Жозе немного помолчал, затем нехотя буркнул:
— Ладно, скажу тебе… Только обещай, что не будешь смеяться.
Я уже догадывался, что он сейчас залепит что-нибудь эдакое, однако торжественно заверил его: Клянусь! — и только после этого он, пряча глаза, пробормотал:
— Понимаешь, я хотел попросить прощения у Бенедикт… Ну, за вчерашнюю историю.
— Попросить прощения у Бенедикт? И что здесь смешного? — хоть я и привык к различным закидонам Жозе, время от времени они ставили меня в тупик.
— Ты что, не понимаешь? — тут же раздражённо взвился мой друг. — Мужчина никогда не должен извиняться первым, это противоестественно! Иначе женщина просто-напросто перестанет его уважать…
— Ах да, я и забыл, что ты у нас настоящий мачо и вообще активный поборник мужского шовинизма, — я иронически ухмыльнулся. — Твои знаменитые латиноамериканские корни никогда не позволят тебе преклонить колени ни перед Бене, ни перед кем-либо ещё…
— Ты обещал не смеяться, — угрожающе напомнил Жозе. — Кой чёрт вы с Николя вечно издеваетесь над моими взглядами?
— Ладно, ладно, извини, больше не буду, — я примиряюще выставил ладони вперёд. — Итак, ты решил попросить прощения у Бенедикт, а что было дальше?
— Да ничего дальше не было! Сперва это решение долго созревало во мне, потом мне пришлось дожидаться, пока твоя Лали перестанет шастать по коридору… ты же понимаешь, мне не хотелось, чтобы она меня видела… А уж я затем я отправился к Бене.
— Ну и?
— Она, естественно, мне не открыла! — в голосе Жозе звучало самое что ни на есть искреннее возмущение. — Я несколько раз постучал в дверь её комнаты, ответом мне была тишина, а заходить я не рискнул, потому что Бенедикт жутко не любит, когда её будят посреди ночи. Вот, собственно, и всё. Постоял немного и направился спать, а наутро проснулся весь разбитый и измученный.
Неожиданно я с облегчением понял, что Жозе не убийца. Господи, да как я это сразу не сообразил — с его-то взрывным и непосредственным характером, он никогда бы не смог хладнокровно притворяться и строить из себя невиновного! Наш славный, хотя порой и несносный Жозе весь был как на ладони, и среди нас всех он, пожалуй, единственный, кто так и не повзрослел до конца. Ему, видите ли, стыдно, что он решился попросить прощения у своей невесты!
— А вот твоя Бене явно не мучилась угрызениями совести! — я всё-таки не смог удержаться от подколки. — Сладко проспала всю ночь и проснулась свеженькая, как огурчик… Всё, всё, умолкаю!
При этих словах я со смехом пригнулся за спинку кресла, потому что Жозе сделал зверское лицо, но уже в следующую секунду он снисходительно махнул рукой:
— Вам с Николя никогда меня не понять, потому что вы — подкаблучники. Ходите перед вашими драгоценными жёнушками на цыпочках и сдуваете с них пылинки, в то время как настоящий мужчина должен быть хозяином…
— Наш милый Жозе в своём репертуаре! — неожиданно донёсся с лестницы насмешливый голос Мануэлы. — Ах, эта наглая, дерзкая Бенедикт, осмелилась, понимаешь ли, выгнать своего хозяина…
Фотомодель стояла на верхней площадке, непринуждённо облокотившись о перила, и явно дурачилась, а Жозе моментально ощетинился:
— У тебя дел других нет, кроме как подслушивать? О Господи, да возможно ли в этом доме поговорить с глазу на глаз?..
— Очень надо мне подслушивать! — обиженно тряхнула кудрями Мануэла. — Вы с Бене так орали полчаса назад, что даже меня ухитрились разбудить, а это, между прочим, своего рода подвиг… Ты совершенно несносный тип, Жозе, представляю, как бедняжка намучается с тобой после свадьбы!
— Понимаю — все против меня, — обречённо вздохнул наш друг. — На несчастного Жозе вам наплевать, вы жалеете только Бенедикт, хотя и она, честно говоря, тоже не подарок. Мои же страдания вас абсолютно не волнуют, ибо не достойны занимать столь утончённые умы…
— Ладно, перестань паясничать! — я дружески ткнул его кулаком в бок. — Раз уж Мануэла выбралась из своей комнаты, то, может быть, позовём из кухни Линду с Джоанной и посидим все вместе, кофе попьём? При такой обстановочке, как у нас, разбегаться по своим углам — не самый лучший вариант, я думаю.
— Только с одним условием — никаких расследований, — быстро сказала Мануэла, вприпрыжку спускаясь по лестнице. — Давайте хотя бы какое-то время не будем говорить об этом проклятом убийстве, или я тоже начну беситься. Идёт?
Бодро и вызывающе стуча каблучками, она прямиком проследовала на кухню за нашими подругами, а я с некоторым изумлением проводил её взглядом. Чёрт возьми, раньше я никогда не замечал за Мануэлой такого легкомыслия — всё-таки сейчас не самое удачное время для того, чтобы беспечно шутить шутки и делать вид, будто ничего особенного не случилось. Или таким образом она пытается защититься, спрятаться от происходящего за маской внешнего спокойствия и напускной, порой неуместной весёлости?
Впрочем, я никогда не знал Мануэлу настолько хорошо, чтобы судить о том, что она сейчас чувствует. В любом случае, она не убийца… если только Линда её не покрывает, но такое предположение сильно смахивало на абсурд.
— Что-то она какая-то оживлённая, а, Себ? — оказывается, даже толстокожий Жозе обратил внимание на беззаботное поведение Мануэлы, и голос его был исполнен подозрения. — Скажи-ка, ты никогда не думал, что…
Но тут ему пришлось заткнуться, потому что из кухни, едва не застряв в дверях, вывалились девочки — все три одновременно. На фоне безмятежно улыбающейся Мануэлы уныние на лицах Джоанны и Линды было особенно заметно; похоже, им не помог даже коньяк. Глаза у австралийки были всё ещё красные от слёз, хотя она и пыталась держаться молодцом, а на американку нашла та серьёзная, решительная мрачность, которая в былые времена свидетельствовала о том, что Джоанна усиленно пытается справиться с какой-то сложной проблемой.
— Перестаньте кукситься, подруги, — Мануэла влезла между ними, обняла за плечи и энергично встряхнула. — Себастьену пришла в голову замечательная идея выпить кофе, и мне кажется, это намного лучше, чем переливать из пустого в порожнее.
— Какой кофе на ночь глядя? — слабо запротестовала Линда, и её ощутимо качнуло — наверняка ей понадобилась не одна рюмочка, чтобы успокоиться после своей вынужденной исповеди. — Время к семи доходит…
— И это ты называешь на ночь глядя? — фыркнула Мануэла. — Всё равно нам не остаётся ничего другого, кроме как наслаждаться обществом друг друга, так что нечего увиливать. Не знаю, о чём вы болтали на кухне, но я вовсе не намерена терзаться в одиночестве.
Пока я занимался приготовлением кофе, в гостиную в обнимку спустились Элен и Николя; вид у обоих был грустный и какой-то взъерошенный. Уж эти-то двое наверняка не спали, подумал я, и, скорее всего, ни о чём другом, кроме как об убийстве, не говорили. В этом они похожи — Николя может быть чертовски упорным, если задеть его за живое, а у Элен, такой мягкой с виду, склонность к анализу в крови, хотя она и не склонна особо делиться своими переживаниями; впрочем, друг от друга у этой парочки секретов никогда не было.
Таким образом, за столом собрались все, кроме Лали и Бенедикт. Настроение было хуже некуда, поэтому битый час мы просидели практически в тишине, если не считать отдельных реплик Мануэлы и Жозе, каждый из которых на свой лад пытался оживить атмосферу. У обоих это получалось ниже среднего, пока, наконец, Николя не выдержал:
— Что, так и будем делать вид, будто ничего не произошло? Не знаю, как вам, а мне вот не по себе от одной только мысли, что убийца, быть может, сидит за этим столом! Вам-то самим что, не тошно от этого?
— Николя, я ценю твоё обострённое чувство справедливости, — Мануэла слишком уж старательно расправила воротничок своего платья. — Но преступник почему-то не горит желанием признаваться, а вот от вашего доморощенного следствия мне и в самом деле тошно. Каждый подозревает каждого, и от этого наша компания разваливается буквально на глазах… Можете считать меня дурой, эгоисткой, кем угодно, но я предпочитаю зарыть голову в песок и дожидаться, пока полиция докопается до истины.
