Кола ди Монфорте, граф Кампобассо, принадлежал к старинной неаполитанской семье, которая связала свою судьбу с герцогами из дома Анжу. О нем и его окружении ходили странные слухи. Говорили, что его отец умер, заболев проказой, а до этого убил свою неверную жену, от которой у него тем не менее было два сына.

Когда в 1442 году» доброго короля Рене «, правившего в Неаполе и Лотарингии, прогнал Альфонс Арагонский, Кампобассо, которому тогда было восемнадцать лет, покинул средиземноморское королевство, над которым царил Везувий, и в свите Жана Калабрийского, старшего сына Рене, и к тому же в качестве друга его сына Никола отправился в сторону безмятежных горизонтов Прованса и Анжу. От замка Тараскон до замка Анжер Кампобассо следовал за Никола Калабрийским, ставшим герцогом Лотарингским после смерти своего отца Жана. За это он получил во владение замок Пьерфор в Мартенкурте, мощную крепость, стены которой возвышались над живописной долиной Эска, где он, как настоящий сеньор, держал целый гарнизон. Кондотьер в душе, признающий только войну и деньги, Кампобассо покинул свои земли в Кампани не в одиночку, а в сопровождении нескольких вассалов, и с них начала создаваться его собственная армия, с которой приходилось считаться, поскольку вскоре она стала сильной и грозной.

Возможно, Кампобассо остался бы верным дому Анжу, если бы в конце июля 1473 года внезапно не умер юный герцог Никола. Умер так скоропостижно, что поговаривали об отравлении, но как бы то ни было, требовался наследник. Лотарингская знать предложила герцогскую корону старшей дочери короля Рене Иоланде, вдове графа Ферри де Водемона, но та не пожелала править: она хотела жить воспоминаниями в своем замке Жуанвилль. Однако у нее был сын двадцати двух лет, которому, естественно, она передала свои наследственные права. Он и стал графом Рене II.

Но такой хозяин не подходил Кампобассо. Он находил его чрезмерно изящным, светским, слишком» дамским угодником «. Поэтому, будучи в сентябре в Люксембурге еще в свите герцога Рене и встретив герцога Бургундского, он сразу понял, что именно такой господин ему и нужен. Впрочем, Карла Смелого он уже встречал восемь лет назад, когда тот стоял во главе сообщества, восставшего против короля Франции, в которое входили Жан Калабрийский, тогда герцог Лотарингский, и его сын Никола. Прошло два года с тех пор, как Карл занял трон своего отца, но его бесстрашие и роскошная жизнь весьма соблазняли Кампобассо.

Результат был такой: в этом же году, но в декабре, Карл Смелый прибыл в замок Пьерфор, и кондотьер его принял. Бургундцу не составило никакого труда отвратить своего хозяина от служения мальчишке, поскольку тот этого только и ждал. Кампобассо было щедро заплачено, и он, осыпанный подарками этого самого расточительного герцога, согласился принять должность командующего войском ломбардцев, которое собирался набрать в Милане.

Его поступок едва ли можно было назвать предательством. Карл Бургундский выдавал себя за лучшего друга молодого Рене, которого он взял под свое покровительство от» происков короля Франции «. Покровительство это стоило молодому королю четырех его лучших городов, в которых стали гарнизоном войска» защитников «, в основном состоящие из бургундцев и ставшие — полными хозяевами.

Однако мальчишка не поддался на обман и через три месяца поджег замок Пьерфор в отсутствие хозяина — времени разрушить его полностью у него не хватило, — лишив тем самым неаполитанца его надежного убежища.

Чтобы утешить Кампобассо, Карл Смелый пообещал, что после завоевания Лотарингии тот сможет выбрать себе любой город. Но цель его была раздавить молодого герцога и захватить его земли.

Обещание так и оставалось пока обещанием, поскольку к концу 1475 года Карл все еще вел войну, а Кампобассо продолжал служить ему, проявляя весь свой талант и исключительную верность.

Джакопо Галеотто был более простой натурой. Кондотьер на службе у миланского герцога, он сразу же по приказанию Кампобассо присоединился к бургундской армии при осаде Нейса. Их связывала давняя дружба, и они как бы дополняли один другого, поскольку и тот и другой были закаленными воинами, искусными в любом сражении, но у Галеотто был еще один очень полезный талант: он был опытным инженером и вел за собой целый отряд мастеров, которые могли быстро построить осадную башню, таран или другое военное сооружение, — и как раз эти машины сослужили хорошую службу при осаде Нейса, хотя сломить ожесточенное сопротивление защитников города так и не удалось. Галеотто был этим весьма огорчен, а Кампобассо стал сомневаться и задавать себе вопросы. Он ведь отлично видел, как превосходная бургундская армия не один месяц стояла без движения, потому что не могла одолеть сопротивление горстки упрямых защитников маленькой крепости. Ведь, взяв Нейс, они тем самым ставили императора на колени и могли делать с Германией все, что пожелают. Вместо этого им пришлось уйти с благословения итальянского епископа, что было слабым утешением для тех, кто надеялся на крупную добычу.

Кампобассо не переставал думать об этом. Уже два часа он машинально передвигал фигуры, не обращая никакого внимания на игру. Мысли его были далеко.

Внезапно он встал, встал так резко, что доска опрокинулась. Черные и белые фигуры раскатились по плитам пола.

— Ну, ты и хитер! — проворчал Галеотто. — Тебе грозил шах и мат, а ты ничего не видишь у себя под носом.

— Прости. Я действительно плохо играю, но сейчас я совсем не следил за игрой.

— Что случилось?

Ничего не ответив, Кампобассо подошел к окну, которое выходило на Мозель, и какое-то время наблюдал течение реки, где отражалось все то же серое небо.

За мостом, который охраняли его наемники, он мог разглядеть слабый желтоватый свет нескольких фонарей, которые горели в еврейском квартале, теперь почти опустевшем. Герцоги Люксембургские довольно терпимо относилась к детям Израиля, чего нельзя было сказать о герцогах Бургундских. Самые молодые из обитателей квартала уехали жить в еврейские колонии Франкфурта и Кельна. Осталось всего несколько стариков, которые служили в древней синагоге, и они единственные испытывали какую-то благодарность по отношению к Кампобассо, который правил в городке железной рукой.

Галеотто подошел к своему приятелю и тоже какое-то время смотрел в окно.

— Тебе так интересно смотреть, как дождь падает на воду?

— Я вовсе не смотрю на дождь, я смотрю на моих людей. Все они родились по ту сторону Альп и сейчас так же несчастны, как и я.

— Несчастны? Странно от тебя слышать такое. Скажи, что тебя беспокоит?

— Все. И больше всего этот черный город. Черный, как и эта земля, на которой ничего не растет…

— А откуда тогда берется железо, из которого делают оружие? Не так уж она и плоха.

— Ты думаешь? А я бы отдал все железо на свете, чтобы еще раз увидеть залив Неаполя и холмы, залитые солнцем…

— Мы — кондотьеры, — философски сказал Галеотто и пожал плечами. — Один день здесь, другой там, лишь бы хорошо платили…

— А ты считаешь, что платят хорошо? Мы ничего не получали с самого Нейса, где должна была быть неплохая добыча. Потом мы пришли сюда отдохнуть и набрать новых людей, но эта страна не похожа на Эдем. Мы собрались завоевать Францию и разделить пополам с Англией, но ты, наверное, слышал, что говорил тот монах, которого мы захватили сегодня: король Эдуард, набитый деньгами и французским вином, вернулся к себе домой, а мы сидим в этой дыре.

Глаза Галеотто округлились, когда открылась дверь и вошла Фьора. Она стояла в проеме двери, одетая в черную накидку, на которой блестели капельки дождя, с откинутым назад капюшоном, с непокрытой головой, увенчанной блестящими от воды локонами с приколотой к ним зеленой вуалью. Она смотрела на обоих мужчин с чувством собственного достоинства, а они на нее — молча и с восхищением.

— Вот ваша кузина, монсеньор, — произнес Вирджинио. Его грубый голос разрушил все очарование.

— Мы рады ее видеть, — прошептал Кампобассо, все еще погруженный в сон наяву. — Убирайся, Вирджинио! И ты тоже, Галеотто!