Он порочен в принципе. Глубочайшим образом. Он порочен уже сейчас. Эпоха Интернета вернула людям реальность — нет жрецов, которые препарировали реальность и от которых полностью всё зависело! Все правильно, ещё недавно было почти так. Например, я вывожу по данным милиции 3,5 тысячи людей — т. е. больше, чем Зюганов и Жириновский вместе взятые, на Воробьёвы горы, «Эхо Москвы» говорит, что у меня 500 человек. Это подхватывает ещё 5–7 газет, мне в глаза смотрят наглые журналисты и говорят: «Вот мы что хотим, то из события и сделаем. Будет у вас там 200 человек, мы напишем, что 200 000. Будет у вас 200 000, мы напишем, что 200 человек. И вы полностью в руках у нас, как у средств массовой информации! Какую картинку создадим — то и будет.» Да, в конце 80-х годов было именно так (с поправкой на малотиражные патриотические газеты). Нужно было либо отдаваться в руки именно этих людей (и тогда бы они превращали твои события, пусть и ничтожные, в бог знает что), либо нужно было биться как рыба в неводе и понимать, что про тебя рассказывают бог знает что, а ты должен слушать. И что ты можешь быть десять раз прав, но если тебе припишут какие-нибудь ужасные черты и обвинят тебя неизвестно в чём, ты будешь виноват.
Было ТАК, господин Удальцов, а также множество ему подобных, а также те наивные и уныло бредущие в капканы, расставленные Удальцовым люди из КПРФ! Было так когда-то! Но даже тогда мы знали, что правда имеет абсолютное, т. е. метафизическое значение. Я о метафизике разговаривал не потому, что хотел секту создавать, как кому-то казалось, а потому что я знал, что наступит время, когда именно метафизическое чувство — чувство абсолютной правды и абсолютной лжи, абсолютного добра и абсолютного зла — оно будет всё решать. И вот оно уже решает. И к сожалению, очень многие поддались соблазну, который я, человек абсолютно светский, называю бесовским, или дьявольским. Соблазны эти заключаются в том, чтобы поволочься вслед за силой. Я говорил уже, что ко мне приходили люди из очень левых движений и долго объясняли, почему они идут на Болотную, и когда я в итоге объяснял, что этого нельзя делать, что там творится то-то, то-то и то-то, они вытарищавали глаза и мне говорили: «Сергей Ервандович, ну их же там ТАК МНОГО, ТАК МНОГО!!!» И я понимал, что эта воронка «Так много», воронка Силы, всасывает в себя всё новых и новых людей. Она будет всасывать в себя чиновничество, она будет всасывать в себя масс-медиа, она будет всасывать в себя так называемые элиты, и потом уже сама эта воронка будет, всасывая, раскручиваться, раскручиваться и раскручиваться, пока оттуда не покажется харя дьявола.
Так вот об этой харе. Известно, что дьявол, когда сооблазняет, выступает всё время в разных обличиях (ещё раз подчеркну, что человек я абсолютно светский): то в обличии прекрасной девушки, то в обличии какого-нибудь святого старца. И люди влекутся. Понимая, что влекутся куда-то не туда, но прельщаясь этим обликом. Это называется прельщение. Но в конце этой игры — перед тем, как схватить грешника и отправить его в ад — дьявол обязательно должен показать своё подлинное обличие. Вот от должен его показать! И он превращается из прекрасной девушки во что-то, чем ему и полагается быть: в некое существо, уродливое, хрюкающее, с копытом, хвостом, — в некий ужас. И последнее решение прельщенное существо должно принять в виде дьявола в натуральном виде, БЕЗ всех этих масок. Так вот, на этой Болотной и Сахарова стоит дьявол в НАТУРАЛЬНОМ виде, без масок. Я поражаюсь, насколько обнаглели американцы, что они показывают ЭТИ лики: Собчак (которая сказала, что русский народ — это народ генетического отребья), Немцова, Рыжкова. И над всем этим парит дух Михаила Горбачёва, благословившего всё это и сказавшего «наше болотинское движение» — вот ЭТОТ дух!
А рядом находится Макфол, к которому они все бегают, и я много раз говорил, что ни один Че Гевара, ни один Фидель Кастро в мире, в момент, когда они совершают революции, не побегут в американское посольство, даже если Батисты, против которых эти революции совершаются, зашатались. Вот так вот, грубо, страстно, гурьбой, они туда не побегут.
Итак, все явлено именно в неприглядном, дьявольском виде. И в этом виде кто-то туда влечётся. А я должен по этому поводу говорить, что влекущиеся хотят блага, справедливости и так далее. Что они так недовольны Путиным, что влекутся за благом к Немцову; что их настолько не устраивает нынешнее образование, что они хотят, чтобы Собчак стала министром образования; что их настолько не устраивает нынешняя культура, что они хотят отдать ее в руки Шендеровича, и так далее. Они влекутся именно туда, куда они влекутся, не надо мне сказок, что им не понятно, куда. Стоят определенные вожди, в диапазоне от Удальцова до Собчак, стоят вместе, плечом к плечу, а над этим парит дух Горбачёва. И к этому влекутся. И не надо говорить что влекущиеся, так сказать, — они на самом деле хотят всего хорошего, просто так вот влекутся, непонятно почему. Так можно было говорить, пока не было альтернативных митингов, других претензий к власти, но поскольку они есть, и мы будем эти претензии озвучивать все более и более активно, то говорить об этом уже нельзя. А тогда каждый делает свой выбор, каждый выбирает для себя, и это — метафизический выбор. Метафизический.
Мой отец воевал в пехоте (сначала в кавалерии, потом очень быстро перешел в пехоту), закончил войну контуженным под Кённингсбергом. И он никогда предельных каких-то чувств к немцам не испытывал отрицательных. Ну воевал — воевал. Один его друг, по поручению центра, воевал все время в партизанских отрядах. И видел всё — карателей видел, как они убивали, жгли, что они творили. И у него осталось совершенно другое чувство к немецкой речи, к образу немца, чувство, как я считаю, естественно, неправильное, потому что нельзя ненавидеть какой-либо народ. Но такое, какое есть. Прошло десять лет, или одиннадцать, и где-нибудь в году пятьдесят седьмом — пятьдесят восьмом, не помню точно, по поводу какого-то фестиваля, собрания ГДРошного, или чего-то еще, несколько друзей собрались, друзей отца, в том числе и вот этот воевавший в партизанском отряде, и он говорит: «Не пойду на это мероприятие!» И кто-то ему сказал: «Да ладно тебе, ну пойдём, ну чего это? Социалистические немцы, у них пиво хорошее…» И он посмотрел на этого человека и сказал: «К фрицам — только с автоматом». Я не говорю что это правильно. Это были уже ГДРовские немцы, мы с ними дружили, там было много коммунистов, которые боролись с фашизмом. Но вот ТАК человека достало, да?
Я считаю, что по отношению к Горбачёву и всему остальному, по отношению к митингу, который очевидно сооружается американцами, во всех мыслимых и немыслимых смыслах этого слова и с предельной обнажённостью, по отношению к этому формула должна быть одна. Вот к этому можно прийти, конечно же, в рамках законности и Конституции и так далее, только тем путем, метафорическим, о котором говорил друг моего отца. Никаких других отношений к этому не может быть, и это есть понятие В-Р-А-Г [записывает слово «Враг» на листе бумаги]. Враг. Нет понятия врага вне метафизики. Враг — это носитель некоего Абсолютного зла [пишет «АЗ» на листе]. Это враг. Переговоры можно вести и с врагом.
Но это — враг. И к врагу ходят не агитировать кого-то по поводу чего-то, к врагу ходят на поклон [записывает на листе «НА ПОКЛОН»], чтобы быть кем-нибудь назначенными в новом правительстве, или оказаться в какой-нибудь депутатской группке, или как-то куда-то прибиться, потому что он, враг, — сила! [запиывает на листе «СИЛА»]. И не говорите мне, что во всех этих походах на Болотную есть что-то кроме этого [указывает на лист с записями]. Вот ЭТО — их формула.
Оранжевые — это враг. Это люди с невероятным чувством социального высокомерия, говорящие бог знает что о русском народе и о, как бы, людях простых. Мне надо все время читать, что они говорят, мне всех надо все время убеждать в том, что Волга впадает в Каспийское море? Вот статья Латыниной «Путинг с анчоусами» [показывает распечатку статьи Юлии Латыниной «Путинг с анчоусами», Ежедневный журнал, 6 февраля 2012 года http://www.ej.ru/?a=note&id=11750], в которой говорится, что «мы все дельфины, а их немного; а те, кто собрались за Путина, — это анчоусы». Стоит три автобуса — говорят «На митинг анчоусов свозят автобусами». Приехали люди из других городов — они на чем должны приезжать? Через рамки метро прошло больше ста тысяч. Все, кто там шли, они же живые люди, они видели, как они давились, что они десять раз могли отказаться туда идти. Они шли и шли, в невероятной давке, улыбаясь, спокойно, как на первомайскую демонстрацию. И всех этих людей надо назвать «анчоусами».
