— Донна Фьора, — заявил он молодой женщине как-то вечером, когда она пришла к нему петь вместе с Баттистой, что стала делать все чаще, — когда я одержу победу над этими негодяями и отберу у них свое состояние, вы станете принцессой. Вы сможете выбрать из моих земель то, что вам больше понравится. И я верну вам ваше приданое.

— Мне вовсе этого не надо, монсеньор. Спокойно жить воспоминаниями о моем супруге, — Фьора сочла более разумным не говорить ему о том, что она узнала, — это все, что мне надо. Я не люблю войну, и тому, кто правит моим государством, лучше быть к этому готовым.

— Эта война будет последней. Затем вы станете подлинным украшением моего двора.

Фьора ничего не ответила, найдя, что фраза звучит несколько странно. А отношение к ней Карла снова изменилось. Он попросил ее снова надеть женскую одежду, даже если это было траурное платье, которое, по словам герцога, «так удачно подчеркивало ее красоту».

Ей больше не приходилось выдерживать приступы его гнева, а, наоборот, он стал по отношению к ней чрезвычайно любезен, делал ей подарки, расспрашивал о детских годах, о ее жизни во Флоренции, о которой он сам часто мечтал и даже видел себя в качестве въезжающего в нее победителя, потому что мыслил захватить и Италию…

— Бог меня простит, но мне кажется, что он влюблен в вас, — воскликнул Панигарола, глядя на то, как она раскладывает по комнате великолепный кусок светло-серого атласа с золотой вышивкой, который специальный курьер привез из Дижона.

— А не кажется ли вам, что у вас слишком сильное воображение?

— Конечно, нет. У меня нет оснований упрекать в этом Карла, но я вовсе не уверен, что это сделает вас счастливее. Я наблюдаю его в состоянии восторга, а большая страсть у такого человека, целомудрие которого всем известно, может быть очень опасной.

— И что мне делать?

— Бежать! Как можно быстрее и как можно дальше!

Я вам помогу… если еще буду здесь.

— Вы собираетесь уехать?

— Я сильно опасаюсь, что меня не сегодня-завтра отзовут. Последствия битвы при Мора сокрушительны, и политика моей страны может измениться. Милан сближается с Францией, и если мой хозяин порвет с Бургундией…

Фьора помолчала. Мысль о том, что верный друг уедет, угнетала ее. Отбросив сверкающую ткань, она подошла к окну, за которым пылал закат:

— Если вы уедете, возьмите с собой Баттисту, потому что я тоже не останусь здесь. Что бы ни случилось, но больше с герцогом на войну я не поеду. Я видела Грандсон и Мора — мне этого достаточно.

В следующие дни герцог держался спокойнее. Он решил уехать из Салена в замок Ла Ривьер, мощное феодальное строение, увенчанное башнями с внушительными оборонительными сооружениями, расположенный на высокогорном плато. За ним отправились его близкие и двор. Помещение, отведенное для Фьоры, было гораздо богаче, чем раньше, но мирные дни закончились, и бежавшие из-под Мора люди уже не могли спокойно перевести дыхание и наслаждаться покоем, как в Салене.

Первая новость, дошедшая до Ла Ривьер, вывела Карла из себя. В то время как штаты Бургундии согласились помогать ему, Генеральные штаты Фландрии, собравшиеся в Ганде, не только отказали ему в какой-либо помощи, но потребовали вернуть некоторые суммы, выделенные на военные расходы, под предлогом того, что армия больше не существует.

— Нет армии! — вопил герцог. — Скоро эти жалкие фламандцы узнают, есть ли у меня армия! Я пойду на этих бунтовщиков, как только накажу пастухов из кантонов! А этот осел, канцлер, который осмеливается так со мной разговаривать, ответит за это своим состоянием. Я все отберу у него.

И еще хуже: герцог Рене II, бабка которого, старая принцесса де Водемон, умерла и завещала ему огромное состояние, завербовал швейцарских и эльзасских наемников, взял в долг у города Страсбурга артиллерию и освободил Люневилль. Считали, что он пойдет на Нанси с целью прогнать оттуда бургундцев.

Эта новость заставила забиться сердце Фьоры. Она узнала, где был Деметриос. Теперь надо было придумать, как найти его.

— Это будет нелегко, — озабоченно проговорила Леонарда. — Выйти из этого замка, закрытого, как сундук хорошего купца, а затем из охраняемого лагеря довольно трудно, так как герцог настолько привязан к вам, что вас охраняют строже, чем настоящую невесту.:

— Но ведь надо найти какой-то способ. Я не позволю увезти себя в горы, когда мне надо быть в Нанси.

Но скоро исчезло и это последнее препятствие. Как только его гнев улегся, герцог полностью изменил свой первоначальный план: речь больше не шла о том, чтобы двигаться против кантонов, с которыми началось что-то вроде переговоров. Отныне следовало идти на север, чтобы изгнать Рене II из Лотарингии окончательно, потому что она связывала обе Бургундии, она была той, с таким трудом завоеванной нитью, которой необходимо было дорожить и не дать ей порваться.

— Вот все и устроилось, — высказала свое мнение Леонарда. — Мы не знали, как добраться до Нанси, а тут все решилось само собой. Армия прибывает с каждым днем. Скоро отправимся.

Обширное плато заполнялось людьми прямо на глазах. Бургундия держала свои обещания и посылала людей и оружие. Прибывали пикардийцы, валлонцы и люксембуржцы, появились и англичане, которых не без колебаний дал король Эдуард. Одним из первых прибыл Галеотто со своими копейщиками и плотниками. Солдаты устраивались в окрестных деревнях, строжайше предупрежденные Карлом относительно краж, грабежа и насилия. Замок наполнялся сеньорами и капитанами, поэтому шум в нем не затихал ни днем, ни ночью. Шли бесконечные разговоры и попойки, и Фьора больше не выходила из своих комнат, куда часто приходил Панигарола, устававший слушать хвастливую болтовню о прежних военных подвигах. Герцога она теперь почти не видела и не особенно сожалела об этом. Уже было не до песен: звон и грохот орудий занял их место и заполнял все. Даже животные и птицы убегали в горы.

А однажды утром к ней зашел с прощальным визитом Панигарола. Когда Фьора увидела его в дверях, одетого в плащ и сапоги для верховой езды, она все поняла:

— Не говорите мне, что уезжаете!

— Тем не менее это так. Только что герцог отпустил меня и сделал это очень мило, что делает ему честь при подобных обстоятельствах.

— Милан и Бургундия больше не союзники?

— Нет. И вряд ли удастся избежать войны. Монсеньор изволил сказать мне, что будет сожалеть о моем отсутствии.

— И не он один! Мне… не по себе оттого, что вы уезжаете, мой друг, — искренне призналась Фьора. — Мы увидимся когда-нибудь?

— Возможно. Милан не так и далеко, и я хочу, чтобы вы знали, что мой дом всегда открыт для вас!

— Только тогда, когда вы там. Кто знает, не пошлют ли вас завтра послом к хану?

— Маловероятно: я не знаю их языка. Однако… я пришел сообщить вам новость, которую я узнал от Галеотто: Кампобассо возвращается!

— Сюда?

— Может быть, и нет. Трудно сказать. Но он написал герцогу, что предлагает свои услуги вместе со всей кондоттой. Это примерно две тысячи человек, и его предложение было принято весьма благосклонно.

Фьора подошла к Леонарде, которая шила у окна.

— Вы слышали? Нам надо немедленно уезжать. Подождите немного, мой друг, мы поедем вместе!

И она бросилась к сундуку.

— Прошу вас, не спешите. Я предвидел ваше решение и попросил позволения взять вас с собой. Монсеньор категорически отказал.

Опустив назад крышку, Фьора направилась к двери:

— Пусть попробует отказать мне. Я не желаю больше здесь оставаться, среди этих солдат; которые так смотрят на меня, и дожидаться, пока Кампобассо снова не заявит о своих правах.

— Не ходите туда, Фьора! Это бесполезно! Вы добьетесь только того, что можете снова стать пленницей.

— Но ведь совсем недавно вы предлагали мне помочь бежать!

— Да… но я не знал всего! Вернее, не знал ничего!

Никогда больше герцог Карл не позволит вам удалиться от него! И если вы все-таки попробуете бежать, известно ли вам, каковы будут последствия?