А вот доходягу с бугристой головой и нервными ручонками, того, что в сказочном хрустальном тереме-аквариуме сидел и заправлял местной шоблой, Кеша в расход пустил. Своей волей и властью. Не стал дожидаться Ивановых посланников и его самого — народ русский, уж кто-кто, а Кеша знал, отходчивый да душевный, все простят извергам да с миром восвояси отпустят. Нетушки! Кому в аду гореть, пусть поспешит, не хрена на пенсию надеяться! А для кучи, за компанию собрал Иннокентий Булыгин при доброй поддержке выживших альфовцев по всему Видеоинформу два десятка самых ретивых и гнусных говорунов-подлецов, лжецов-сволочей, что науськивали брата на брата да на кого-то работали все время: то на Синклит, то на Восьмое Небо, то на Синдикат с Черным Благом, желчь свою изливали, словцом людей губили, особенно служивую братву на Аранайе. Взял, собрал — да туда же и отправил с бугристоголовым, в преисподнюю. Было за что! На Аранайе только опамятуются братки солдатики от зверств диких и наскоков разных кланов со всех сторон, только кровь и слезы утрут да вперед пойдут, так сразу истерика на всю Вселенную — каратели «мирных жителей» истязают! прочь руки от свободолюбивых кланов!! вон с независимой Аранайи!!! И до того вопят и психуют, что ополоумевшие правители да одуревшие от визга генералы очередные «переговоры» начинают. Кланы оружие получат, перегруппируются, тысячи трупов накосят… и все по-новой! Ох, как зол был ветеран Иннокентий Булыгин на сволоту продажную, на нелюдей лживых, на эти вещающие со всех экранов поганые головы. Три ранения из-за них получил, чудом живой остался. А братков потерял по вине их, и не счесть сколько! Теперь ответили. Так по справедливости. Других на смерть обрекаешь, сдохни и сам. Ох и визжали «правдолюбцы»! Ох и ползали в ногах, пыль и сажу с сапог слизывая! Да только врагу потакать — головы не сносить. Кеша был опытным, дошлым. Это вам и за Серегу и за тыщи других!
Как обратную связь со всеми кроме Москвы вырубили, так к Кеше с Земли уже три комиссии прилетали, и все с Запада, со Штатов. Он всех приветил. Всех разместил по апартаментам, только без ключей. Пусть отдохнут до особых распоряжений. Космоцентр работал круглосуточно по сотням тысяч программ — на все Мироздание освоенное — да все скользь, все не напрямую, а как-то вокруг да около, будто ничего не произошло на Земле. Этого Кеша не любил. Но такая была установка. Не спешить! Не дергаться! Установка понятная и жизненная.
Вот Кеша с Харом и не дергались.
Только на душах у них было муторно.
Вспоминая про душу, Кеша смотрел на оборотня с сомнением, есть ли душа у него?
— Надо было тебя, басурмана, перед вылетом сводить в храм, окрестить! — высказал наболевшее ветеран. И тут же расстроился: — Да ведь тебя и в храм-то никто не пустит, даже на порог. И-эх, зангезейская, твою мать, борзая!
В каюту постучали, дверца раскрылась, и на пороге застыл армейский подполковник в подшлемнике и полускафе.
— Почему без доклада входишь?! — осерчал Кеша.
— Нечего докладывать, — угрюмо пробормотал комполка, не очень-то довольный, что над ним поставили невесть кого, явно не кадрового офицера, — все по-прежнему.
— Ну а чего тогда влезаешь? Чего покой командования нарушаешь?!
— Виноват, — процедил полковник. В его голосе прозвучала ехидца. — Бойцы без дела сидеть не должны. Надо учебу организовать, маневры…
— Вот и организовывай, только чтоб без муштры, — разрешил Булыгин добродушно, — скоро им будут маневры!
— Имеются сведения?
— Ни хрена не имеется. Но толковище будет. Отдохнуть перед разборочкой не помешало бы мальцам… и, правда твоя, расслабляться нельзя. Ты давай-ка, еще разок прощупай каждую дыру, каждый ход в этой горгоне чертовой, не верю, что всех гадов переловили, не верю!
— Чего так?! — обидчиво вопросил комполка.
— А гады — они живучие, — житейски мудро ответствовал Кеша. И вдруг резко встал, отпихнул оборотня ногой. — Действуй, генерал!
— Подполковник… — поправил было комполка.
Но Кеша сказал, как отрубил:
— Будешь генералом!
И пристально посмотрел в глаза оборотню. Всего минуту назад, когда бравый командир уже был здесь, в глазах этих мутных и рыбьих, высветилась вдруг тревога — острая, нестерпимая. Хар что-то чувствовал, что-то неладное, грозящее, страшное — Кеша знал по опыту.
Теперь нельзя было терять ни минуты.
— Внимание! Всем слушать меня! Всем слушать меня! — захрипел он по командной связи, прямо в серую горошину микропередатчика, вживленного в биоворот полускафа. — Всем сотрудникам Космоцентра оставаться на своих местах до особого распоряжения! Повторяю приказ коменданта Космоцентра — всем сотрудникам оставаться на своих местах до особого распоряжения! За невыполнение приказа — расстрел на месте! Повторяю — расстрел!
Сейчас во всех студиях, во всех каютах, рубках, техмастерских, залах, переходах, коридорах, спальных отсеках и даже в сортирах, многократно повторенный, звучал его голос, его приказ. И никто не имел права сдвинуться с места, даже если приказ застал его на бегу к начальству, в ванной или столовой. Тысячи обитателей колоссальной космической станции, превышающей по своим размерам десяток крупнейших городов, замерли, остановились, присели, встревожено замолкли — они знали, приказ будет выполняться строго и безоговорочно, так уж поставлено ныне, дергаться и качать права бесполезно.
А Иннокентий Булыгин тем временем вещал на более узкий круг — спецназу, армейским, охранным службам, всем тем, кто обязан был хоть сдохнуть, но обеспечить сохранность и работоспособность Космоцентра в новых условиях.
— Немедленно проверить объект, по сантиметру, по вершку! Изнутри и снаружи! Привлечь техперсонал под строжайшим контролем! Обшарить каждый угол! Никаких поблажек! Все, вызывающее подозрение, немедленно дезактивировать! устранить! уничтожить на безопасном расстоянии! всех подозрительных лиц срочно сюда! — Кеша бубнил будто автомат, железо звенело в его голосе, аж связки дрожали натянутыми стальными струнами. Но закончил он отечески, проникновенно: — Ребятушки, братки! Не подкачайте! Сейчас только от нас самих будет зависеть, дождемся мы очередного отпуска и встречи с ненаглядной, или взлетим все к чертовой матери на этой пузатой лоханке. Вы меня поняли, я знаю. Ну, давайте, ребятки, вперед!
Закончив, он уже схватил было Хара за его красивый, подаренный Таёкой ошейник, и хотел тоже бежать на поиски. Но одумался, присел.
— Нам с тобой, Харушка, не по чину!
Оборотень завыл, пряча грустные глаза. Чуять он чуял неладное, но ищейкой не был, какой от него прок. А Кеша думал, надо ли будоражить Землю, теребить Кремль. Наведешь попусту панику, самому стыдно потом будет. Нет, нужно обождать. И нечего суетиться, нечего квохтать как дурная курица и крылами хлопать.
Иннокентию Булыгину, ветерану и беглому каторжнику-рецидивисту, было нелегко. Он ждал. Каждый день. Каждый час. Каждую минуту. Он слишком хорошо помнил, что довзрывники не даром чудо сотворили — такие благодетельством не занимаются, богадельни для сирых и убогих не строят, они ему смерть отвели не даром, и отпустили на волюшке погулять не за просто так. Барьеры! Он, хошь-не-хошь, обязан сигать через барьеры смертные, лезть на рожон. Ну ладно, с этим-то ясно — он себя не бережет, работает на совесть, отрабатывает добро нелюдям. Но вот ведь твари, не сказали — сколько сигать-то? умолчали — когда его черед придет? вот так и живи под занесенным топором, жди, когда сорвется да по шее рубанет! В ожидании неладного жить плоховато. Они с Иваном помнят все, не обдуришь, слышали напрямую от этих сволочей, живших до Большого Взрыва, чтоб их еще разок взорвало! У Кеши в ушах загудело, забубнило: «Мы забираем тех, кто обречен на неминуемую смерть — попавших в страшные катастрофы, умирающих от старости и неизлечимых болезней, мы можем вытащить смертника из-под пули, которая уже летит в его грудь… но мы берем только прошедших двенадцать барьеров смерти! А ты прошел семнадцать!» Еще бы, Кеша усмехнулся — попадешь на Аранайю, жить захочешь — все двадцать пройдешь! И тут же насупился, неправда это, большинство его дружков гибло сразу, высунулся разок — и срезало башку долой! «Ты почти идеальный материал для нашей цивилизации». Идеальный? Материал?! После ухода из ядра Гиргеи Кеша прошел три или четыре барьера, стал еще «идеальней»! При штурме этой проклятущей Медузы Горгоны, загляделся малость в ее смертно-завораживающие глазища, и чуть не перекинулся, бой был страшный, смертный бой. Да только опять удалось перепрыгнуть барьерчик! Эх, Серега, Серега! Что ж ты, парень, так славно дрался, так геройски шел к цели, а под самый конец оплошал, словил осколочек? Неидеальный ты, стало быть, материал! И братки твои, погибшие за Россию, за мир весь, за меня кощея, тоже неидеальные? Кеша заскрипел зубами от боли сердечной. Но ведь не прятался же он от пуль и огня излучений, шел напролом. Неужто и впрямь довзрывники берегут?! Он расстегнул ворот, отвернул край нижней рубахи, вытащил крестик нательный, поглядел на него в раздумий. Нет, это Бог бережет! И нечего душу рвать, и так изорванная да исколотая, живого местечка нету! Вон ведь, Ивану они сказали, что иссяк он полностью, выдохся до предела, что ни одного смертного барьера ни в жисть не преодолеет, от первой же пули ляжет, от первой же заразы загнется, в первом бою голову потеряет… А он прет без светофоров, будто за ним лекарь бегает с канистрой живой воды, ни хрена не боится и всем рога сшибает… Кеша совсем запутался. Но грусть-печаль отпустила его. Эти сволочи не от Бога. А Ивана Бог бережет, тут дело ясное! Но только ведь на Бога-то надейся, но и сам не плошай! Иван ушел от них. Его, Кешу, они раздвоили, душу его напополам поделили и тело грешное. Но он их обдурил. Надолго ли?!
