Тогда, много лет назад, он был для меня просто сенатором. Одним из многих, кому требовалась достаточно надежная гарантия безопасности. Теперь он навсегда стал для меня Сенатором. Человеком, которого я так хотел спасти.
Накинув халат, я подошел к окну. Площадь еще была пуста, мягкая пелена окутывала ее. В левом виске, путая привычные мысли о том, с чем я должен поговорить до совещания у Дэвида, появилась нудная головная боль. Все было так обыденно, но я с неприязнью думал о том, что снова должен рассыпаться перед кем-то в заверениях полной безопасности. Ну ладно, об обстановке в Городе я поговорю с Карлом, но кто поручится мне, что в ближайшие часы она не изменится.
После душа, одевания и завтрака, уже сидя в машине, я еще раз мысленно проиграл ситуацию обострения обстановки, и медленно начал раздражаться.
День начался как-то неприятно, в голову лезли ненужные мысли, я не мог сосредоточиться и зная, что так всегда бывает в начале трудной работы. А работа сегодня и завтра предстояла сложная. К приезду Сенатора я уже знал, что многие группировки дорого бы дали за заряд пластиковой взрывчатки на днище его автомобиля.
До Дэвида я успел переговорить с тремя знакомыми в большом старом здании с гулкими, прохладными коридорами, где мы работали тогда все вместе — и Карл, и Тони, и Дэвид. Они не развеяли моих сомнений в трудности задачи. И, сидя в довольно мрачном, Обшитом но стенам дубовыми панелями кабинете Дэвида, слушая его сотрудников, я еще и еще раз прикидывал — стоит ли вообще намечать такую обширную программу посещения.
В самом конце совещания я все же встал и спокойно сказал:
— Перед вашей поездкой на аэродром всем должно стать ясно, шумной продолжительной встречи там не будет, как бы вы этого ни хотели и что бы ни говорил господин мэр. Я представляю, в какой мере это повлияет на бюджет, но все же не стоит делать из вас столь удобных мишеней на площади у выставки!
Дальше пришлось долго объяснять каждому его роль в свете моей профессия. Сенаторам, как видно, здесь медом намазано, в нашем Городе, я бы на их месте следил за всеми потрясающими событиями на побережье исключительно по телевизору.
На аэродроме все прошло довольно спокойно. Все встречали Сенатора, я встречал главным образом своего коллегу из охраны, звали его Мартин. Он мне как-то сразу не понравился — никакой проницательности или хотя бы желания понять ситуацию.
Присматриваясь к Мартину, я даже пожалел Сенатора. Он понравился мне сразу — славное лицо, требовательные глаза — он напоминал мне пожилого генерала на покое. Сопровождая весь кортеж до отведенного делегации особняка, я переговорил с Мартином в машине, мы набросали кое-какой совместный план. По всем наиболее важном я уже тогда имел привычку полагаться только на свои силы, и поэтому сразу же после размещения Сенатора и сопровождающих его лиц, мы облазили несколько подземных коммуникаций под улицей, по которой поедут завтра утром машины к мэрии. Чердаки и мансарды по обе стороны улицы, резиденция мэра, сводки, справки — мы много работали и не находили ни малейшего повода для беспокойства. Это настораживало больше всего. Мартин радовался довольно откровенно, уже после обеда предложил отдохнуть и продолжить завтра рано утром. Я его отпустил — не помогут и десять таких как он, ну а я просто не имею права на то, чтобы позволить боевикам залпом с крыши просто так уничтожить этого чудесного старика.
Совершенно без сил я вернулся к себе, проработав до темноты в самом особняке и вокруг него. Прямо в плаще я сел в кресло, налил из пузатой бутылки в тоненькую рюмочку вина, выпил ароматную пряную жидкость. Стало теплее, я закрыл глаза. И в этот момент позвонил телефон.
— Дружище, говорит (Сенатор назвал себя), не заедете ли ко мне на часок? Хотелось бы с вами поговорить.
За окном стояла вязкая осенняя тьма, но выбора у меня не было — советники по безопасности сенаторов в дворцовых сплетников работают ночью пожалуй больше, чем днем. В особняке у Сенатора я проверил наружное наблюдение. Кое-что я просил Тони пересмотреть, он бросился выполнять. Да, Тони тогда был самым моим исполнительным помощником.
Я прошел прямо к Сенатору. Его разместили, как я и просил, — окнами в небольшой дворик, который хорошо просматривался охраной. Сняв плащ, я повесил его на затейливую вешалку в углу и повернулся на звук открываемой двери. Поклонился входящему в комнату Сенатору.
— Садитесь, дружище, мне что-то не спится, жаль, что пришлось беспокоить вас так поздно.
Мы сели за хрупкий столик в углу. Сенатор разлил по бокалам вино. Затем мы разговорились о чем-то, вскоре Сенатор включил приемник, стоящий тут же, наклонился ко мне и сказал просто как о погоде на завтра.
— Знаете, стрелять будут завтра утром, веред мэрией. Нет, это не бредни выжившего из ума старика. Стрелять просто обязаны именно завтра, молодой человек.
К тому времени я уже сталкивался с истериками старых и молодых деятелей из придворных кругов, Сената, но в данном случае мне стало ясно, что это не нервы и дурное настроение, а твердая уверенность. Оба мы встали и прошли к окну. Глядя на темные контуры деревьев за окном, Сенатор негромко произнес:
— Я родился на Юге, в маленьком городке и детство мое прошло незатейливо. Я теперь много думаю о нем, вспоминаю наш городишко, речку и смешной, маленький пароход на ней. Может быть зря я ввязался в эту историю, отец так хотел видеть меня почтмейстером, это было для него верхом благосостояния, и теперь я думаю, что он во многом был прав.
— Господин Секатор, а откуда информация о покушении?
— Я знаю это также точно, как и название вашего Города. Посулите сами, во вторник в Сенате будет слушаться дело Клайда Мэрриса, если вы о нем достаточно знаете, так что же по-вашему — он позволит мне ясно доказать, что не штраф его должен ожидать, а пожизненное заключение!
О деле Мэрриса я, разумеется знал, как знал и о том, что именно его люди прихлопнули просто как муху Главного Советника на Севере.
— Господин Сенатор, я шесть лет отвечаю за жизнь людей в самых невероятных ситуациях, я могу поручиться, стрельба будет завтра или тайфун, вам это не повредит!
— Да нет, дружище, я старый человек и на Юге слышал свист пуль довольно часто, и на Острове стреляли тоже совсем рядом, не в этом суть. Я должен быть во вторник в Сенате, иначе Мэррису нечего бояться, а я так хочу увидеть страх в его поросячьих глазках.
— Господин Сенатор, ввиду чрезвычайных обстоятельств, мне следует остаться на ночь в этой комнате!
— Вы с такой горячностью хотите потерять голову, что ставите этим меня в неловкое положение.
Ах, зачем я тогда сказал ему все это! Я подарил надежду седому славному Сенатору. Я не сентиментален, но когда он тронул мою ладонь своими пальцами, комок застрял у меня в горле и я поручился сам себе за его жизнь.
Мы долго курили в ту ночь у окна. Усталость моя отступила, остался только противный озноб, но пить я себе запретил, и как только мы расстались с Сенатором, сменил свой служебный пистолет на большой черный «кольт» армейского образца. Затем обошел особняк, прошелся по аллеям парка. Стало холодно по вечерам — осень добралась и к морю.
Сразу после завтрака я поинтересовался у Сенатора, — одет ли на нем бронежилет. Он кивнул и дотронулся до груди. Эх, проверить бы, насколько этот жилет безопасен. Эти олухи во главе с Мартином думали только о себе, меня же заботило одно важное обстоятельство — выдержит ли бронежилет хотя бы один касательный удар пули.
Сенатор выглядел довольно неплохо. Я заглянул ему в глаза, одобряюще кивнул, он спокойно кивнул мне в ответ.
Улицы проносились за затемненными стеклами нашего «бугатти». Машина шла мягко, трещали мотоциклы по сторонам, весь кортеж мчался к мэрии.
Никаких клятв на сегодня я себе не давал, но твердо решил, что если по старику станут стрелять, я постараюсь сбить им прицел, а потом посмотрим. Вчерашняя ночь запомнилась мне ароматом кофе, бесконечное количество которого мне пришлось выпить, мягкими поворотами распахивающихся дверей в бессонных коридорах и лицами, лицами… — помятым лицом Мартина, который явно успел выпить кое-что покрепче кофе, усталым и злым лицом Фреда.
