Она сказала: «Хорошо, я согласна». Тогда я продолжал: "Так вот, вопрос не в том, «почему вы пьете», вопрос в том (медленно), "Чтовыстанетеделать,еслиперестанетепить?"
Тотчас же изменилось ее поведение, весь ее облик. Различные переживания, одно за другим, быстро сменяясь, отобразились на ее лице. Изменилось ее дыхание, окраска кожи, поза. Это было как раз то, чего я добивался. Она никогда не задумывалась над тем, что она станет делать, если перестанет пить. Она перешла в состояние чрезвычайно глубокого транса — я позволил ей посидеть еще две-три минуты, а потом коснулся ее плеча. Она чуть приподнялась, вышла из машины, и вошла к себе домой.
Через пять минут после того, как я приехал к своему другу, раздался телефонный звонок — конечно же, звонила эта женщина. Она сказала: «Это вы, нет, правда, это вы?.. Я только хотела сказать вам, что вы сегодня спасли мне жизнь. Ведь я ехала домой, чтобы покончить с собой. Но я решила, что не могу ответить на ваш вопрос, и хочу, чтобы вы это знали. Я не знаю, значит ли это что-нибудь для вас, но ваш вопрос — единственный, самый прекрасный вопрос на свете».
Я ответил: "Мне не нужно знать, понравился ли вам мой вопрос и считаете ли вы его самым прекрасным на свете. Меня это не интересует. Меня интересует ваш ответ на этот вопрос. Завтра вы мне позвоните, и у вас будет уже несколько ответов на этот вопрос".
Вы время этого разговора она использовала очень точное выражение. Она сказала: «О, я чувствую себя так, как будто меня выбросили на свалку». И я ответил ей: "Людей не выбрасывают на свалку. На свалку выбрасывают другиевещи". И что вы думаете, — на следующий день, когда она мне позвонила, она уже выбросила на свалку все спиртное, которое нашла у себя дома. Я пробыл у своего знакомого две недели, и за все это время она ни разу не выпила.
Я считаю, что это действительно любопытный пример переработки во время разговора. Для этой беседы не потребовалось ни многословия, ни времени — и с моей, и с ее стороны. Главную роль здесь сыграла моя способность замечать реакции, основанные на сенсорных впечатлениях, которые я вызвал, а также ее способность хорошо реагировать. Она оказалась предельно чувствительной даже к минимальным поводам, не говоря уже о значительных. Я полагаю, что человек, близкий к самоубийству, особо чувствителен ко всему, что его окружает, потому что видит это в последний раз.
В данном случае я быстро прошел через все этапы переработки, о которых мы с вами говорили. Однако, в сущности, все, что я делал, явилось своего рода замещением симптома: «Что вы станете делать, если не будете пить?»
Одним из несомненных преимуществ гипноза является то, что реакции партнера при этом замедляются и усиливаются. Насколько я знаю, с партнером, находящимся в состоянии транса, невозможно сделать ничего такого, что вы не могли бы сделать с партнером, находящимся в обычном состоянии. Я способен вызвать у бодрствующего человека любой феномен, характерный для глубокого транса. Гипноз, однако, замедляет действия партнера настолько, что вы можете легко проследить за происходящим, и стабилизировать состояние так долго, как это вам необходимо для того, чтобы систематически добиваться своей цели. Те же самые действия с партнером, находящимся в бодрствующем состоянии, требуют особой чувствительности, быстроты и гибкости. Применяя гипноз, вы стабилизируете личность партнера в определенном измененном состоянии, так, что он будет находиться в нем столько, сколько вам нужно, чтобы выполнить свою задачу.
Женщина: Скажите, когда вы вообще используете гипноз — и в связи с какими проблемами?
Когда я чувствую, что это нужно. Если говорить серьезно, есть только одна причина, по которой я предпочитаю технику гипнотического внушения всем другим методам. Я начал заниматься гипнозом только по этой причине: мне осточертело выслушивать болтовню моих пациентов. Я так устал от нее, что начал становиться неэффективным психотерапевтом — я не мог уже уделять достаточно внимания своим клиентам, не мог реагировать на их слова так, как это было им нужно. Мне стало невыносимо скучно разговаривать с ними.
Поэтому я стал затыкать им рот, погружая их в состояние транса, выяснять то небольшое количество информации, которое было необходимо мне для работы — и добиваться при этом всего, что мне было нужно. После этого процесс психотерапии снова стал меня интересовать. Теперь я применяю гипноз в смешении с чем-нибудь еще, что придает всему процессу оттенок того, что меня больше всего интересует в настоящий момент. Я знаю, что способен осуществлять изменения состояния личности быстрее и более методично, чем я это делаю теперь — но просто так сидеть и заниматься формальной переработкой мне очень скучно. Формальная переработка быстрее, конечно — но для меня это трудно, я слишком много этим занимался. Если я слишком много чем-нибудь занимаюсь, мне больше не хочется этого делать.
Гипноз предоставляет возможность заниматься причудливыми, необычными вещами. Теперь я в основном занимаюсь созданием альтернативных реальностей с помощью гипноза. Я создаю какую-нибудь реальность, отличающуюся от той, в которой живет данная личность — например, реальность, в которой клиент становится единорогом, — потому что единорог способен делать то, что желает клиент, но на что он сознательно никогда не решится; я возвращаю людей в те годы, когда они еще не начали носить очки, и заставляю их видеть все так же отчетливо, как они видели тогда, сохранить это зрение и вырасти — таков один из способов лечения миопии. Все зависит от того, чего люди хотят. Я приступаю к лечению так, чтобы это и мне было интересно.
Мужчина: Меня все больше привлекает возможность снять очки и вернуть себе нормальное зрение. Могу я это сделать с помощью гипноза?
У вас астигматизм?
Мужчина: Да. Левый глаз видит совсем плохо.
Видите ли, это совершенно другая задача. Боюсь, что я не способен вполне вылечить астигматизм. Это не значит, конечно, что это вообще невозможно, но я не представляю себе, как это можно было бы сделать.
С миопией справиться не так трудно, потому что близорукие люди всего лишь слишком сильно сдавливают свое глазное яблоко. Когда они пытаются разглядеть что-нибудь, то немного косят и напрягаются, в результате чего возникает ошибочная фокусировка и размытое изображение. Все, что им нужно сделать — это научиться по-новому понимать слово «фокус», «резкость». Это на самом деле нетрудно. Вильям Г.Бэйтс разработал этот метод много лет тому назад, и написал труд «Хорошее зрение без очков». Только люди не следуют его советам.
Знаете ли вы, что оптика — единственная область медицины, которая когда-либо считалась полностью разработанной? Из литературы сороковых и пятидесятых годов можно узнать, что оптики считали новые открытия в своей области невозможными. Теперь оптика снова разрабатывается. Изредка встречались тронутые энтузиасты, внедрявшиеся в медицинскую оптику со стороны вместе со своими световодами, лазерами и голограммами. Но до того, как были сделаны эти изобретения, в предисловиях к трудам по медицинской оптике действительно утверждалось, что оптика — полностью разработанная область науки! Во всеуслышание объявляли — что объяснено уже все, что можно было объяснить, и что медицинская оптика — единственная завершенная область науки.
Поведение большинства современных окулистов и до сих пор основывается на том соображении, что оптика — окончательно разработанная область. Большинство окулистов обладают очень устойчивой и чрезвычайно ограниченной системой ценностей в том, что касается новых возможностей. Корректирующие линзы были первоначально изобретены для того, чтобы корректировать форму и положение глазного яблока. Идея заключалась в том, чтобы давать сперва одни очки, чтобы пациент носил их в течение трех дней, затем другие, более слабые — на следующие три дня, и так далее, до тех пор, пока зрение не улучшится. Затем пациент отдавал доктору весь набор очков. Теперь больше так не делают. Теперь вам дают одни очки, и вы носите их до тех пор, пока ваше зрение не станет лучше — или хуже, — а потом вам дают другие очки.
