— Илюха да Илюха…

— А третий? — задает вопрос Павел.

Старик снова втягивает голову в плечи и часто-часто моргает, пожевывая губу беззубыми деснами.

— Что замолчал? — не повышая голоса, спрашивает Павел.

— Говорить страшно... Видал а его, кажись, нынче зимой... Тут, недалече,— старик тычет большим пальцем в сторону трамвайных путей, виднеющихся в мутном окне. — Только уразуметь никак не могу... Если его Репкин того… Или спутал а спьяну?

— Ты не перескакивай, рассказывай по порядку: как они пришли, чем занимались.

— Пришли они, зцачица, я им стаканы предоставил. Редиска, лучок у меня были, хлеба немного в шкапчике. Давай они выпивать. Илюха-то почти не пил, вздыхал все. Все больше деревенский этот наваливался. Мужик он здоровый, че ему эта литра? А Репкин ему все подливал. Потом гляжу, мужик скопытился, прямо за столом и задремал. Тут Репкин Илюху в бок в толкает: дескать, пора тебе домой. Поднялся Илюха, шатается. Репкин его под руку сгреб и повел. А мне сказал: вернется скоро, вроде ночевать будет. Вышли они, я на койку прилег и отрубился. Тоже ведь с ними малость тяпнул. Много ли мне, старому, надо? Сплю. Вдруг среди ночи чегой-то жутко так стало на душе, аж проснулся... А Репкин ентот,— дед Кондрат ежится, — с топориком над мужиком тем стоит... Топорик ладный такой у меня был, туристский, мне его один паря подарил… Так и пропал топорик... Кады Репкин обухом мужика по темечку тюкнул, я чуть с кровати не свалился. Глаза закрыл, а сам маракую: ежели он и меня потом?! Страшно так стало. Пошевелиться боюсь, но глаз один, не удержался, приоткрыл, А Репкин ко мне. Тут я совсем чуть из ума не вышел. Старый, а все едино, вот такую лютую смерть принимать боязно. Снова глаза зажмурил, дышать перестал, как та лиса. Уж и с жизнью попрощался. А Репкин подошел, стрит надо мной, сопит. Проверяет, стало быть, сплю ли, не видал ли чего. А я еще эдак развалился и захрапел,— дед Кондрат прикрывает глаза и перекашивает рот, наглядно демонстрируя, как это он сделал.— Откуда только хитрость взялась… Правильно говорят, жить захочешь — всех обскочишь... Постоял он, значица, надо мной, слышу — отходит. Снова я глаз приоткрыл. Репкин мужика того, как куль с крупой, ухватил, навалил на плечи и — ходу. Как только в двери пролезли?.. Утром очухался, надо же, думаю, какая страхота во сне привидеться может. Глянул в угол, где топорик стоял, а его нету… И Репкина нету, и мужика того след простыл... Хотел было куда следоват сообщить, но храбрости не набрался. Как подумал, скажут мне: «Топор чей, а?! Твой? Ну и ответ держи». Или спросят, почто Репкина за руку не схватил? Или, думаю, дружки Репкины нагрянут да, как петуху, голову и отрубит.

— За недонесение о совершенном преступления тоже ответственность предусмотрена, — сухо информирует оперативный уполномоченный.

Дед Кондрат трусливо моргает.

— Слыхал… Hо не думаю, чтоб шибко посадил ... Старость зачтут. Зато живой буду,

— Вы-то живой...— сдерживая брезгливость, говорю я.

— Ага, — благодушно кивает Лобач, но, осмыслив мой тон, становится похожим на поджавшую хвост собаку.

29.

Старинное, красного кирпича, здание с башенками вырастает перед нами сразу, едва мы выходим из-за угла на улицу Пушкина.

— Лариса Михайловна, может, позвоним в информационный центр? — предлагает Павел, кивая в сторону вывески, сообщающей, что в этом здании размещается военный комиссариат.

За стеклянной перегородкой прапорщик с повязкой дежурного на рукаве. Павел прикладывает к стеклу служебное удостоверение и просит разрешения воспользоваться телефоном.

— Девушка, это Черный из городского управления внутренних дел,— набрав номер, говорит он.— Мне бы справочку... Пароль?... Хризантема... Репкин Иван, между сорока и шестьюдесятью...

На другом конце провода, видимо, сомневаются в успехе — слишком скудны данные, Паша Черный, косясь на меня, виновато объясняет, что, к сожалению, ничем другим не располагает. Ждет ответа с прижатой к уху трубкой, а я, сидя у батареи, гляжу на его непривычно задумчивое лицо.

— Нет такого? — хмурится Павел.— Может, созвучная фамилия?.. Приехать? — Что-то вспомнив, он добавляет: — Девушка, а Надя далеко?.. Вышла-а...

Поблагодарив прапорщика, выходим на улицу...

Надя из информационного центра — брюнетка с тонкой, как у меня, талией и остреньким носиком. Она восторженно встречает Черного.

— Паша! Ты что-то к нам редко заходишь?! Только по телефону твой голос и слышу.

— Сегодня утром забегал,— улыбается Павел.

— Как же я тебя не видела?! — горестно удивляется та и, заметив, что оперуполномоченный не один, коротким, но женским цепким взглядом окидывает меня. Затем, уже не столь эмоционально, интересуется: — Кого искать будем?

— Что-нибудь похожее на Репкина.

— На Репкина так на Репкина,— говорит брюнетка и кокетливой походкой удаляется за высокие стеллажи с множеством деревянных ящичков.

«Разыскивается за совершение хищения в особо крупных размерах,— на ходу читает карточку Надежда.— Последний раз освободился из мест лишения свободы условно-досрочно в шестьдесят первом году. Судим также под фамилиями Козин, Тимченко, Столяров. После освобождения установлена родовая фамилия — Репиков».

Она идет так медленно, что у меня возникает дурацкое желание подбежать, выхватить карточку а взглянуть на фото. Черный вынимает маленькую записную книжку и раскрывает ее.

Наконец получаю возможность взглянуть па Репикова.

Рассматриваю снятого в фас и профиль мужчину со стриженным наголо черепом и плотно сжатыми губами так долго, что даже Паша Черный не выдерживает.

— Он?

— Он,— радуясь, словно отыскала не опасного преступника, а давно потерянного любимого, отвечаю я.

Черный забирает из моих рук карточку, подробно фиксирует на чистом листочке своей книжечки все данные о Репикове, отдельным столбиком — его судимости, каким райотделом разыскивается в настоящее время. Я же успеваю достать из сумочки бланк запроса и, заполнив его, подаю брюнетке.

— Если можно, ответ направьте по почте побыстрее.

— Я могу сделать это прямо сейчас.

Ой, я бы вас очень попросила! — Это прекрасно — вернуться домой ужв с очень нужной справкой.

30.

Павел провожает меня до гостиницы «Октябрь», в которой его начальник заказал для меня помер.

Расстаемся в холле, но едва я успеваю привести себя в божеский вид, слышу осторожный стук. Открываю. Передо мной снова Паша Черный.

— Лариса Михайловна, вы не желаете поужинать? — предлагает он.

Удивляюсь, но тем не менее ненавязчиво интересуюсь:

— Вы приглашаете меня в ресторан?

— Давао мечтая поужинать в каком-нибудь приличном заведении с приятной девушкой,— отвечает он.

Делаю большее глаза.

— А супруга?! Вы начинаете меня пугать.

Черный смеется.

— Лариса Михайлов да, вы же давно, вероятно, догадались, что у меня ее никогда не было...

У подъезда гостиницы нас ждет голубой «Жигуленок».

Устраиваюсь на переднем сиденье и замечаю но себе любопытный взгляд водителя.

— Здравствуйте,— улыбается он.— Меня зовут Андрей. Мы с Пашей Черным вместе ловим преступников. Вот недавно в одной из перестрелок...

— Андрей, кончай,— обрывает Павел.

Водитель улыбается еще шире.

— Вы, девушка, не обращайте внимания. Паша всегда такой скромный.

Совершенно искрение соглашаюсь:

— Давно заметила.

Андрей, кончай. Лариса Михайловна — наш коллега из Новосибирска.

— Да ты что?! Опер?! — восклицает Андрей.

— Следователь прокуратуры,— поясняю я,

— Нехорошо ты поступаешь, Павел, темнишь,— выговаривает Андрей,— Нет, чтобы сразу сказать, что по делу. А то, заедем, девушку заберем...

Черный называет какую-то улицу, и машина мчится по городу. Останавливаемся у светящейся вывески «Кафе Дубрава».