– Вчера вы действительно не знали, что Арнатов прячется у вас на даче?

– Действительно не знал. Ему доводилось тут бывать, а я не делаю секрета, где спрятаны ключи.

Мы обогнули дом, и я показал ему старые халаты, висевшие на темном от времени столбе. Остроносый кивнул.

– Однако вчера вы не были со мною откровенны, Дмитрий Григорьич. Мы ведь беседовали с Жанной Саидовной, с супругой Арнатова, и знаем, что он здесь бывал. Знаем также, по какой причине. А вы мне ни полслова не сказали.

– Это их семейная тайна, – объяснил я. – Сами понимаете, Восток – дело тонкое.

– Восток, значит… А если я вас привлеку за ложные показания?

– А если я вам напомню протокол? – Я поднял глаза к ясному синему небу и процитировал: – Вопрос: какие отношения были у вас с Арнатовым? Ответ: дружелюбно-соседские, но без детального проникновения в личную жизнь. Стаканчик белого по праздникам и мелкие взаимные одолжения… – Мой взгляд переместился на физиономию майора. – Вы ведь не спросили об этих мелких одолжениях? Если б спросили, я бы, возможно, о них рассказал.

Остроносый вытер ладонью вспотевшее лицо.

– Непростой вы человек, Дмитрий Григорьич… Ох, не простой!

– Это точно, – признался я. – Могу взять интеграл Лебега по любому контуру. Даже во сне.

– Ну, раз вы такой крупный специалист, – с сарказмом заметил остроносый, – мы ограничимся пока подпиской о невыезде.

Но это меня не устраивало – ведь я собирался в Испанию! В Андалусию – к маврам, пальмам, теплому морю и огненным пляскам фламенко.

– Никаких подписок, – твердо заявил я. – В четверг я вылетаю за рубеж. На отдых. В Коста-дель-Соль.

Глаза майора мстительно блеснули.

– Никуда вы не полетите, Дмитрий Григорьевич. Вы – важный свидетель. – Он подумал и со значением добавил: – А может, и подозреваемый.

Я приподнял бровь.

– Отчего же не полечу? Билеты, путевка и паспорт с визой у меня в руках. Если вы меня тормознете – к примеру, в таможне, сунув в мой чемодан ЛСД, – то я гарантирую вам трех свидетелей-журналистов, которые проверят мой багаж на каждом километре от города до Пулкова.

– Вот как? – Теперь бровь приподнял остроносый. – У вас такие обширные связи с прессой?

Я подтвердил, что именно так, и мы принялись торговаться. Вероятно, получить санкцию прокурора остроносый никак не рассчитывал и потому давил на сознательность и гражданские чувства. Но я держался как скала, которая не идет к Магомету, и в скором времени победил. Мы условились, что мой вояж неприкосновенен, но, возвратившись из теплых краев в Северную Пальмиру, я тут же отзвонюсь и в будущем стану всемерно содействовать следствию.

На том мы и разошлись. Вещи Сергея забрали, остроносый со своими сыщиками погрузился в «газик» и исчез, а я, перекусив по-быстрому бутербродами, начал прибираться: вынес с веранды битую посуду, поставил на место шкаф, сложил в него разбросанное постельное белье, вернул на стеллаж книги. Имущества в моей фазенде немного, и все это заняло не больше двадцати минут. Покончив с уборкой, я запер обе двери – на веранду и в дом, проследовал к навесу, огляделся и решил, что сложу дрова в поленницу попозже. В другой, значит, раз, поскольку в этот мне и так досталось.

Приняв такое решение, я направился к коричневому халату, сунул в его отвисший карман запасные ключи и окаменел.

Там что-то было! Что-то гладкое, деревянное, похожее на небольшую коробочку, чуть поменьше ученического пенала.

Я вытащил ее и открыл.

В ней лежали разноцветные патрончики – примерно такие, в каких хранится фотопленка. Патрончиков было пять: черный, белый, пестрый, желтый и золотистый – но в этой коробке, наверное, поместились бы еще два. Надписи или какие-нибудь условные значки отсутствовали, и на коробке тоже не нашлось никаких указаний – ни орнамента, которым обычно украшают пеналы, ни марки изготовителя, ни, разумеется, цены. Просто лакированная деревянная коробочка, сделанная очень аккуратно – похоже, на заказ.

Осмотрев ее, я присел на корточки, вынул черный патрончик, поднес к уху и встряхнул. Предположение о том, что в этих футлярах хранится пленка с суперсекретной информацией – к примеру, как дюжина гейш моет в бане новосибирского губернатора, – не подтвердилось: над ухом чуть слышно брякнуло. Там находился какой-то твердый предмет величиной с футлярчик, ибо звук был слабым и глухим: ничего не перекатывалось, не шуршало и не скребло по внутренней стенке.

Алмаз?.. – мелькнула мысль. Здоровенный алмаз на двести тысяч долларов; пять футляров – как раз миллион… Знающие люди, успешно подделав авизо, тут же обращают доллары в камешки, чтоб вывезти их затем на Кипр или Крит под видом оптического стекла…

Конечно, это являлось нелепостью; я был уже уверен, что мой покойный сосед не воровал никаких миллионов, равно как и стратегического сырья – в слитках, досках или очковых стеклах. Дело было в другом. В чем же?

Я отщелкнул тугую крышку с черного патрончика и вытряхнул его содержимое на ладонь. Это было что-то спиральное, плоское, перекрученное, размером в половину мизинца, изготовленное из стекла или какого-то полупрозрачного сплава. Предмет оказался довольно тяжел, цвета обсидиана, и его очертания, а также мерцавшие в глубине крохотные серебристые огоньки не давали пищи для разумных гипотез. Ровным счетом никакой!

Выяснив это, я сунул странную штучку в футляр, закрыл его и положил в карман. Потом повторил эксперимент – на сей раз с белым патрончиком.

Как и ожидалось, там было нечто белое, переливчатое, неопределенной формы, притягивающее взор. Я попытался рассмотреть эту вещицу внимательней, но ее контуры как бы дрожали и расплывались – и, что самое интересное, я тоже словно бы расплывался вместе с ней. В голове воцарилась звенящая гулкая пустота, ток мысли замедлился, мозг оцепенел, и я внезапно обнаружил, что не могу вспомнить ни имени своего, ни фамилии, ни адреса, ни телефона. Пустота тем временем тоже расплывалась и ширилась, захлестывая все новое пространство, окружая меня со всех сторон, обволакивая невидимым туманом; теперь я казался себе самому крохотной точкой, падавшей в бесконечную пропасть, в какой-то бездонный провал, в трещину бесчувствия и безвременья.

Это падение длилось, длилось, длилось…

… Удар! Свет! Яркий, режущий… Путь окончен. Ощущение бесформенного предмета, стиснутого в ладони, взгляд на часы… Кажется, что я просидел здесь на корточках, привалившись спиной к бревну, минут сорок – сорок пять, пребывая все это время в полном ступоре. В таком же, как жена Лота, превратившаяся в соляной столб, или как те несчастные, коим довелось узреть ужасный лик Горгоны… А если не касаться мифологических сюжетов, то просто как мамонт в вечной мерзлоте.

Поднявшись и утвердившись на ногах, я на ощупь сунул белую штучку в футляр, футляр – в коробку, закрыл ее и опустил в карман халата. Это был превосходный тайник для таких опасных игрушек, на которые и поглядеть-то нельзя – лучше сразу в печку, вместе с халатом. Но жечь я их не хотел, а чего хотел, так доискаться до их сокровенного смысла. Грешен, что поделаешь! Самонадеян и любопытен!

Впрочем, не только это двигало мной. Я понимал, что в коробке – что-то запретное, колдовское; быть может, некие амулеты для экстрасенсорной практики или трансперсонального погружения в нирвану. Возможно, так оно и было – если вспомнить, где до недавних пор трудился мой сосед. Странные слухи ходили о Психоневрологическом институте… Не менее странные, чем о загадочном «ящике» под вывеской «Красная заря» и некоторых лабораториях Военно-медицинской академии… Но слухи слухами, а реальность была тут, передо мной. Я уже не сомневался, что Сергея убили из-за этих опасных игрушек, и печалился о нем – а еще больше о Жанне и Машеньке. Что с ними будет? Допросы, обыски, угрозы, уговоры? Все возможно! Если до меня добрались – до приятеля, десятая вода на киселе! – то уж их-то в покое не оставят…

Я поглядел на халат, соображая, не отдать ли эту чертовщину кому следует. Отдать, чтоб отвязались… Вот только кому? Остроносому? Либо вчерашнему мормонышу? Либо иродам и поганцам, убившим Сергея? Пожалуй, найдутся и другие желающие… А раз ситуация смутная, если неясно, что отдаешь и кому, то лучше не спешить. Как гласит народная мудрость, поспешность нужна при ловле блох.