535. Епископу Макарию.

Всякий несчастный достоин милости и жалости, когда он оплакивает свои бедствия. Но если обратится он к тому, чтобы клеветать на других и вредить им, то, как знаешь ты, пропадает жалость к его бедствиям, признается уже он достойным не сожаления, а ненависти, как во зло употребляющий свое бедствие вмешательством в чужие дела. Итак, поскольку семена этой страсти — вмешиваться в чужие дела — надобно истреблять в начале, пока они не прозябли, не соделались неудержимыми и не породили опасности тому, кто приносится в жертву сей страсти (а оклеветанного все хвалят за добродетели), то соблаговоли вызвать к себе приведенного в помрачение чужим бедствием и убеди его не касаться достоуважаемого мужа.

536. Петру.

Спрашивал ты, что значит сказанное: раскуют мечи своя на орала (Ис.2:4)? Думаю, лучше же сказать, убеждаюсь, видеть в этом ясное пророчество о том, что орало (плуг) мира, то есть божественная проповедь о Христе укротит воинственные страны и оружия порока переменятся у них на полезные для жизни орудия земледелия.

537. Комиту Ермию.

Писал ты, что, соблазняясь жизнью пресвитера Зосимы, полагаешь, что крещаемые им терпят вред в самом главном и необходимом. Посему справедливым почел я как можно скорее написать тебе в ответ, что тот, над кем совершается Таинство, в отношении спасительных залогов не терпит вреда, если священник и нехорошей жизни. Но сам крещаемый несомненно (надлежит быть твердо уверенным в этом) воспользуется оными Божественными и превосходящими всякое слово благодеяниями. А священник даст страшный отчет в собственной своей жизни, и в такой же мере увеличится его наказание, в какой воздавалась ему честь.

Ибо кто, даже и будучи почтен священством, не соделывается добрым, тот по справедливости достоин большего наказания. Посему никто из принимающих на себя оное Божественное тайнодействие, которое принявшим его отверзает небеса, да не заботится о том, что терпит от сего вред в отношении залогов спасения; и когда сам впадет в грех, да не думает в жизни крестившего его иерея найти для себя благовидное оправдание. Говорю же сие не потому, что все иереи таковы, да не будет сего! Если на некоторых и падает сей упрек, то иные не подлежат ему. И если некоторые не показали преуспеяний, то не все же лишены их. Напротив того, желаю показать, что, хотя бы и все были таковы, просвещаемый крещением не терпит ни малого вреда.

А если ты почитаешь сие за человеческие только рассуждения, то попытаюсь уверить тебя Божественным Словом. Что было мерзостнее Валаама? Однако же язык его употреблен Богом для благословений. Что сквернее Каиафы? Однако же он пророчествовал, и благодать касалась его языка, но не касалась сердца. Если же хочешь узнать нечто более необычайное, то, при помощи ворона, птицы нечистой, питал Бог небошественного Илию. Посему не сомневайся, если и посредством некиих грешных иереев (ибо не надлежит, да это и несправедливо, обвинять всех) подаются Божественные и преестественные дарования.

538. Зосиме.

Крайне дивлюсь, что не примером каким вынужденный и не в надежде иметь себе подражателя (не дай Бог, чтобы и впал кто в такую пропасть, но лучше бы и тебе выйти из гибельного сего упоения!) порицаешь ты иереев, украшенных добродетелями и изобилующих духовными преуспеяниями, думая в осмеянии других найти оправдание собственным своим делам.

Но невозможно это, невозможно, наилучший; напротив того: и от людей навлечешь на себя этим осмеяние и осуждение, и от Бога потерпишь многие наказания и за то, что возлюбил порок, и за то, что обесчестил добродетель, и за то, что порицал ее питомцев, и за то, что, наругавшись над священством, оскорбил самую большую часть людей, чтобы не сказать всех. Именно же тех, которые, будучи соблазнены тобою, подумали, будто бы причинен вред залогам спасения, подаваемым в таинствах. Посему, чтобы избавиться тебе от всех этих зол, о чем и молюсь, познай себя самого.

539. Епископу Аравиану.

О том, каков должен быть наилучший иерей.

Держись той мысли, что должно тебе не только не подлежать упреку, но и заслужить многие похвалы. Ибо первое свойственно кому бы то ни было, а последнее — достигшим верха добродетели.

540. Диакону Евдемону.

О довольстве малым.

Поскольку в естестве нашем, при множестве нужд, самая великая — нужда чрева, потому что, предписывая нам многое, всего меньше соглашается она покориться разуму, то будем удерживать самоуправство чрева рассудком и неукротимое ухищримся сделать ручным. Достигнем же сего, если нужду станем удовлетворять потребным и неумеренность сокращать тем, что будем довольствоваться малым.

541. Зосиме.

О Суде.

То, что ты, наилучший, не понес еще наказания, кончится не тем, что не будешь наказан, но тем, что понесешь жесточайшее наказание, если не откажешься от своих мыслей, и за все понесенные тобою поражения не вознаградишь победою.

542. Грамматику Офелию.

Доказательством того, что язык досточтимого Иоанна, красота его мыслей и изобилие доводов приводили в изумление — не говорю о других, это, может быть, для многих и неважно, — но самого Ливания, всеми прославляемого за красноречие, служит послание, в котором последний ублажает не только еще юного Иоанна, способного так говорить, но и восхваленных им, притом даже царей, за то, что был у них такой хвалитель. Вот самое послание: «Ливаний — Иоанну. Получив твое многозначащее и прекрасное слово, читал его тем, которые и сами творцы слов, и не нашлось из них ни одного, кто бы усидел на месте, не восклицая и не делая всего, свойственного изумленным. Посему, рад я, что, показывая искусство, известное в судах, присовокупляешь и доказательность, и ублажаю, как тебя, способного так хвалить, так и приобретших себе такого хвалителя, то есть, и отца: даровавшего сыновьям царство, и сыновей, принявших его». — Вот что написал Ливаний. По мнению же Плутарха, истинный аттицизм состоит в ясности и плавности. Так, по словам его, говорили риторы.

Но Горгий Леонтинский первый в гражданские речи внес эту болезнь, возлюбив высокое и иносказательное даже во вред ясности. Болезнь сия, говорят, коснулась и чудного Платона. Посему, если надлежит — что и необходимо — поверить в этом Плутарху, то пред всеми другими преимуществует досточтимый Иоанн, усвоивший себе аттическую речь и говоривший с такою ясностью, какая, не знаю, была ли у кого другого.

543. Пресвитеру Евстафию.

О воскресении.

Учение о воскресении тел, сказал ты, осмеяно Еллинами, как невозможное. Итак, поскольку отвергают они Священные Писания, надобно из умозаключений и ряда доказательств составить такое слово, которое невольно приводило бы нас к ясному уразумению сего учения.

Посему, если они мудры, пусть рассудят, что говорят философы. А философы, утверждая, что телесная сущность состоит из четырех стихий, считают ее изменяемою, так как стихии удобно переходят одна в другую, сгустившись и по тяжести оседая к низу. Огонь делается воздухом, воздух — водою, вода — землею, и, обратно утончаясь, земля делается водою, вода — воздухом, воздух — огнем.

Посему, что же невероятного в наших словах, если говорим, что это тело, которое ныне всего более содержит в себе земли, утончившись, сделается эфирным и духовным? Ибо утверждаем, что воскреснет оно не таким же, но приведенным в лучшее состояние, и как бы в горниле отложившим всякое тление и все немощи. Итак, если они мудры, то пусть, рассудив об этом, оставят неверие.

А если, и с словесными науками будучи незнакомы, и в диалектическом упражнении неискусны, спрашивают они, что значит это или подобное тому, то пусть слово наше идет иным путем, посредством примеров указуя истину и невеждам. И для ясности того, о чем у нас речь, употребив пример более грубый, скажем: как золотоносная порода, принимая в себя воду, делается грязью, а если побудет в общении с огнем, сделается золотом, и уже перестанет быть подверженною тому, что терпела прежде, так и тело, вступив в общение с бессмертием и нетлением, будет непреодолимо и недоступно всем тем страданиям, которыми удобопреодолимо ныне. А если с благопризнательностью размыслят и о силе Того, Кто сотворил тело из ничего, то не будут иметь нужды в рассуждениях, подобных сказанным. Ибо Сотворивший не сущее тем паче воскресит то, что было приведено в бытие.