Она облизнула губы, помолчала.

– До вашей свадьбы мы были практически неразлучны с Ниной. Ну, я там уезжала в Москву, но ненадолго.

Опять помолчала. Антону показалось, что Инна чего-то ждет от него, какого-то вопроса, например, про эту Москву, или почему отношения подруг изменились после этой свадьбы, но он ни о чем не спросил, вспомнив, что рассказывал Федор Иванович насчет их первого знакомства. Инна вновь заговорила – тем же натянутым тоном:

– Я имею в виду, что Константин Сергеевич меня сто лет знает, он ко мне отлично относился, даже этак снисходительно и очень изысканно флиртовал, но тут в его голосе звучала такая ярость… даже ненависть… Он очень старался говорить ровно, однако у меня нервы были натянуты, как струны, вот-вот порвутся, и я чувствовала все, все! Видимо, они с Ниной все-таки навоображали кое-что насчет нашей с тобой встречи тем вечером.

– Каким вечером? Какой нашей встречи? – насторожился Антон.

– Как раз накануне Нининой гибели, вечером, Нина с Лапкой неожиданно приехали ко мне, и она увидела тебя курящим на моей лоджии. Ты и не подозревал, что она тебя заметила, что это она звонила в дверь. Мы не открыли, но я потом выглянула украдкой в щелочку и увидела ее с девочкой на руках, уходящей со двора. Я Нину ни с кем не спутаю, я ведь ее с детского сада знаю.

– Так… – пробормотал Дебрский. – Теперь логика событий мне отчасти ясна. Только остается неясным вот что: зачем я был у тебя? По делу? За консультацией? Ведь ты вроде как адвокатесса? Или… не по делу? А?

Он напряженно вглядывался в ее черные глаза, но они блестели так, что за этим блеском ничего было не разглядеть.

– Знаешь что, Антон? – вдруг сказала Инна, и его поразила издевка, прозвучавшая в ее голосе. – Ты очень рискуешь, задавая такие вопросы. Ведь я могу наговорить тебе что угодно. Например, что мы с тобой были страстными, пылкими любовниками, ты был в моей постели чуть не каждый день. И для подтверждения могла бы сейчас потащить тебя в постель. Или сказала бы, что мы вместе обделывали какую-то финансовую аферу и ты мне должен семьсот пятьдесят тысяч баксов. А? Или что мы вообще были повязаны мокрым делом. И тебе бы ничего не осталось, как поверить в это… Да мало ли о чем еще я могла бы тебе наплести, наврать, в конце концов! Наверное, мне бы стоило это сделать, чтобы проверить, насколько глубока твоя амнезия. Почему мне кажется, что ты притворяешься… может быть, не совсем, но в немалой степени?

– А почему тебе так кажется? – глупо переспросил Антон. Честно говоря, он был совершенно ошарашен этими словами!

– Да есть причины… Есть! – Лицо Инны исказилось от ярости. – Вот, например. Если ты ехал за Ниной – за ней, – то каким же образом она оказалась в твоей машине? Я бы поняла, если бы ты мчался уже из Карабасихи, но ты ведь ехал из Нижнего! А она находилась у деда. Каким же образом это получилось?

– Не знаю, – буркнул Дебрский. – Не помню…

Злая судорога прошла по лицу Инны, а потом она резко повернулась и выскочила из квартиры. Сразу загудел лифт – наверное, он стоял на восьмом этаже.

Антон вышел в прихожую. Двери нараспашку! Лифт гудел уже где-то внизу.

Дебрский осторожно, еще путаясь, запер все замки, пожалев, что не может вдобавок к ним задвинуть заевшую внутреннюю защелку. Выключил свет в коридоре и постоял минутку в темноте.

Эта Инна была не просто очень красива. Она оказалась еще и чрезвычайно умна! Именно поэтому Дебрский настороженно отнесся к ней с первой минуты своего «пробуждения». Ну а теперь он ее откровенно боялся!

– Мать твою, – тихо сказал Дебрский. – И тебя тоже – сзади, спереди, сверху, снизу и всяко…

О, вот о чем еще он забыл! Он забыл, какое облегчение и наслаждение приносит человеку простой и родной мат! Какое дарует утешение!

И вот он так стоял и матерился, потому что больше утешаться ему было нечем.

Несколько дней прошло как обычно. Такая тихая семейная жизнь: Антон рано уходит на работу, возвращается поздно, Нина играет или читает с Лапкой, ходит вместе с ней по магазинам, дважды в неделю водит к учительнице английского, живущей через квартал, а по понедельникам, средам и пятницам, опять-таки в компании с Лапкой, доезжает до Речного вокзала и в Доме культуры речников ведет кружок мелкой пластики. Попросту говоря, лепки из пластилина. Как ни странно, студия при ДК Речфлота еще существовала, ну а ставку учителя рисования в школе вообще сократили. Теперь предмет назывался искусствоведение, и вела его преподавательница домоводства, которая по совместительству была свекровью директора школы. Чудны дела твои, господи!

Нина, конечно, не больно-то билась в поисках работы: Антон вообще предпочитал, чтобы она сидела дома с ребенком. Денег было не так, чтобы на Канары съездить в Новый год, но вполне хватало. Видимо, это был выгодный бизнес: продавать машины Автозавода, пусть даже беспрестанно соперничая в этом с другими фирмами. Антон часто уезжал: у них были филиалы в ближайших областях и в Москве. Но эти последние дни он никуда не ездил и довольно рано возвращался домой: как всегда, молчаливый, порою угрюмый, но Нину при этом не оставляла мысль, что он хочет с ней о чем-то поговорить, может, попросить прощения, но не решается сделать первый шаг. Ну и она помалкивала, потому что за год их жизни этих первых шагов она сделала столько, что и со счету сбилась!

Инне она позвонила только раз. Та скупо сообщила, что занята страховочными делами, «бьется за каждую копейку», а «этот гад Голубцов», который идеально подходил по всем параметрам на роль поджигателя, не нашел ничего лучшего, как покушать грибочков – и отбросить коньки. То есть на нее опять начали поглядывать подозрительно, учитывая сомнительную личность главного свидетеля Вовки, однако она не сомневается, что страховку все равно выплатят. «А у тебя как? – спросила Инна. – Тот гад объявлялся? Ну, киллер твой!» И, хохотнув, она положила трубку.

Нет, киллер больше не объявлялся. Только его еще не хватало! Дурь, конечно, однако Нина до сих пор дергалась при каждом неожиданном звонке.

Как-то раз Антон вернулся много раньше, чем обычно, у Нины даже ужин был еще не готов. С необычной кротостью он буркнул: «Ничего страшного, я еще не проголодался!» – и сел за телефон. Проходя по коридору мимо гостиной, Нина слышала обрывки фраз – и ничего не могла понять: муж ремонт затевает, что ли? Какие-то мастера, какие-то рамы, стоимость работ, материалов…

Она приуныла: ремонт их квартире совершенно не нужен, его ведь только год назад делали, когда переехали сюда, и у Нины до сих пор портилось настроение, стоило только вспомнить эти кубометры вынесенного мусора, запах паркетного лака, от которого Лапку тошнило, а у нее разламывалась голова, затянувшийся неуют, коробки с книгами, стоящие тут и там, окна без штор (вот это Нина ненавидела больше всего на свете!)…

Однако за ужином ситуация прояснилась. Ковыряя рыбно-овощную котлету (кабачок и горбуша в пропорции пятьдесят на пятьдесят, язык проглотишь, так вкусно!) и не поднимая глаз от тарелки, Антон сказал:

– Нам надо поставить решетки на окна.

Нина с Лапкой переглянулись. Обе разом вспомнили, как, побывав (тайком, во время очередной папиной командировки) в гостях у Инны, которая жила на первом этаже, они с тоской взирали на мир из-за зарешеченных окон. Даже лоджия была забрана решетками. «Как в тюрьме!» – чуть слышно прошептала тогда Лапка.

Выходит, и они теперь будут жить как в тюрьме?

– Антон, а надо ли? Все-таки не первый этаж и не девятый. На верхнем, я понимаю, с крыши можно перелезть, а к нам-то как?

– При известной ловкости не составит никакого труда спуститься с крыши сначала на девятый, а потом и к нам, – сухо ответил муж.

– Ну уж я не знаю, каким это надо быть каскадером, – пожала плечами Нина.

– Зря ты вчера не смотрела «Итоги дня». Там как раз шла речь про таких вот «каскадеров». Неизвестные злоумышленники взяли крепкую квартирку на восьмом этаже такой же девятиэтажки, как наша. Слезли с крыши, затарились, потом открыли дверь изнутри – и привет. Теперь ищи-свищи. Небось хозяева очень переживают, что на балконе не было решеток!