Совет старца Анатолия, — заключать ум в слова молитвы, несколько помог Симеону очиститься умом, но недостаточно, и тогда пред ним во всей своей силе стала задача аскетической «борьбы с помыслом».

У вступившего на путь духовной жизни борьба помыслов не есть простое внутреннее размышление по тому или иному поводу. Внешняя форма, в которую облекается помысл, очень часто не дает возможности понять ОТКУДА он. Часто помысл приходит тихо и осторожно, и первая словесная форма его может показаться не только вполне естественной, но и мудрою, и даже святою; и однако иногда достаточно легчайшего прикосновения такого помысла, чтобы произвести глубокие изменения в душе. Суждение о природе помысла, можно сказать, никогда не должно исходить из его внешней формы, и только опыт приводит к познанию того, какой силы и вместе тонкости могут достигать демонические внушения. Возможны самые разнообразные виды последних. Даже когда помысл по природе своей добр, в него может быть привнесено нечто чуждое и тем существенно изменено его духовное содержание и действие.

Помысл — первичная стадия греха. Появление его в сфере сознания человека не вменяется в грех: это только предложение греха. Отвержением помысла исключается дальнейшее развитие греха.

Православный монах своим главным делом считает внутреннее умное внимание с молитвою в сердце, что дает ему возможность видеть помысл прежде, чем он войдет в сердце. Ум, безмолвным вниманием стоящий в сердце, видит, как помысл приближается извне, пытаясь проникнуть в сердце, и молитвою отгоняет его. Этому деланию, называемому «умным трезвением» или «умным безмолвием», стал учиться Симеон. С того дня, когда по дару Божией Матери в сердце его начала действовать Иисусова молитва, до конца жизни молитва его никогда не прекращалась, но при всем том она не была еще совершенною и не могла тогда быть таковою, потому что страсти оставались еще непреодоленными. Дар, полученный Симеоном, был велик и явился крепкою основою его духовной жизни, но он не приводил непосредственно к совершенству. С ним произошло нечто большее, но все же подобное тому, что случается со многими другими: своим горячим устремлением они достигают постоянной молитвы, но неочищенные от страстей долгим подвигом, несмотря на действие молитвы, они впадают в грехи по страсти. Подвижник таким состоянием не может удовлетвориться ⁸.

Брат Симеон не умел еще «хранить ума»: молясь, он не останавливал воображения, чрез которое действуют демоны. Воображение, неизбежное у всякого начинающего духовную жизнь, вносит искажение в эту жизнь. Поскольку оно неизбежно в начальный период, оно не считается тогда «прелестью», но все же начинающий постепенно отводится от этого образа молитвы к другому, который состоит в том, чтобы «заключать ум в слова молитвы». Это более трудный и сухой образ молитвы, но зато более правильный и менее опасный.

У горячо устремленного к Богу, но совершенно простого и наивного брата Симеона молитва, сопровождавшаяся воображением, очень скоро приняла опасную форму и дала возможность бесам искушать молодого подвижника. И тот странный свет, который однажды ночью наполнил его келлию и даже осветил его внутренности, и те уродливые фигуры, которые по ночам наполняли его келлию и даже днем являлись ему и беседовали с ним, — все это было чревато большими опасностями.

Правда, почти все святые подвижники прошли чрез борьбу с демонами ⁹ и в этом смысле встреча с ними нормальное явление на путях к духовному совершенству, но сколько было таких, которые пострадали от них: сколь многие до конца жизни пребывали душевнобольными, сошли с ума: сколько людей дошло до страшного отчаяния и гибели; сколько самоубийств и всяких преступлений совершается в мире вследствие демонической духовности ¹⁰.

Кто вел с ними борьбу, тот знает, как они бывают умны и часто льстивы с теми, кто принимает их, и как яростны — когда их отвергают. Всякий раз, когда с подвижником происходит то, что было с братом Симеоном, духовный отец напрягает внимание свое. Борьба с демонами не должна приводить в страх: страх — наполовину поражение: появление его ослабляет душу и делает ее более доступною демоническому насилию.

Брат Симеон был наивный, но мужественный; однако, пребыть спокойным в подобных случаях невозможно.

* * *

Из Житий Святых, из творений Святых Отцов-аскетов, из бесед с духовниками и другими подвижниками Святой Горы молодой монах Силуан постепенно научается более совершенным аскетическим деланиям, пребывая неизменно в подвиге, который большинству покажется вообще невозможным. Сон его по-прежнему прерывчатый — несколько раз в сутки по 15–20 минут, в обшей сложности от полутора до двух часов в сутки. В постель по-прежнему он не ложится, но спит сидя на табурете; пребывает в трудах днем, как рабочий; несет подвиг внутреннего послушания — отсечения своей воли; учится возможно полному преданию себя на волю Божию; воздерживается в пище, в беседах, в движениях; подолгу молится умною Иисусовою молитвою — делание наитруднейшее, сокрушающее положительно все человеческие силы, и, несмотря на весь его подвиг, свет благодати часто оставляет его, а бесы толпою окружают ¹¹ по ночам.

Смена состояний, то некоторой благодати, то оставленности и демонических нападений, не проходит бесплодно. Благодаря этой смене, душа монаха Силуана пребывает в постоянной внутренней заботе, бодрствовании и усердном искании исхода. Непрестанная молитва и умное трезвение, которому он учился со свойственным ему терпением и мужеством, открыло ему новые горизонты духовного ведения и обогатило его новыми средствами в борьбе со страстями. Ум его чаще и чаще находил то место внимания в сердце, которое давало ему возможность наблюдать за совершающимся во внутреннем мире души ¹². Сравнение состояний и переживаний приводит к более ясному пониманию происходящего с ним. Зарождается подлинное духовное ведение и рассуждение. Приобретается знание о том, как подкрадываются помыслы различных страстей, а также и о том, как действует благодать. Силуан входит в жизнь разумного подвига, осознав, что главный смысл такового заключается в стяжании благодати. Так вопрос о том, как стяжевается благодать, как хранится, почему и за что оставляет душу — становится одним из основных и главнейших вопросов всей его жизни.

В своем подвиге за сохранение благодати монах Силуан доходил до мер, которые людям иного типа покажутся недопустимо жестокими и могут даже породить мысль, что такого рода беспощадность к себе является извращением христианства. Но это, конечно, не так. Душа, познавшая Бога, возведенная в созерцание мира вечного света и затем потерявшая эту благодать, находится в таком состоянии, о котором не имеет представления не познавший всего этого в такой же степени. Страдание и скорбь этой души — неизъяснимы; она испытывает особую метафизическую боль. Для человека, видящего свет безначального бытия, испытавшего полноту, радость и невыразимую сладость любви Божией, — в мире сем не остается уже ничего, могущего его прельстить. В каком-то смысле земная жизнь становится для него тяготою, безрадостной, и он с плачем ищет снова той жизни, к которой ему дано было прикоснуться. Муж, теряющий свою жену, горячо и глубоко любимое существо, или мать, потерявшая единственного возлюбленного сына, — лишь отчасти могут понять скорбь потерявшего благодать, потому что любовь Божия и по силе своей, и по достоинству своему, и по сладости своей, и по несравненной красоте своей и власти — безмерно превосходит всякую иную человеческую любовь, и потому Святой Иоанн Лествичник говорит о потерявших благодать, что страдания их превышают страдания приговоренных к смерти или страдания плачущих о мертвецах своих.