— Решили, брат, бить супостатов вместе с партизанами.

— Хорошо. Пойдете с нами до первых партизанских частей. Вместе легче пробиваться.

Все трое — усач и двое молодых — преданно смотрели на Голого, слова его воспринимались как чудеса мудрости, он был для них высшим авторитетом.

А Голый был болен.

Речь шла о доверии. Он не имел права на слабость. Хватит с него и турецких шаровар. И все же он сел на землю, прислонился спиной к пню, поставил на него локти, пулемет зажал между колен. Закрыл глаза. Сделал вид, что о чем-то размышляет. Спустя немного времени со страшным трудом поднял веки — от слабости его клонило ко сну. И сказал тихо и задумчиво:

— Еще немного, и мы придем в бригаду. Бригада — наш дом. Бригада — это мать, которая никогда тебя не бросит. Я немного нездоров, но это скоро пройдет. В бригаде нас встретят хорошими вестями. Победа на всех фронтах. Победа, товарищи, я уверен!

Мальчик и девушка вели особый разговор. Слов при этом говорилось мало — покусывали травинки, крутили в руках веточки.

— Ты когда-нибудь бывала здесь, в этом лесу? — спросил мальчик.

— Да. За дровами иногда сюда ходим.

Невысокий лесок тянулся довольно далеко. Немного ниже виднелись верхушки деревьев повыше. Похоже было, что дальше им придется пробираться густыми зарослями бука.

— Эта дорога выходит на шоссе, — сказала девушка.

— И шоссе перейдем, — отозвался мальчик, — все на свете перейдем. Мне кажется, мы и родились для того, чтоб переходить дороги, реки, горы.

Девушка непрестанно старалась занять чем-нибудь глаза и руки. Непривычные речи мальчика смущали ее. Да и слова он выговаривал не совсем так, как говорили в ее краях. Все это было в диковинку. Вдруг она решительно подняла голову и сказала звонким, ясным голосом:

— Решилась уйти, и будь что будет.

— Ты не первая, не бойся. В бригаде много девушек. А хорошо, что на тебе красная кофта: противник подумает, что это батальонное знамя, что нас целый батальон.

— Победа, товарищи, я уверен, — говорил Голый слабым голосом, его мучили нестерпимые боли в желудке, тошнота подкатывала к горлу.

— В таком случае лучше всего двинуться дальше, чтоб как можно скорей добраться до добрых вестей, — сказал мальчик. — Бригада уже недалеко…

— Пошли, — сказал Голый. — Отдохнули, и хватит.

Он подтянулся на локтях и сел на пень. Затем оперся на пулемет и встал на ноги. Он зашагал, продираясь сквозь кусты, по неровной покатой земле. Товарищи пошли за ним, пугаясь его неверных шагов.

Скоро плоскогорье, на котором лежали село и поле, кончилось; впереди шла новая цепь ущелий и долин — отряду предстояло петлять довольно долго.

Вправо от них, где-то на востоке, далеко в горах, громыхали пушки. За холмом, километрах в пяти, они разглядели мирно плывущий деревенский дымок.

Голый принял решение идти на него и начал спускаться в первое ущелье. Но вдруг на склоне горы в сотне метров от них он увидел краешек шоссе — там что-то быстро промелькнуло.

— На шоссе кто-то есть, — предостерег он товарищей. — Нас теперь много, следует больше думать о маскировке. Отряд легче обнаружить, чем одного человека. Нашу колонну можно обнаружить за несколько километров. Остановимся на минутку — надо договориться. Пойдем организованно. — И он преподал товарищам краткий урок тактики и обращения с оружием.

— Мы знаем, знаем, — заговорили новички.

— Ну да, конечно, время научиться было. А сейчас ты, парень, — ты вроде покрепче других, — иди тихонько вперед и рукой дашь нам знак, если что заметишь.

Девушка встала поближе к мальчику.

— Ладно, ты держись меня, — сказал он ей.

Наискосок по крутому скату начали спускаться к шоссе. Парень, ловко пробираясь между кустами и стволами деревьев, скоро оказался прямо над шоссе и махнул им рукой, чтоб они подходили, но только соблюдали полную тишину…

Голый первым подошел к нему, сразу за ним спустились мальчик и девушка. Идти босиком по неровной земле, поросшей колкой травой и покрытой острыми камнями и сучьями, было больно и трудно.

Взглянув на дорогу, Голый рот разинул от удивления. Ну и картина ему представилась! По шоссе прогуливался немец с автоматом на шее и биноклем в руке. Не иначе — офицер или унтер. Сквозь просветы в листве он неторопливо оглядывал окрестности, обводя биноклем горы, долины, перелески, словно старательно отыскивал что-то очень маленькое. На обочине шоссе, у горы, сидело и стояло человек семь солдат с автоматами, винтовками и одним ручным пулеметом.

— Тихо! — шепнул Голый. Закусил губу, задумался.

— Ударим! — еле слышно шепнул мальчик.

Голый положил пулемет на сук.

— Сначала гранаты, — кивнул он молодым парням, — можете бить по солдатам! Бросать по приказу. Из винтовок — одновременно с пулеметом!

Мальчик и новичок, опершись о ствол дерева, целились.

— Сытые, черти, сытые, — сказал Голый, наводя пулемет на цель. — По горам голодные не бродят.

— Еще бы, — сказал мальчик, — гуляют себе по дорогам, словно и войны нет. А мы пробираемся горами да зарослями.

Сквозь прорезь мушки партизаны видели кучку солдат, они спокойно курили и разговаривали. Время от времени громко смеялись. Несколько человек находилось, наверное, и в кустарнике. Офицер или унтер закурил, словно собирался переменить занятие, и еще раза два глянул в бинокль.

— Мы вам не раненые! Нас не добить! — сказал мальчик.

Голый мгновение размышлял. Может, стоит подойти ближе и выбрать более удобную точку, откуда видно всех?

— А, лучше синица в руки! — сказал он вслух. Пригнул голову к стволу пулемета, крикнул:

— Гранаты!

Офицер, точно услышал или увидел чей-то знак, резко обернулся, взглянул на горы, на лес, поднимающийся над его головой, и снова зашагал, приближаясь к зарослям, где засели партизаны.

— Огонь! — крикнул мальчик.

Гранаты еще находились в воздухе, когда офицер крикнул солдатам, и те вскочили на ноги. Подбежали еще двое.

Голый тотчас дал очередь, а новичок и мальчик разрядили винтовки. Одна граната разорвалась посреди шоссе, другая не сработала.

Пулемет бил короткими очередями, мальчик и новичок стреляли из винтовок.

Из кучки солдат, которые недавно стояли и разговаривали, лишь один остался на месте, прочие бросились в кювет; те двое, что подошли к офицеру, ринулись вниз, двое других, не добежав до кювета, грохнулись на землю и покатились в кусты то ли живые, то ли раненые. Офицер покачнулся и упал.

Голый дал еще несколько коротких очередей по зарослям; мальчик и парень бросили в кювет по гранате. Одна разорвалась слишком рано, другая угодила точно в кусты, где, по их расчетам, находились немцы.

Тут раздался свистящий вой, похожий на сирену, и метрах в двадцати от них в дерево ударила мина. Их осыпало щепками и сучьями.

— За мной! — крикнул Голый и двинулся по склону горы параллельно шоссе.

Туда, где они перед тем стояли, и чуть выше и правее ударили еще две мины, а потом третья.

— Ищи ветра в поле! — сказал мальчик.

— А все-таки, — задыхаясь, проговорил Голый, — все-таки мы встретились!

— Встретились, встретились! — сказал мальчик.

Девушка все это время держалась рядом с мальчиком, однако соблюдая определенную дистанцию.

Несколько сотен метров они пробирались сквозь чащу и наконец вышли к противоположному склону горы.

— Били с левого склона, — сказал Голый. — Ясно как день. Должно быть, далеко, раз из пулеметов не бьют. А у меня осталось всего пятьдесят патронов. Надо сокращать очереди. Мало ли какие могут быть неожиданности.

Он быстро перебирал босыми ногами по крутому неровному склону впереди отряда, остальные шли за ним. Трое новеньких, особенно парни, со страшно серьезными лицами, взволнованные непривычной ролью, в которой им приходилось выступать, лезли из кожи вон, чтобы доказать свое усердие, — забегали вперед, высовывались из-за кустов, осматривали окрестности. У них был ужасно деловой и озабоченный вид — они решали дела мирового масштаба.