389. Епископу Феону.

Если порочность Зосимы несносна и когда рассматривается сама по себе, как писал ты, еще же более несносною оказывается в сравнении с другими, а всего несноснее в ней представляется то, что он и не знает даже о своей болезни, то к чему же беспокоишь ты нас, как будто мы в состоянии излечить болезнь неисцельную? Это может соделать один только Бог, преодолевающий и страсти, и всякий порок.

390. Петру.

О свободе, с какою Павел говорил в народных собраниях.

Крайне дивлюсь мужеству достославного Павла, с каким и, будучи подсудимым, говорил он к народу и, давая отчет, учил. Ибо учителю свойственно говорить со властью, а подсудимому — соразмерять слова с обстоятельствами. Но он вел себя вопреки сему, потому что имел в себе Подателя и Распределителя премудрости.

391. Градоначальнику Архонту.

Не знаешь ты, видно, что одно и то же речение, одно и то же имя, одно и то же слово, произносимое не с одним и тем же напряжением голоса, оказывается иногда плодом холодной рассудительности, а иногда — гнева.

392. Алипию.

Друг твой, чтобы заставить молчать укорявших его за проявленное им пред тобою малодушие, пошел туда, и пошел с намерением не только превзойти себя в нынешнем благорасположении, но и угасить прежнюю неприязнь. Поэтому прими его с раскрытыми объятиями.

393. Грамматику Агафдемону.

Если иным, которые льстят тебе, ответ сей покажется, может быть, плодом рассудительности, а не гнева, то мне кажется он больше плодом наглости и безрассудства. Потому советую тебе сперва предварить гнев рассудительностью, а потом говорить и писать. Ибо, если дозволишь гневу идти впереди рассудка, то все перевернешь вверх дном.

394. Иподиакону Феофилу.

То, что блаженный Тимофей на самом деле превзошел носившуюся о нем молву и, когда узнали его лично, оказался лучше, нежели каким знали по слуху, — известно всем, удостоившимся приятного общения с ним. А что и я желал бы быть в состоянии сказать о нем, сколько мне хочется, в этом, думаю, никто не усумнится. Но поскольку пожелать легче, а исполнить все то, чего пожелать удобно, гораздо труднее, то я помолчу. А ты из того, что знаешь в точности, не откажись сложить ему похвальное слово.

395. Чтецу Петру.

Когда беззаконные Иудеи, за предерзкое восстание против Владыки лишены были помощи Ангелов, тогда они были преданы римской дружине и в таком великом числе взяты были в плен, что видевшие пленных не верили, чтобы кто–нибудь из Иудеев погиб, и такое множество пало, что всякий недоумевал, взят ли кто из них в плен. Ибо когда неистовство их возбуждалось против подобных им рабов, тогда они несколько сохраняли целомудрие, а когда восстали на Владыку, тогда, впав в грех, превзошедший всякое извинение, были преданы конечной гибели. Одни соделались жертвою огня и меча, другие — голода, иным же, оставшимся, для того попущено сохранить жизнь, чтобы они и бедствия войны оплакали и, как наказанные бичами пленники, обходя подсолнечную, повсюду видели процветающее чествование Распятого.

396. Епископу Кириллу.

Как царь, признающий над собою власть законов, есть одушевленный закон, так и иерей, в котором царствуют уставы, есть безмолвное правило.

397. Воину Исаии.

Искренние и пламенные любители целомудрия, по своей непорочности, и о других, хотя они и не таковы, часто произносят добрые суждения и никого не признают распутным. Так и до неистовства распаляемые непотребством — один из каковых, говорят, и ты — по своей похотливости, такими же провозглашают и тех, которые вовсе не таковы. Потому что те и другие, судя по себе, произносят приговор и о других.

398. Трибуну Аммонию.

И время торжества, как бы говоря само за себя, украсилось благобытием природы. Не говоря уже о весне душ, расцветшей после греховной зимы, возбуждает удивление наше и весна тел. Ибо, непосредственно следуя за зимним неблагорастворением, она предваряет летнее неудобство и тем показывает, что освободившийся от греховной зимы, если не сохранит в себе весеннего и упорядоченного состояния, будет предан огню Суда. Как за весною по какой–то необходимости следует лето, так за долготерпением непременно последует Суд.

399. Пресвитеру Мартирию.

Если желаешь ты, наилучший, увеличить свои преуспеяния, то не высоко о себе думай, и тогда они соделаются большими. Не почитай себя уже сделавшим все, и тогда будет тебе больше славы. Ибо, если грешник, почитая себя тем, что он есть в действительности, делается праведником, как мытарь, то праведник, признавая себя грешником, не соделается ли еще более праведным и достославным? Если благосознательность грешнику доставила венец (ибо не по смиренномудрию, но самую истину сказал он о себе), то смиренномудрие не соплетет ли праведнику тьмочисленных венцев?

400. Схоластику Петру.

Многие из людей (обвинить всех несправедливо) делают худое и не учась, а доброго, если и учены, не разумеют. Но что угрожает им наказанием, того по своей воле не перестают делать, а что уготовляет венцы, того если их и принуждают, не исполняют. И одно делают, не имея часто примеров, а другому, если и видят, не только не подражают, но еще и отвергают это. А для чего пишу это, не не знаешь, может быть, потому что сам осмеивал поведение Зосимы и Марона.

401. Пресвитеру Даниилу.

Мудрый пресвитер Евстафий, который по Божественному ненавидению лукавства, тяготился, как известно тебе, своею подобоименностью с мерзским Евстафием, и намеревался переменить себе имя отошел от нас. Сказать же, что он умер, и не позволительно, может быть, потому что успение любителей добродетели, одним из которых был и он, есть окончание скорбей и начало благ. Ибо конец подвигов есть начало венцев.

402. Диакону Палладию.

Душа моя, друг, имеет какую–то склонность верить самым великим преуспеяниям и не верить великим грехам. Потому пересказывающих первые хвалю, а пересказывающим вторые, если могу, заграждаю уста, а если не в силах этого сделать, сдерживаю их тем, что принимаю угрюмый вид. Поэтому, если и твоему врагу, витийствовавшему против тебя что–то отвратительное, заградил я уста, то воздай за сие благодарение не мне, а Богу, даровавшему мне такое произволение, и постарайся обличить врага своими делами. В таком случае и я останусь тебе благодарен, если не буду тобою обличен, но окажется, что стоял я за правду.

403. Диакону Лампетию.

О Божием пришествии.

Знай, прирожденный облик премудрости, что добропобедный Царь небес, для спасения людей совершивший Свое пришествие на землю, как некоего варвара, покорив Себе все грешное, после победы умилосердился над ним как над Своею собственностью.

404. Схоластику Петру.

Кто не только защищает обиженных, но заботится о том, чтобы никому не было обиды, того справедливо назвать не только деятельным начальником, но и мудрым законодателем, как совершающего одно начальническою силою, а другое — душевным благоразумием.

405. Соправителю Авсонию.

Кто не нарушает справедливости ни из милости, ни по неприязни, ни вследствие ожидания даров, тот — превосходнейшее правило справедливости и неподкупный судия в делах спорных.

406. Пресвитеру Иераку.

Даяй премудрость мудрым, и разум ведущим смышление (Дан.2:21).

Сказанное Даниилом: даяй премудрость мудрым, и разум ведущим смышление, — сказал он более всего о себе самом, потому что ему открыл Бог не только сон, которого не знал сам видевший, но и причину, по которой показано ему сие видение, и соответствие между тем и другим. А причиною были размышления царя. Он, вероятно, надмевался победами, оказавшись доблестным в войнах не только против других народов, но и против Иудеев, величавшихся многими и великими к ним благодеяниями Божиими в Египте, в пустыне и в Палестине. Увидев же многие царства угасшими, ибо и царство Ассирийское кончилось, размышлял он, как можно полагать, о том, не будет ли какого переворота и с ним. Сообразно с такими размышлениями, и было ему видение.