«Дру-зья, дру-зья, дру-зья!» — слышим мы крики с лодок по-русски. Здесь выучили это слово, для того чтобы приветствовать им русских моряков. Разве могут быть лучшие друзья, нежели были в этот момент они, рабочие Уругвая и мы, моряки Советского Союза.

Но наше внимание отвлекается от лодок к набережной. Набережная, как и площадь за нею, полна народу. Небольшой кусок набережной свободен от публики и оцеплен морской полицией. В середине свободного пространства маленькая группа людей держит большой белый плакат. На нем что-то написано. Тщетно стараюсь разобрать. Кто-то вскрикивает:

— Смотри… По-русски написано!

«Поздравляем с приездом дорогих товарищей», — читает другой…

Сколько тут фотографических аппаратов! Со всех концов площади и набережной направлены они на «Воровского». Какой-то кинооператор даже накручивает на ленту наш приход.

Плавно и красиво подошел «Воровский» к набережной и пришвартовался. Взоры всей публики устремлены на корму парохода, где развевается красное знамя Советского Союза. Кто-то подает пример, и публика забрасывает знамя цветами. Второй помощник капитана, т. Панфилов, распоряжающийся на корме, берет цветы в охапку и прикрепляет их под красным знаменем. Аплодисментами и криками «Viva» приветствует публика этот жест. И среди оживленной и радостной публики так странно выделяется молчаливая и мрачная группа, человек в 25, конных полицейских, стоящая за толпой.

Около получаса продолжается приемка судна и докторский осмотр, и, наконец, доступ на судно открыт. Через две минуты пароход битком набит гостями, а толпа на площади как будто и не уменьшилась.

На палубе стоит капитан. Он окружен со всех сторон репортерами и фотографами. В нескольких шагах какой-то корреспондент вцепился в третьего повара и интервьюирует его о внешнем и внутреннем положении России. Команда буквально забрасывается цветами.. В каждой каюте, в каждом кубрике лежат охапки цветов…

Около 8 час. на пароход приносят вечернюю газету, где уже помещен ряд снимков с «Вацлава Воровского», а также подробный отчет о его прибытии.

До поздней ночи пароход набит публикой. Мы не говорим по-испански, а они по-русски, но это и не важно. Слова: коммунизм, Ленин, Интернационал и революция понятны всем и каждому. А если услышишь еще слово «товарич», то чувствуешь себя совсем среди родных.

Утром на пароход приносят газеты. Нет почти ни одной, где бы не было снимков с парохода, в каждой помещены статьи о нем.

«Итак, впервые, несмотря на войну, ведущуюся со странами старого мира, который подлежит обновлению, начинается новый период, период товарообмена, имеющего в виду выгоды народов», — пишет в статье о прибытии «Воровского» орган торговой буржуазии «La Razón».

И это лейт-мотив всех статей буржуазной прессы. Все эти газеты описывают великолепное впечатление от парохода и от команды.

Только анархисты и фашисты выступают против советского судна. Анархисты выпустили от имени руководимой ими федерации рабочих Уругвая воззвание, в котором они напоминают о кронштадтском мятеже.

«Мы напоминаем о преступлениях, совершенных советским правительством, — это лучшее приветствие, которое мы можем сделать морякам, представляющим посещающее нас судно», — пишут они.

Похожее на это, но еще более истерическое и напуганное воззвание, выпустил в Буэнос-Айресе фашистский «Союз патриотической молодежи Аргентины», в связи с приходом «Воровского» в Монтевидео:

«К патриотам всей республики! Комитет патриотической молодежи Аргентины, организованный поколением, ставящим своей неизменной задачей охрану родины, не хочет оставаться индифферентным в тот момент, когда судно уголовного правительства России, возмущающего весь мир рядом ужасных преступлений, не имеющих прецедента в истории культуры, — «Воровский», приготовляется, может быть, с тайными планами, ко входу в аргентинские воды».

Анархисты и фашисты проявили трогательное единение в отношении к Советской России и ее посланцу «Вацлаву Воровскому». Но они не имели влияния на рабочих. Это мы видим по тому, что и на второй день с утра до вечера толпы любопытных стояли перед пароходом.

В этот же день вечером несколько человек из команды отправились в гости в редакцию коммунистической газеты «Justicia»[3].

Это было странное и трогательное зрелище. Небольшая, выходящая на улицу комната представляла собой контору газеты. За нею длинная, узкая комната. Убранство комнаты скромное: белый длинный стол во всю ее длину и шкафчики для газет сбоку. За этим столом работают все сотрудники газеты, равно как и ее редактор. Особого стола, а тем более комнаты, у редактора нет. За столом сидят человек десять. Иные пишут, иные читают, — белые, негры, молодые, старые, явные интеллигенты и несомненные рабочие, мужчины и женщины. В конце стола сидит заместитель редактора и секретарь ЦК, тов. Гомец. Мы проходим в типографию, она помещается сразу за редакцией. Когда мы проходим: мимо наборных машин, один из наборщиков встает, и его знакомят с нами:

«Тов. Греко — представитель КП Аргентины на IV конгрессе Коминтерна. Бывший член ЦК КП Аргентины. Недавно приехал сюда. Теперь работает наборщиком и агитатором. Один из наших лучших агитаторов».

«Я не говорийть русски. Карашо»… — говорит т. Греко и смеется.

Внизу в погребе — зал заседаний, там заседают и ЦК и секции. Сыро, неуютно… Когда мы выходим, слышим со всех сторон шутки, смех. Невольно вспоминается редакция еврейской социалистической газеты в Нью-Йорке, описанная Эдвардсом в романе «Товарищ Иетта». Я описал здесь только внешний вид редакции «Justicia», а тем, кто захочет почувствовать этот товарищеский бодрый дух, царящий там, я могу только посоветовать прочесть у Эдвардса страницы, посвященные рабочей газете…

На следующий день, в субботу 30 мая, Центральный комитет партии и редакции «Юстиции» устроили большой вечер в честь команды «Вацлава Воровского» «с участием самой команды», как сообщалось в афише. В этой же афише сообщалось о том, что будет «совершенно нравственный спектакль».

Часов с четырех дня все на «Воровском» приводили себя в порядок. Когда часов в семь мы отправились на празднество, вид у нас был необычайно блестящий, и совершенно светский — так приоделась вся наша компания. Тут, между прочим, я отмечу факт, мало известный людям, не имеющим связи с моряками. Обычно считают моряка необычайным пьяницей, забулдыгой, вечно грязным. Это в корне неверный взгляд. Правда, трезвенники среди моряков не в почете, пьют почти все; но пьяный — это явление сравнительно редкое. С наибольшим уважением относятся к тому, кто пьет, но не становится пьян. За одеждой своей моряки очень следят. Каждый имеет по два-три костюма. Когда идут на берег, то одеваются так, как редко могут у нас одеваться врачи или инженеры, не говоря уже о рабочих. В отношении одежды русские моряки (особенно балтийцы) выделяются по сравнению с немецкими и английскими моряками.

Итак, можно себе представить, как оделась команда. в этот день, когда шла на праздник, устроенный в ее честь, если и обычно столько внимания уделялось одежде.

Около получаса езды на трамвае — и мы входим в театр. Это один из лучших театров Монтевидео. Большой, нарядный, находящийся в центре города, он всегда привлекает к себе публику, а в этот вечер, когда в зале можно было увидеть «настоящих русских большевиков», конечно, театр был полон.

Когда мы уселись на предназначенные для нас места — первый ряд кресел первого яруса — оркестр заиграл «Интернационал», а публика стала аплодировать. Но в этот вечер среди публики, состоявшей главным образом из состоятельных жителей центра, не чувствовалось такой горячей симпатии к нам, какую мы видели после, когда вечера устраивались в дрянном, холодном, грязном, некрасивом театре «Портеньо», в портовом районе. Тут были зрители, хоть и с симпатией и благожелательно относящиеся к нам, но все же только зрители, а там мы были среди друзей, среди товарищей.