Дело было сделано.
Он отшатнулся от конвертора и вытер лоб. Наконец-то он избавился от своей ноши. Но тяжкое бремя все равно осталось с ним. «И осталось навсегда,— подумал он,— Навсегда».
Он услышал шаги, но не обернулся. Он знал, чьи это шаги — призрачные шаги, которые будут преследовать его всю жизнь, шаги угрызений совести в его душе.
Послышался голос:
— Что ты сделал, парень?
— Я убил человека. Я убил своего друга.
И он обернулся, потому что ни шаги, ни голос не принадлежали привидению.
Говорил Джошуа:
— Было ли у тебя основание?
— Да. Основание и цель.
— Тебе нужен друг,— сказал Джошуа.— Тебе нужен друг, мой мальчик.
Джон кивнул:
— Я узнал цель Корабля. И назначение. Он застал меня. Он хотел донести. Я… я…
— Ты убил его.
— Я подумал: одна жизнь или все? И я взял только одну жизнь. Он бы взял все.
Они долго стояли, глядя друг на друга.
Старик сказал:
— Это неправильно — взять жизнь. Неправильно, недостойно.
Коренастый и спокойный, он стоял на фоне машин, но в нем было что-то живое, какая-то движущая сила, как и в машинах.
— Также неправильно обрекать людей на судьбу, для которой они не предназначались. Неправильно забывать цель из– за незнания и невежества,— ответил Джон.
— Цель Корабля? А это хорошая цель?
— Не знаю,— ответил Джон.— Я не уверен. Но это по крайней мере цель. А цель, какая бы она ни была, лучше, чем отсутствие цели.
Джон поднял голову и отбросил назад волосы, прилипшие ко лбу.
— Ладно,— сказал он. — Я иду с тобой. Я взял одну жизнь и больше не возьму.
Джошуа медленно, мягко произнес:
— Нет, парень. Это я иду с тобой.
Видеть бесконечную пустоту, в которой звезды сверкали, как вечные крохотные сигнальные огоньки, было неприятно даже из наблюдательной рубки. Но видеть это из рубки управления, большое стеклянное окно которой открывалось прямо в пасть пространства, было еще хуже: внизу не видно дна, вверху не видно границ. То чудилось, что к этой звезде можно протянуть руку и сорвать ее, то она казалась такой далекой, что от одной мысли об этом начинала кружиться голова.
Звезды были далеко. Все, кроме одной. А эта одна сверкала сияющим солнцем совсем рядом, слева.
Джон Хофф взглянул на Джошуа. На лице старика застыло выражение недоверия, страха, почти ужаса.
«А ведь я знал,— подумал Джон,— Я знал, как это может выглядеть. Я имел какое-то представление. А он не имел никакого».
Он отвел глаза от окна, увидел ряды приборов и почувствовал, что сердце его упало и руки одеревенели.
Уже некогда сживаться с Кораблем. Некогда узнать его поближе. Все, что нужно сделать, он должен сделать, только следуя своему разуму и отрывочным знаниям, которые получил от машины его мозг, неподготовленный и нетренированный.
— Что мы должны делать? — прошептал Джошуа.— Парень, что нам делать?
И Джон Хофф тоже подумал: «А что мы должны делать?»
Он медленно поднялся по ступенькам к креслу, на спинке которого было написано: «Пилот». Медленно забрался в кресло, и ему показалось, что он сидит на краю пропасти, откуда в любой момент может соскользнуть вниз, в пустоту.
Осторожно опустив руки на подлокотники кресла и вцепившись в них, он попробовал ориентироваться, свыкнуться с мыслью, что сидит на месте пилота, а перед ним — ручки и кнопки, которые он может поворачивать или нажимать и посылать сигналы работающим машинам.
— Звезда,— сказал Джошуа,— Вот эта большая налево, которая горит…
— Все звезды горят.
— Нет, вот — большая…
— Это та звезда, к которой мы стремились тысячу лет,— ответил Джон. И он надеялся, что не ошибся. Как он хотел бы быть в этом уверенным!
И тут он почувствовал страшную тревогу. Что-то было неладно. И очень неладно.
Джон попытался думать, но космос мешал, он был слишком близко. Он был слишком близок, огромен и пуст, и думать было бесполезно. Нельзя перехитрить космос. Нельзя с ним бороться. Космос слишком велик и жесток. Космосу все равно. В нем нет милосердия. Ему все равно, что станет с Кораблем и с людьми на нем.
Единственными, кому было не все равно, были те люди на Земле, что запустили Корабль, и — некоторое время — те, кто управлял им в начале пути. А теперь — только он да старик. Только им не все равно.
— Она больше других,— сказал Джошуа,— Мы ближе к ней.
Вот в чем дело! Вот что вызвало эту необъяснимую тревогу.
Звезда слишком близко — она не должна быть так близко!
Он с трудом оторвал взгляд от пустоты за окном и посмотрел на пульт управления. И увидел только бессмысленную массу ручек и рычагов, вереницы кнопок циферблатов…
Он смотрел на пульт и понемногу начинал разбираться в нем. Знания, которые вдолбила в него машина, пробуждались. Он смотрел на показания стрелок и уже кое-что понимал. Он нашел несколько ручек, о которых должен был что-то знать. В его мозгу в кошмарной пляске закружились сведения по математике, которой он никогда не знал.
«Бесполезно,— сказал он себе.— Это была хорошая идея, но она не сработала. Машина не может обучить человека. Она не может вбить в него достаточно знаний, чтобы управлять Кораблем».
— Я не сумею это сделать, Джошуа,— простонал он.— Это невозможно.
Где же планеты? Как ему найти их? И когда он их найдет (если найдет), что тогда делать?
Корабль падал на Солнце.
Джон не знал, где искать планеты. И Корабль двигался слишком быстро — намного быстрее, чем нужно. Джон вспотел. Пот выступил каплями на лбу, потек по лицу, по телу.
— Спокойнее, парень. Спокойнее.
Он попробовал успокоиться, но не мог. Он протянул руку и открыл маленький ящичек под пультом. Там была бумага и карандаши. Он взял лист бумаги и карандаш и набросал основные показания приборов: абсолютную скорость, ускорение, расстояние до звезды, угол падения на звезду.
Были еще и другие показания, но эти — самые главные, и с ними нужно считаться.
В его мозгу пробудилась мысль, которую много раз внушала ему машина. «Управлять Кораблем — это не значит направлять его в какую-то точку, а знать, где он будет в любой данный момент в ближайшем будущем».
Он принялся за вычисления. Математика с трудом проникала в его сознание. Он сделал расчет, набросал график и на два деления передвинул рычаг управления, надеясь, что сделал правильно.
— Разбираешься? — спросил Джошуа.
Джон покачал головой:
— Посмотрим. Узнаем через час.
Немного увеличить скорость, чтобы избежать падения на Солнце. Проскочить мимо Солнца, потом повернуть обратно под действием его притяжения — сделать широкую петлю в пространстве и снова вернуться к Солнцу. Вот как это делается, по крайней мере он надеялся, что именно так. Об этом рассказывала ему машина.
Он сидел весь обмякший, думая об этой удивительной машине, размышляя, насколько можно доверять бегущей пленке и шлему на голове.
— Мы долго здесь пробудем,— сказал Джошуа.
Джон кивнул:
— Да, пожалуй. Это займет много времени.
— Тогда,— сказал старик,— я пойду и раздобуду чего-нибудь поесть.
Он пошел к двери, потом остановился.
— А Мэри? — спросил он.
Джон покачал головой:
— Пока не надо. Оставим их в покое. Если у нас ничего не выйдет…
— У нас все выйдет.
Джон резко оборвал его.
— Если у нас ничего не выйдет, лучше, чтобы они ничего не знали.
— Пожалуй, ты прав,— сказал старик.— Я пойду принесу поесть.
Два часа спустя Джон уже знал, что Корабль не упадет на Солнце. Он пройдет близко — слишком близко, всего в нескольких миллионах километров, но скорость его будет такова, что он проскочит мимо и снова вылетит в пространство, притягиваемый Солнцем, рвущийся прочь от этого притяжения, теряя скорость в этой борьбе.
Траектория его полета изменится под действием Солнца, и он будет лететь по орбите — по очень опасной орбите, потому что если оставить ее неизменной, то при следующем обороте Корабль все-таки упадет на Солнце. Пока Корабль не повернет обратно к Солнцу, Джон должен добиться контроля над ним, но самое главное — он выиграл время. Он был уверен: если бы он не прибавил скорость на два деления, то Корабль или врезался бы в Солнце сразу, или начал бы вращаться вокруг него по все более суживающейся орбите, вырвать с которой его не могла бы даже фантастическая сила могучих машин.
