, не только ему в голову глупости лезли. И тут же спросил, чтобы не молчать: – Ты тоже о нем думаешь?

– Пытаюсь понять, чего он был такой веселый все время? Чему улыбался?

– У него раны заросли, как на собаке. Ведь не зря же так говорят?.. А таких все веселит. Может, по-звериному это… Они же ни боли, ни страха, ни сомнения не знают.

Еще месяц назад Рыжов про сомнение не упомянул бы даже.

– Ну, страх-то он, определенно, чувствовал, – отозвался Раздвигин. – Иначе, не сбежал бы. И не перевоплотился бы сейчас, на ущербе Луны. – Ехали дальше, уже первые дома на косогоре показались. Город их встречал, обещая успокоенность и размеренность жизни. – А думаю я еще вот о чем… – продолжил Раздвигин. – Ты что же, его на страх и ловил? Ему ведь ничего не стоило затаиться, переждать…