Друзья захватили из конюшни ячменя для лошадей, а потом, не мешкая, покинули город. Они торопились, опасаясь, что с наступлением темноты упыри выберутся из своего убежища и бросятся в погоню. Сигмон, правда, думал, что новообращенные еще не так подвижны и не так умны, как Старшие, и потому за пределами города им ничего не грозит. Но рисковать не хотелось, и теперь друзья вновь стояли на развилке: налево – Вегат, откуда утром приехал Сигмон, направо – Ташам, куда он направлялся. Сигмон остановил Ворона и взглянул на дорогу, уходящую в лес.

– Куда дальше? – спросил алхимик, поглаживая гриву Звездочки. – Куда ты собираешься отправиться теперь?

Сигмон посмотрел налево. Дорога, ведущая к городу мастеров, была пуста и темна. Там, в Вегате, остался один из упырей – покойный кузнец, укушенный новообращенными. От писца, разорванного в клочья, мало что осталось – бедняга даже не успел превратиться в упыря, и Сигмона он не беспокоил. Но кузнец... Страшно подумать, что он натворит, если его вовремя не остановят. Погибнет много людей, некоторые превратятся в кровососов. И тогда Вегат станет новым Сагемом – городом мертвых. Эту заразу необходимо выжечь каленым железом, пока она как чума не распространилась по землям Ривастана. И все же...

Сигмон посмотрел направо, на широкую дорогу, уходящую на юг, в приграничный город Ташам. Там он надеялся встретить Арли. Быть может, она живет там – между королевством людей и графством вампиров. Балансирует на границе, не в силах сделать окончательный выбор. Сигмон очень на это надеялся. Ему хотелось в это верить, как и в то, что наглый юнец не солгал и выложил от страха всю правду. Но при том тан понимал: все это может оказаться лишь пустыми надеждами. И все же... Если Арли еще не покинула Ривастан, то она в Ташаме. Или она там, или уже ушла в Дарелен, к своим кровным братьям и сестрам. К своему народу. В любом случае путь к ней вел через Ташам, и Сигмон решил, что больше не может ждать. На земли людей надвигалась беда, и если он не поторопится, то может случиться так, что у него больше не будет шанса увидеть Арли. Быть может, он завтра погибнет в бою. Быть может, его прикончит стая упырей, а может...

– Ташам, – сказал он и повернул Ворона направо.

– Отлично, – отозвался алхимик. – Там есть прекрасные лаборатории, лучшие на западной границе. Там я без труда разберусь с этим образцом. А то, знаешь ли, посреди дороги как-то не с руки копаться в зараженной крови упыря.

Сигмон молча ткнул каблуками Ворона. Тот возмущенно фыркнул и потрусил на юг, к Ташаму. Тан бросил взгляд через плечо на дорогу, ведущую в Вегат, и отвернулся. Город мастеров сам должен справиться с опасностью. Пусть надеются только на себя, он, Сигмон Ла Тойя, сделал для них все что мог. Чего он не мог, так это спасти весь Ривастан в одиночку. Он постарается спасти хотя бы самого себя, свой собственный мир, и это единственное, что он мог себе позволить. А Вегат... В конце концов люди многие века сражаются с нечистью, и – побеждают. Люди Вегата смогут постоять за себя. А если не смогут отстоять то, что получили по праву рождения, то заслуживают ли они той жизни, за которую не боролись и не проливали кровь?

Ворон почувствовал, как руки хозяина натянули поводья, снова фыркнул и пошел галопом.

– Не понимаю, почему мы должны тащиться к гробовщику на ночь глядя? – раздраженно бросил стражник Шмунс, загребая сапогами пыль.

Капрал Глум равнодушно пожал плечами. Как все полные люди, он обычно не беспокоился по пустякам. И волноваться не любил – это плохо сказывалось на аппетите. А им Глум очень дорожил. Обликом он больше напоминал отъевшегося повара – большой, круглый, с пухлыми розовыми щеками, в которых утонул нос картошкой. Он был так дороден, что в городской страже даже не нашлось кольчуги для него, поэтому Глум ходил в толстом кожаном колете, сшитом на заказ. Зато он был сильным, тихим и очень исполнительным. Именно это качество и сделало его капралом. Единственное, что огорчало его – патрулирование улиц. Приходилось много ходить, да еще вместе со Шмунсом. Увы, это было неизбежное зло – кроме Глума никто не соглашался стать напарником этого мелкого ворчливого грязнули.

Вот и сейчас Шмунс непрерывно ворчал. Он был жутко недоволен, что их послали за старым Мергом – гробовщиком города мастеров. На него поступила жалоба от родственников покойного кузнеца – дескать, гробовщик не выдает тело. Вестовым Мерг не показывался, и в конце концов начальник стражи отправил пару своих людей разобраться со склочным стариком. Этими людьми оказались, разумеется, Глум и Шмунс, два самых бесполезных стражника Вегата. И теперь Шмунс, что терпеть не мог вечернего патрулирования, исходил желчью.

Ростом он был не больше подростка, и голова его едва доходила дородному Глуму до груди. Выглядел Шмунс преотвратно – длинный нос веретеном, вечно небритое лицо и нестриженые волосы. Из-под сальных вихров выглядывали огромные уши, что тоже поросли одинокими длинными волосками. Шмунс напоминал гнома из сказок – вредного, жадного, ворчливого и трусливого гнома. Как он попал в стражу – никто не знал, это забылось за давностью лет. Но оставался он в ней только потому, что на него было удобно сваливать проступки всех остальных стражников. Спрос с карлика невелик. Шмунс являлся официальным козлом отпущения городской стражи и ничуть тому не противился – другой работы в Вегате для него не было.

Когда впереди показался дом гробовщика, стоявший чуть в стороне от других домов, на город уже опустились вечерние тени. Глум зябко поежился – он никак не мог забыть ту злосчастную ночь, когда им повстречался охотник на вампиров, только что упокоивший двоих упырей. Напарникам пришлось их осмотреть, чтобы удостовериться в том, что охотник не лжет. Зрелище оказалось таким мерзким, что у капрала пропал аппетит на целые сутки. И сейчас, когда город погружался в сумерки, ему стало не по себе. Шмунс все бранился, перебирая и стражу, и патруль, и городского главу, и гробовщика, и весь город в целом.

На стук в дверь никто не отозвался. В доме было темно и тихо – похоже, гробовщик лег спать. Глум сердито пнул дверь, и хилые петли не выдержали натиска дородного стража: дверь с треском вывернулась из косяка и рухнула на пол.

Шмунс опасливо заглянул в темную прихожую и сморщил длинный нос – запах бальзама для покойников давно пропитал жилище гробовщика насквозь.

– Эй, – позвал он. – Есть тут кто?

Глум отодвинул его в сторону и решительно шагнул вперед. Он намеревался вытряхнуть старикашку из постели, взять за шкирку и оттащить к начальнику стражи. И как можно быстрее, потому что Клави, хозяйка кабака, где капрал обычно ужинал, не станет держать котлы на огне всю ночь.

Шмунс бесшумно скользнул следом, старясь не шуметь – он пытался приметить, где что плохо лежит и за что на блошином рынке можно будет выручить пару медяков.

В доме стояла мертвая тишина, ее нарушало лишь грозное сопение капрала, пробиравшегося между стоек с подозрительными инструментами, больше напоминавшими кузнечные, чем медицинские.

Наконец напарники вышли в большую комнату. Посреди нее стоял длинный стол, обитый жестью. В углу темнел провал – вход в подпол. Глум решительно направился к столу, надеясь разыскать на нем свечу или фонарь, а Шмунс заинтересовался склянками, расставленными на стеллажах у стены – ему показалось, что там есть чем поживиться. Это его и спасло.

Темная фигура беззвучно бросилась на них из темноты, как дикий кот. Капрал успел обернуться, но сильный удар отбросил его на стол. Глум перевалился через него и рухнул на пол. Темная фигура метнулась было к нему, но Шмунс взвизгнул, и тень обернулась к карлику. Вытянула когтистые руки, попыталась ухватить... Стражник снова взвизгнул и бросился к двери, но не успел – костлявая рука ухватила его за шиворот и оторвала от земли.

– Упырь! – завизжал Шмунс. – Упырь!

Глум оперся о столешницу, поднялся на ноги и замер – он увидел то, что боялся увидеть больше всего на свете: отвратительное серое лицо, костлявые руки с длинными когтями и длинные клыки, сверкавшие в темноте. Неупокоенный вампир. Кровосос поднял Шмунса, как котенка, поднес к пасти и попытался укусить. Но маленький стражник брыкался, изворачивался, вертелся юлой, и упырь никак не мог вонзить в него клыки. Со стороны это походило на ребяческую забаву – словно вампир пытался укусить яблоко, висевшее на веревке. Вот только забавой это никак нельзя было назвать.