– Нет, это маловероятно! Он считает себя в неоплатном долгу передо мною, и поскольку он человек порядочный – теперь я это понимаю, – он хочет возместить мне утраченное по его вине. Он будет разочарован, что я не еду с ним, но не больше.

– Он никогда не требовал того, что… стало предметом недостойной сделки с вашим супругом?

– О, нет! Просто мне кажется, что я немного нравлюсь ему, вот и все. Вы знаете, это удивительный человек! Прежде всего он любит море, свой корабль и команду. При том образе жизни, какой он ведет, для любви остается мало места.

Фортюнэ не настаивала. Она удовольствовалась тем, что со снисходительной улыбкой пожала плечами, но когда час спустя зазвенел колокольчик, возвещая приход гостя, она как по волшебству возникла в салоне, одетая с ног до головы. Видимо, американец возбудил ее любопытство.

Но гостем оказался не Язон. В то время как две молодые женщины вошли в салон, в противоположных дверях показался одетый как с модной картинки Аркадиус де Жоливаль. Пока он приветствовал их с грацией XVIII века, демонстрируя одновременно изящество и хорошее настроение, радость на лице Марианны смешалась с разочарованием.

– Вы видите меня, сударыни, не только счастливым, но и приведенным в восторг от гордости быть допущенным засвидетельствовать мое почтение у столь прелестных ножек.

– Кто это? – шепнула Фортюнэ, с любопытством глядя на новоприбывшего.

– Мой греческий князь, Аркадиус де Жоливаль, о котором я вам говорила, – рассеянно ответила Марианна. – А где же Язон, мой дорогой друг? Почему он не с вами?

Жоливаль широко улыбнулся.

– Но он здесь, милое дитя, он здесь! Но только в виде письма. Я не смог склонить его прийти. Он сказал, что это бесполезно. И как раз, когда я последовал за вашим слугой, сударыня, он садился в карету, чтобы ехать в Нант.

– Он уехал! Не повидавшись, не попрощавшись со мною?

Голос слегка изменил Марианне, что заставило Фортюнэ внимательно взглянуть на нее. Видно, не все так просто с этим американцем! А Аркадиус неторопливо подошел к молодой женщине и вручил ей письмо, извлеченное из-под пышного жабо.

– Я полагаю, что в нем он прощается с вами, – сказал он кротко. – Он посчитал, что ему здесь больше нечего делать. Корабль и дела зовут его к себе.

– Но… а как же его рана?

– Пустяк для такого человека, как он. Император прислал к нему сегодня утром своего личного врача с выражением его благодарности и… подарком на память. И затем, что может быть лучше морского воздуха для раны! Всякий знает, что на море раны затягиваются гораздо быстрее, чем на суше. Таково же и мнение императорского врача, который несколько раз повторял это… Но, – добавил литератор после легкого колебания, – разве вы по-прежнему рассчитывали уехать с ним?

– Нет, – смущенно сказала Марианна. – Конечно, нет… Это стало невозможным.

От нее не ускользнуло упоминание о настойчивых советах императорского врача. Решительно Наполеон не оставлял без внимания ни одну мелочь.

– Тогда вам виднее. Прочтите же это письмо, оно объяснит вам все лучше, чем это сделал я.

Марианна сломала черную печать, украшенную изображением корабля с поднятыми парусами, развернула письмо и прочитала несколько строк, написанных размашистым властным подчерком: «Почему вы не сказали, что принадлежите «ему»? Вы избавили бы меня от опасности попасть в смешное положение. Я понимаю, что вам невозможно отправиться жить в мою страну. Хотелось бы только знать, искренне ли вы желали этого? Желаю вам все счастье мира, но если когда-нибудь вы почувствуете в этом счастье привкус горечи, вспомните, что существую я… и что я в долгу перед вами… потому что опасность, которую я вам предвещал, еще не миновала. Правда, отныне вы будете лучше защищены, чем это мог бы сделать я. Будьте же счастливы! Язон».

Кончиками подрагивающих пальцев Марианна протянула письмо Фортюнэ. Ее радость померкла под флером печали не столько из-за таинственной опасности, о которой он снова напомнил, сколько из-за того, что он уехал, даже не пытаясь увидеть ее, лишив ее возможности объясниться, извиниться и сказать ему наконец, какую признательность и дружеское участие питает она к нему. Ее разочарование было бесконечно более жестоким из-за его неожиданности. Правда, один Бог знает, на что она надеялась. Что рана Язона заставит его остаться еще на некоторое время в Париже, что у них будет время увидеться, поговорить и, таким образом, лучше узнать друг друга? Ей так хотелось упорядочить их взаимоотношения, странно хаотичные до сих пор, направив их в русло верной дружбы. Но Язон, очевидно, не хотел этой дружбы, может быть, потому, что она была возлюбленной Наполеона и скрыла это от него. Тон письма показывал, что его мужское самолюбие задето. Совершенно незаметно он стал вдруг для Марианны кем-то значительным и дорогим, чье отсутствие могло причинить боль.

Подняв глаза, она поймала взгляд Жоливаля, и ей показалось, что в нем промелькнуло сочувствие. Но в этот момент ее жизни она просто не могла вынести чьего-нибудь сочувствия. Она вскинула голову, переплетя пальцы, сильно сжала руки и заставила себя, улыбаясь, говорить о чем угодно другом, чтобы скрыть то, что она испытывала.

– Вы великолепно выглядите, – начала она, прерывая затянувшееся молчание. – Как вам это удалось? Что же вы стоите, садитесь, прошу вас!

Жоливаль сел и заботливо подтянул на угловатых коленях бледно-голубые панталоны, заправленные в изящные ботинки с длинными носками.

– Наш друг Бофор ссудил мне немного денег, благодаря чему я смог выкупить свою одежду и вновь занять комнату на горе Святой Женевьевы. Теперь дело в том, чтобы найти место, где я смог бы добывать средства к существованию. К тому же карточная игра меня больше не привлекает, ибо у меня нет ни малейшего желания вновь очутиться лицом к лицу с Фаншон Королевская Лилия и ее Филоменой.

– Вы считаете, что у нас еще есть основания бояться ее? – спросила Марианна, испуганная вызванным в памяти образом ужасной старухи и думая об опасности, о которой упоминал Язон.

– Откровенно говоря, я думаю, что в данный момент нет. Пока мы не рискнем показаться в ее территориальных водах, она не станет плавать в наших. И я не представляю себе, что за дела могут быть в «Сломанном Колосе» или «Железном Человеке»? К тому же хотя Брюслару и Сен Юберу удалось ускользнуть, остальные заговорщики арестованы. Наш друг Морван сидит за решеткой. Я думаю также, что полиция занялась кабаре на улице Простаков. Правда, Фаншон слишком хитра, чтобы ее поймали.

Тем временем Фортюнэ, прочитав письмо и даже получив возможность поразмыслить над ним, вернула его подруге.

– Что это за опасность, о которой он говорит?

– Не могу вам сказать. Он просто неоднократно предупреждал меня, вот и все. Да, к слову, что вы думаете об этом письме?

– Если этот человек не любит вас, пусть меня повесят! – попросту ответила м-м Гамелен. – Что касается меня, то я очень жалею, что он уехал. Я охотно повидалась бы с ним.

– Почему же?

– Скажем… потому, что мне нравится его почерк, – заключила креолка с насмешливой улыбкой. – Я уже говорила вам, что люблю мужчин! Что-то подсказывает мне, что этот – один из них. Если он возвратится, не забудьте представить его мне. Но позвольте, – добавила она, поворачиваясь к Жоливалю, – а вам он не говорил об этой загадочной опасности?

– Да, – ответил литератор. – Я знаю, в чем дело, но… лучше, если Марианна не будет знать! И никогда не узнает! То, о чем идет речь, может помешать ей проявить себя. Зачем же напрасные мучения? Не думайте больше об этом. Если ваш американец однажды вернется, я лично позабочусь, чтобы представить его вам, милая дама! – добавил он учтиво.

Решительно отвергнув идею увидеть когда-нибудь Фортюнэ, увлеченной Язоном, или наоборот, Марианна пустилась в пространные рассуждения о том, что она надеется сделать для тех, кто помог ей, и пообещала Жоливалю заняться им. Она поговорит с Императором, который, безусловно, найдет применение многочисленным талантам этого неисправимого бездельника.