Но все это они говорили уже сквозь сон.

Спали крепко. Проснулись только тогда, когда солнце уже вовсю зажгло горы. Небо, ясное и многоцветное, приветствовало их в проеме крыши. Старик и старуха возились у дверей и встретили их молча. Слишком много надо было сказать. Дул южный ветер. Теплый.

— Сирокко! — сказал мальчик.

И он услышал морской прибой, плеск волн, запах водорослей.

— Ну, расстанемся друзьями, — сказал старику Голый.

Старик горько стиснул губы.

— Вон, я их слышу… — сказал он, насторожившись. — Я слышу их. Вот это немцы. Видишь, стреляют из пулеметов, взвыли, как волки. Бешено рычат, все бы уничтожили. А вон там, слышишь, итальянцы. Их там что муравьев. Ведь совсем близко. За два часа дошли бы, головой ручаюсь. За два часа. И можете мне поверить, винтовочки у них неплохие. Шесть пуль в обойме. Это бы мне подошло. Патронов у них завались, хоть и стреляют всегда впустую. Мы бы легко подобрались к ним и врасплох захватили. Сразу бы разбежались как миленькие. Правду сказать, охраняют их наши выродки… Но мне там известна каждая тропиночка. И хлеба мешок отбили бы. Кухня их сейчас в пути, и хлеб перевозят на ослах. А вон там партизаны, за тем хребтом. Только они все идут и идут…

— Далеко отсюда? — спросил мальчик.

— Как когда. Мальчик промолчал.

— Вот испекла вам лепешек, — сказала старуха. — На дорожку. А сейчас поешьте каши. — Старухе хотелось смягчить ожесточенный порыв мужа.

Партизаны ответили ей полным признательности взглядом.

Несколько раз старик тяжело вздыхал, но старуха не обращала на него внимания. И у партизан не было желания втягивать его в разговор.

Голый и мальчик налегли на кашу. Нашлись даже две ложки. Старуха с довольным видом глядела на партизан.

Старик то отходил от них, то снова подходил, пока опять не принялся за свое:

— Слышишь, слышишь, как пулеметы стригут? Вон там. Вовремя начали. Теперь до самой темноты не замолчат. Сейчас пушки начнут, бомбы посыплются, самолеты полетят. Вон оттуда прилетит разведчик, что в трубы заглядывает. Да, война по всей земле. Птице и той негде укрыться. Человеку голову приклонить негде. Все время на волоске от смерти! Друг ты мой любезный, что они только в нашем селе творили! — Дед решил бить на жалость. — Я покажу вам дорогу. Куда хотите, туда и поведу. Шагу не ступлю без вашего слова.

Партизаны притворились, будто не слушают его; они видели, что убеждать старика — пустая трата времени. Старик понял, вынул изо рта трубку, шмыгнул раза два носом, наклонился к уху паренька и шепнул:

— Отдай винтовку.

Мальчик не шелохнулся.

Старик повторил атаку.

— Отдай винтовку, — шепнул он в самое ухо мальчика, тотчас отодвинулся и занялся своей трубкой, глядя на него исподлобья.

А когда и это не подействовало, он стал кивать ему головой.

— Отойдем-ка малость, — суетливо манил он мальчика, словно собирался чем-то одарить его, — на одну минутку, вот в сторонку.

— Ну, что еще? — сказал мальчик и неторопливо пошел за ним.

Старик вошел в дом.

— Отдай мне винтовку, не пожалеешь. Отдай винтовку, сынок. Не мучай старика. У вас есть пулемет. Вам ничего не стоит добыть винтовку.

— Не будь ребенком! Не могу я отдать тебе винтовку.

Мальчик тут же вышел. Старик уныло поплелся за ним.

— Ну и дед. Сроду таких не видывал, — вслух удивился мальчик.

Голый ничего не слышал: он ел кашу и, казалось, клевал носом. Но вдруг встрепенулся:

— Пошли.

Мальчик встал.

Старуха вытащила из-под передника кукурузные лепешки и протянула Голому. Два желтых кружочка, каждый с ладонь. Потом, улыбаясь, сложила руки на груди.

Тот сунул лепешки в карман.

— Хорошая штука, мать. Чудо природы, прекрасная штука.

— Произведи ее в лейтенанты, — сказал мальчик.

— Кого?

— Лепешку.

Голый, оставив без внимания его слова, продолжал:

— Мы, мать, несколько дней на них продержимся. Свобода уже близка. Она придет, как придет вот этот день. Что ж еще сказать… — Смешавшись, он поглядел на свои голые ноги, покрывшиеся гусиной кожей: утро было не очень холодным, но и не слишком теплым. — Вода вот штаны унесла, — сказал он. — Хотел через реку сухим перебраться, а пришлось без штанов остаться. Чем не пословица!

— Нет у нас никакой одежонки. Все, что есть, на нас.

— Неважно. Вы к нам по-человечески отнеслись. Спасибо. Благодарим вас от лица народной армии. Пошли, — сказал он мальчику.

Лицо мальчика застыло в напряженной гримасе боли, маленькие голубые глаза запали, губы плотно сжались. Неуверенно ступая, он двинулся за товарищем.

Они шли на запад, к далекой цепи горных вершин, к незнакомой долине.

Старуха долго стояла на одном месте и глядела им вслед. Рот ее был приоткрыт, глаза счастливо улыбались, словно перед ней было какое-то чудо.

Старик кинулся к развалинам и скоро вышел с пустой торбой.

— Вдруг на итальянцев наткнутся, — сказал он старухе и неслышно направился за бойцами.

А она блаженно улыбалась. Было что-то удивительное в этих людях, в этом крае, в этой беспредельной пустыне. Можно было всего ожидать. Могло произойти все, что угодно…

Солнце медленно поднималось. Светлый покой разливался по селу, по горам, по камням и деревьям. Далеко кругом ничего не было видно. Ничто живое не шевелилось, только шли вперед два бойца и в пятидесяти шагах за ними — старик. Тишина стояла такая, что обязательно должно было что-то произойти. Что-то непременно должно было случиться в этом царстве безмолвия.

Но пока ничего необыкновенного не происходило. Спустившись в долину, бойцы пошли кромкой неровной лощины. Она была сплошь завалена камнями. Целое море камней простиралось вокруг. Заросли граба и орешника теснились лишь в расщелинах и на пригорках, добраться до которых было нелегко. Прошло довольно много времени, пока они пересчитали ногами все камни на извилистой тропе, продрались сквозь заросли и достигли горы, замыкавшей долину. Они взобрались на нее и встали как вкопанные.

Перед ними раскинулись необозримые дали — холмы и горы, лесов было мало. Кругом серые глыбы камней и плеши горных вершин. На склоне одной горы виднелось несколько домов, а еще дальше, на самом изгибе гребня, вторая кучка домов, чуть больше первой. Какое-то село. Над ними зеленела роща, внизу расстилалась ровная долина, похожая на поле; они решили пойти низом, полагая, что там будет легче «снабжать армию продовольствием».

— До вечера дойдем, а то и раньше, — оказал Голый. — Жаль только, что нигде воды не видно. Конечно, будь карта, я бы сразу определил, где вода и прочее. На этом плато должна быть река. Это несомненно. — Он тронул рукой свою баклажку.

— Воду где-нибудь найдем, — сказал мальчик. — И роса есть, я уверен. Видишь, как все блестит!

— Эх, красота! Прямо паришь над горами!

Мальчик взмахнул руками.

— Полететь бы, а?

— Счастливые птицы. — Голый протянул руку вперед.

— Ну, а пока мы еще не умеем летать, спустимся-ка вниз и потопаем по камням, — сказал мальчик.

— Счастливые птицы!

Они начали спускаться козьей тропой. Скоро стало ясно, что эта тропа не самый короткий путь к селу — их сегодняшней цели. Потребовалось все их терпение, чтоб примириться с медленным пешим ходом.

— Говоришь, к ночи дойдем? — сказал мальчик.

— Бесспорно. А может, по дороге встретим другое село, может, мы его сверху не углядели. Почему бы здесь не быть и другим селам, кроме тех, которые можно увидеть простым глазом. Был бы бинокль, я бы точнее во всем разобрался.

Мальчик шел вперед, не слушая разглагольствований товарища. Казалось, он берег силы, мучительно собирая их по крохам. С тропинки, насмешливо присвистнув, вспорхнула птичка. Голый загляделся на нее, оступился и нечаянно сел на большой камень.

— О! Откуда ты здесь?

Мальчик пробирался вперед по камням.

— Послушай-ка! — сказал ему Голый.