– Он не тазинто, – наконец сказал Тревельян. – Я обещал съесть свои ботинки… разумеется, если ты настаиваешь… так вот: готов к ботинкам добавить свой камзол с орденами. Этот хмырь не тазинто, дед!

«Съешь лучше бифштекс, а то овощная диета совсем отобьет соображение, – посоветовал командор. – Ну, что будем делать?»

– Посетим планету и отыщем этого странного дикаря. Но не сейчас; нынче у нас пара неотложных дел. – Тревельян взглянул на таймер. – Скоро погребальная церемония, и я хотел бы там присутствовать. А затем, ближе к ночи, мы с тобой разберемся с Курсом. Я обещал Шиару и Вечернему. Все же Зотахи и Пилот определенно его жертвы!

«Вот это я одобряю! – возликовал Советник. – Это стратегически верное решение – нам непременно нужно обезопасить тылы. Нельзя лететь на Сайкат, оставив здесь убийцу-киборга. Сотворит что-нибудь с регенератором, с воздушными фильтрами либо с другой подсистемой жизнеобеспечения или – спаси Владыка Пустоты! – прорвется в лифтовую шахту и поднимется наверх… Не сочти меня сентиментальным, но жаль мне наших плешаков – конечно, кроме ведьмы, что посмеялась над тобой».

– Зато я получил удовольствие. Масса незабываемых впечатлений! – философски заметил Тревельян.

«Удовольствие… – проворчал дед. – Будь благодарен, что она тебя сонного не зарезала!»

– Надо думать, тогда это не входило в ее планы, – отозвался Ивар и распечатал вход в кабинет. Ифта Кии сидела там, по привычке кни’лина, на полу, но пол был не полом, а палубой чудесной яхты из дерева хтаа, что летела на всех парусах вдоль побережья сказочно прекрасного острова. Там, среди пальм, магнолий и стройных сосен с золотистыми стволами, высились дворцы из хрусталя и серебра, там звучала музыка, там тянулись по аллеям, от площади к площади, шествия веселых, беззаботных, богато разодетых людей, там смешные роботы-гномики подносили загоравшим на пляжах напитки и лакомства, там плыли в сапфировом небе воздушные шары, авиетки и гравипланеры, там накатывались на золотой песок ласковые волны, покачивая на своих гребнях любителей серфинга. Впрочем, на яхте из дерева хтаа тоже не скучали – Ифта Кии была окружена компанией юных бронзовокожих атлетов с бритыми головами, плясавшими вокруг нее, как ребятишки у новогодней елки. Трое землян, двое терукси, и все – красавцы!

– Хватит развлекаться, милая, – сказал Тревельян, выключая голозапись. Яхта исчезла, а вместе с ней – море, солнце, небо, острова и молодые атлеты. Ифта Кии повернулась к нему. Ее глаза сияли.

– Как чудесно, как восхитительно! Я и подумать не могла, что у вас есть такие миры, полные радости и веселья! Мы больше видели ваши крейсеры и крепости на пограничных планетах, ваших солдат и дипломатов… Многим это внушает страх, но только не мне! Я всегда хотела посетить Землю… может быть, остаться там навсегда…

– Неужели? – выдавил озадаченный Тревельян.

– Да, клянусь Йезданом! У вас столько свободы, сколько не снилось похарас и ни! Женщина может делать что угодно, развлекаться, танцевать, носить роскошные наряды, спать не с одним мужчиной, а с многими, и ни один медик не скажет, что у нее нарушен гормональный баланс или что-то с психикой… Это называется неприкосновенностью личной жизни, да? И женщину не вправе подвергнуть насильно лечению, имплантировать ей… – Внезапно она побледнела и осеклась. Но ее замешательство длилось недолго; вскочив, Ифта Кии бросилась на шею Тревельяну и, обжигая дыханием ухо, шепнула: – Ты возьмешь меня на Гондвану? А потом на Землю? Ты станешь моим мужчиной? Надолго?.. Навсегда?..

– Боюсь, я еще не созрел для брачных уз, – признался Тревельян. – Но ты, конечно, можешь отправиться на Землю. Не так много кни’лина приезжает к нам, тем более таких очаровательных женщин. Наши мужчины будут от тебя в восторге. Осыпят дарами за один твой взгляд, за право приползти и умереть у твоих ног.

Очи Ифты Кии подернулись поволокой. Без сомнения, мысленно она видела целое шествие ползунов, подносивших ей кто виллу, кто яхту, кто ожерелье из сирианских рубинов, и тут же испускавших дух под звуки нежной серенады. Опираясь на руку Тревельяна, она мечтательно вздохнула, перегнулась в талии и прикрыла веками свои изумрудные глаза. Ресницы у нее были потрясающей длины.

– Скоро начнется погребальный обряд, – напомнил Тревельян. – Ты здесь последняя похарас. Сможешь прочитать молитвы?

Она не реагировала. Казалось, она пребывает в ином мире, столь же далеком от Сайката и кружившей над планетой станции, как ядро Галактики.

«Сейчас она очнется, – сообщил командор. – Ее имплант регулирует поступление гормонов».

И правда, глаза женщины распахнулись и уставились на Тревельяна с некоторым неудовольствием.

– Ты что-то сказал?

– Мы должны кремировать тела Пилота и Найи Акра и сделать это подобающим образом. Не считая слуг, нас осталось пятеро: землянин, зинто, двое ни и ты, женщина похарас, знающая обряды йездан’таби. Тебе придется вести церемонию.

– Да. – Ифта Кии вдруг хищно усмехнулась. – Эту отмороженную жрицу я провожу с большим удовольствием. Знаешь, в Книге Йездана много мудрых мыслей, но нет одной, известной всем: пепел врага, шелестящий в кувшине, наполняет сердце утренней радостью. Пойдем! Я готова.

Обряд прошел словно круглый плод чибху прокатился, как говорили у кни’лина. На сей раз Тревельян был допущен к треугольному столу, и место ему указали между Ифтой Кии и Иутином. Основание треугольника было занято саркофагами, а у другой его стороны находились Вечерний и Глубина, так что женщин разделяла массивная фигура ботаника. Вероятно, Ифта Кии сочла эту преграду надежной, хотя временами ежилась и вздрагивала под пронзительным взглядом Глубины. Что до Тревельяна, то он по-прежнему «не видел» первого генетика, и если им случалось встречаться глазами, делал такое лицо, будто ему поднесли курзем из протухших грибов. Это было непросто – по традиции Глубина облачилась в короткий передник, и ее нагое тело навевало сладкие воспоминания. Но передник Ифты Кии был еще короче, и иногда ее упругое бедро касалось бедра Тревельяна, напоминая, что есть на станции и другие сладкие десерты.

Когда прах погибших пересыпался из огихонов в кувшины и прозвучали последние слова прощания, Тревельян отступил к стене, где лежали сайгоры, поднял свой комбинезон и сказал:

– Прошу ньюри одеться и перейти в зал собраний. У меня есть важное сообщение.

Он не сделал ни шага к двери – стоял и смотрел, как они выходят, и увиденное ему не понравилось. Новая иерархия была уже принята – то ли по общему молчаливому согласию, то ли из страха перед клинком, который отнял жизнь Найи Акра. Первой, гордо выпрямив спину, шла Глубина, за ней – Вечерний, Ифта Кии и Иутин. Вероятно, зинто при любом раскладе был последним.

«Укоротить надо ведьму, – заметил призрачный Советник. – Не скажу, что на голову, но форс ты с нее сбей. Ишь, выступает, как адмирал на парадном смотре!»

«Сейчас мы этим займемся», – пообещал Тревельян. Вытащив из нагрудного кармана скатанную в плотный рулончик кожу, он развернул ее, надел и облачился в комбинезон. Затем вышел в коридор, повернулся к Йездану, стоявшему с открытой Книгой у дверей святилища, и задумчиво приподнял брови. Настоящее бросает тень перед собой, но не каждый способен прочесть его знаки, так говорил Сероокий мудрец. Что же было этой тенью – здесь и сейчас? Стремление Глубины к власти и лидерству? Страх, который она внушала Ифте Кии? Недомолвки Вечернего и Иутина? Хмырь-тазинто, убивший Джеба Ро? Или, быть может, неведомый программист Кайтам, превративший Мозг в шпиона – не то по собственному разумению, не то по приказу властей?.. Так ли, иначе, но тень была определенно, и Тревельян ощущал ее ледяное дыхание.

В зале собраний пили тецамни. Тикат, слуга, разнес напиток в широких чашах-токарах, почтительно присел и удалился. Бодрящий аромат плавал в воздухе, кни’лина плавными движениями подносили чаши к губам, и все походило бы на мирное чаепитие где-нибудь на японских островах, под цветущими вишнями, если бы мужчины и женщины не расположились поодаль друг от друга. Еще была малоприятная неожиданность – Глубина уселась на место, которое прежде занимал Джеб Ро, а за ним – Первый Лезвие. Уже не намек на новый статус, присвоенный ею, а подтверждение права на первенство! Увидев это, Тревельян нащупал под комбинезоном палустар, перешагнул барьерчик и, очутившись на половине кни’лина, занял позицию в центре. Зал был просторен, коллег у него осталось лишь четверо, и соблюдение коно не составляло труда – он стоял на расстоянии метров семи-восьми от каждого.