— Ты вот чего, Хар. Возьми рванье это да пошарь по кармашкам, может, там чего упрятано?

Оборотень, забыв, что он четвероногая зангезейская борзая, встал на задние лапы свои, передними поднял разодранный комбинезон. Минуты две ковырялся, выгребал всякую мелочь: стимуляторы, антигравы-горошинки, какие-то датчики и приборчики, все мелкие, для спецработ предназначенные, вытащил и зеркальце в золоченой витой рамочке, три перстня с подозрительными вставками… Но переходника среди обнаруженного не было.

— Куда ж ты его девал, стервец? — удивился Кеша. Внешне он был совершенно спокоен. Но внутренне — готов изрезать гада в лоскуты — за одного только Олега изрезать, не поминая старых грехов. — Куда ж ты его засунул? Может, в задницу себе запихал?!

Крежень мрачно кривил губы. Молчал. В прошлый раз ему было похуже. В прошлый раз Гут Хлодрик держал его как на аркане, только дернись — сразу сдохнешь, от одной только мысли, одного желания горло начинало сдавливать, в глазах темнело. Сейчас полегче. Ничего, он уйдет от этих лопухов, снова уйдет! А без русского, без главаря и его слова, ничего они ему не сделают, не посмеют! Улыбка была злорадная и настороженная одновременно.

А Кеша думал о своем — надо бить! бить смертным боем, иначе не признается! да и душу отвести! Только ведь душу отведешь, нервишкам дашь волю, а этот сукин сын опять уйдет. Лучше с Иваном связаться. Пускай разбирается. А пока он разберется, тут чего-нибудь эдакое содеется, что лучше б и сразу придушить подлеца. Нет, Кеша не был пригоден для тайного сыска, в прошлый раз тоже его зря посылали — к Реброву, к предателю поганому, потому так и кончилось, что сожрали Толика рыбки клыкастые, а послали бы мастера заплечных дел, из этого иуды можно было б столько полезного выбить, столько разузнать… Кеша тяжело вздохнул. Да, он был создан для открытого боя во чистом полюшке, чтоб грудью в грудь, челом в чело. С увертливым Креженем так не повоюешь!

В густой шерсти на груди связанного что-то блеснуло. Кеша не понял — неужто сподобился нечестивец, неужто свет веры Христовой его осиял?!

— Да никак это крест у тебя? — изумился он вслух. — Это кто б мог помыслить, что такой паскудник и гаденыш в Бога верует! Крежень, да ты ли это?!

— Не юродствуй и не богохульствуй, — ответил Говард Бу-ковски неприязненно. — Жизнь можешь отнять, а веру — нет, не тобой дана, не тебе и лишать. С крестом жил! С крестом и умру под пытками вашими!

— Ух ты, великомученик нашелся, едрена-матрена! — не выдержал Булыгин. — А ну перекрестись, нехристь поганый!

— Сперва руки развяжи!

— Еще чего!

— Тогда нечего изгаляться!

— Не буду, ладно, уговорил. Буду пытать тебя, пока сам всю правду не выложишь. Сам напророчил, что сдохнешь под пытками. Только без креста. Нечего тут комедию ломать, в черта ты веришь, а не в Бога. Чего это глазенки забегали, а?!

Кеша пристально уставился на Креженя, прямо на грудь, на просвечивающий в черно-седых лохмах довольно-таки внушительный крест.

— А ну-ка, Харушка, сыми с этого ирода то, чего ему носить не пристало. Сыми!

Оборотень снова встал на задние лапы, вытянул вперед передние — с длинными и тонкими, почти человечьими пальцами.

И в этот миг Крежень захрипел, подогнул колени, упал на пол, закрутился, согнулся калачом — он явно пытался дотянуться до груди — то подбородком, то коленом, то и тем и другим сразу. Все это произошло настолько быстро, что Кеша не сразу понял, в чем дело.

— Припадочный, что ли?! — заорал он. В один прыжок подлетел к крутящемуся на полу голому человеку, наотмашь врезал сапогом в челюсть, потом под ребра. Склонился, уцепился за болтающийся у плеча крест, рванул на себя, обрывая прочную серебряную цепочку. Отпрянул. — Мы тебя вылечим, стервец! Поганец!

Крежень замер на полу раздавленной, полудохлой жабой.

А Кеша уже снова сидел в своем потертом креслице и рассматривал на ладони трофей. Оборотень Хар заглядывал через плечо.

Крест был явно липовый — толстый, полый внутри. Нажмешь на него, вдавишь в грудь — и окажешься совсем в другом месте. Да, вне всякого сомнения это был переходник ограниченного, очень ограниченного действия. Но Креженю, чтобы улизнуть опять, хватило бы и такого.

— Ну что с этим поганцем теперь делать? — вопросил Кеша у оборотня.

Тот ответил с ходу:

— Отдайте нам. На Гиргею!

— Ух ты, разбежался! Вы из него плодить мелких креженят начнете, чтоб потом, после бойни, оставшихся людишек извести на нет, верно?

Хар отвернулся, зевнул.

— Я его лучше ребяткам из альфа-корпуса отдам. Эй, падаль, ты слышишь меня.

Седой приподнялся, сел, скрючился. Он был раздавлен, он превратился за несколько минут из усмехающегося наглеца в трясущееся и отупевшее от страха животное. И все же с каким-то надрывом, в отчаянии труса, обреченного и не подлежащего прощению, он промычал срывающимся тонким голосом:

— Сдохнете! Все равно все вы сдохнете!

— Вот это уже интересней!

Кеша снова сжал в кулаке сигма-скальпель.

— А ну выкладывай, чего знаешь!

Новый министр обороны генерал-полковник Сергей Голодов сразу пришелся Ивану по душе. Спокойный, собранный, малость лысоватый и полноватый, он имел открытое лицо армейского служаки-трудяги, не исхитрившегося еще и не изловчившегося в лабиринтах штабных коридоров. Со старым и сравнивать нечего. Прежнего Иван вспоминал с содроганием и невольно прикрывал глаза. Тогда он был на грани, даже за ней, выкарабкался чудом. Ничего, это урок на будущее — с врагом надо без церемоний, на то он и враг.

А с другом… С другом иногда не легче, а даже сложнее.

— Нет, не могу, рука не поднимается на такое, — снова твердил свое Голодов, — вы Верховный Главнокомандующий, вам решать — будет приказ, найдутся и исполнители. Возможно.

— Вы понимаете, что вы говорите? — спросил Иван.

— Бывают случаи, когда приказы обсуждаются, — министр привстал, пододвинул к себе объемный глобус с вздымающимися горами, синими морями, белыми льдами и даже прозрачно-синеватым флером атмосферы. Глобус висел над полом на антиграве, висел двухметровым шаром-геоидом.

Указательный палец министра пробил стратосферу, нижние слои атмосферы, уткнулся в белое ледяное пятно, в самый Южный полюс. — Мы не можем нанести сюда глубинный удар такой мощности. Где гарантия, что вся вода растопленных льдов уйдет в воронку?! А если она хлынет на материки? Австралию затопит мгновенно. Половина Африки не успеет даже высунуть носа из окон! Южная Америка накроется моментально. Это только от избытков воды. А сам удар?! Вы думаете, что все города и городишки на Земле рассчитаны на двенадцатибалльные землетрясения? Нет! Там же не одни выродки живут, кроме баз противника есть и кое-что иное… Я не могу!

Иван понимал, что задача непростая. Но бить надо было именно одним ударом. И только глубинным. С расстояния не менее четырехсот километров. Иначе ни подантарктический дворец, ни подземные инкубаторы не накроешь. Да, это опасно! Да, могут пострадать безвинные! Но если на поверхность выйдут нелюди, выползет вся эта нечисть — погибнут все. Вот и выбирай. Одно было ясно — с ударом в ближайшие два дня ничего не получится. А там вторая ложа Синклита, «серьезные» могут нанести такой удар по России, что не о чем и говорить будет. Уж эти выродки никого жалеть не станут. Они так хлопнут дверью перед своим уходом, что земной шарик расколется.

Иван оттолкнул висящий глобус. Покачал головой.

— Все верно говоришь, министр. Все верно! Но есть логика мира. И есть логика войны!

— Нам никто войны не объявлял. И не посмеет объявить!

— Конечно, не посмеют. Вот и начнут без объявления… А мы поставим силовые барьеры, заслоны. Мы все объясним людям.

— Глубинный удар сметет все заслоны. Мы не наносим таких ударов даже в Дальнем Космосе. А по Земле лупить… нет, увольте!

Прав был министр. Прав по-своему. Но и выход находить было нужно. Взявшись за гуж, не говори, что не дюж! Отсчет времени идет на часы, на минуты.