— Сюда, пожалуйста.
— Благодарю вас, мадам,— ответил Хит и вошел в комнату.
Я остался с Эми, она повернулась ко мне, и на глаза у нее опять набежали слезы.
— Знаешь, Кэл, ей очень-очень плохо,— сказала она.
Я печально кивнул. Чары рассеялись, здравый смысл начал возвращаться ко мне, и я поразился безумию фермера, возомнившего, будто он может помочь маленькой девочке, которой очень-очень плохо. И своему безумию тоже: почему я застрял на крыльце и даже не вошел в комнату вслед за ним?
Но тут Хит снова вышел на порог и тихонько прикрыл за собой дверь.
— Она заснула,— обратился он к Эми,— Теперь все будет в порядке.
И, не прибавив больше ни слова, зашагал прочь. Я поколебался, глядя на Эми и не представляя себе, что предпринять. Потом до меня дошло, что я не в силах ничего предпринять. И я решил уйти вместе с Хитом.
Обратно мы ехали с умеренной скоростью, но машина все равно бренчала и громыхала, как прежде.
— А бегает вполне прилично,— крикнул я, стараясь перекрыть грохот.
Он слегка улыбнулся и крикнул в ответ:
— Два дня вожусь — день езжу…
Когда мы добрались до фермы Хита, я вылез из его машины и пересел в свою.
— Погоди, ты забыл овощи,— бросил он мне вдогонку.
Пришлось вернуться за овощами.
— Большое спасибо.
— Не за что.
Тогда я поглядел ему прямо в глаза и сказал:
— Знаешь, было бы очень здорово, если бы нам сейчас дождаться дождя. Для нас это было бы просто спасение. Один хороший дождь — и кукуруза уцелеет…
— Заходи еще,— пригласил он,— Очень рад был потолковать с тобой.
И в ту же ночь над всей долиной прошел дождь, хороший проливной дождь, и кукуруза уцелела.
А маленькая Энн выздоровела.
Доктор, когда он наконец доехал до фермы Берта, объявил, что кризис миновал и дело идет на поправку. Какая-то вирусная инфекция, сообщил он. Столько их теперь развелось! Не то что в старые добрые времена, когда люди еще не баловались со всякими чудотворными снадобьями и вирусы не наловчились поминутно перерождаться. Раньше врачи по крайней мере знали, от чего они лечат, а теперь сплошь и рядом — черта с два…
Неизвестно, говорили ли Берт и Эми доктору про Хита, только, по-моему, вряд ли. С какой стати признаваться, что вашего ребенка вылечил сосед? Не дай бог, сыщется какой-нибудь умник, который выдвинет против Хита обвинение в незаконной медицинской практике, хотя такое обвинение всегда чертовски трудно доказать. Но разговорчики по долине поползли все равно. Мне, например, рассказывали по секрету, что Хит, до того как осесть у нас, был известнейшим врачом в Вене. Разумеется, я ни во что подобное не верю. Да, наверное, и тот, кто придумал эту версию, сам в нее не верил, но так уж у нас в провинции ведется, ничего не попишешь.
На время эти россказни взбудоражили всю долину, а потом все улеглось. И само собой получилось, что Хиты стали для нас своими, словно жили рядом испокон веков. Берт взял за правило беседовать с Хитом на разные темы, а женщины принялись что ни день вызывать миссис Хит к телефону, чтоб она могла вставить словечко в круговой разговор, каким вечно заняты провода у нас в долине: чешут языки с утра до ночи, так что, если приспичило вызвать кого-нибудь по делу, сначала надо еще отогнать от аппарата этих балаболок. Осенью мы позвали Хита охотиться на енотов, а кое-кто из молодых парней стал помаленьку приударять за его дочкой. Все пошло так, как если бы Хиты и вправду были здесь старожилами.
Я уже говорил — нам всегда везло на соседей.
А когда все хорошо, то и время течет незаметно, и в конце концов его вообще перестаешь ощущать. Именно так и случилось у нас в долине. Год шел за годом, а мы не обращали на них внимания. На хорошее никогда не обращаешь внимания, принимаешь его как нечто само собой разумеющееся. Нужно, чтобы настали другие, скверные времена — вот тогда оглянешься и поймешь, что раньше-то все было хорошо на удивление.
Но вот однажды, примерно год назад или, может, чуть больше, только-только я покончил с утренней дойкой, откуда ни возьмись у ворот — машина с нью-йоркским номером. В наших краях дальний номер встретишь нечасто, так я на первых порах подумал, что кто-то заблудился и притормозил спросить дорогу. Смотрю — на переднем сиденье мужчина и женщина, а сзади трое детишек и пес, и машина новехонькая, блестит, как на картинке.
Я как раз нес молоко из коровника, и когда хозяин выбрался из-за баранки, поставил ведра наземь и подождал, пока он подойдет.
Он был моложавый, с виду интеллигентный и держал себя как полагается. Сказал, что его фамилия Рикард и что он газетчик из Нью-Йорка, что сейчас он в отпуске, а к нам в долину завернул по пути на запад с целью кое-что уточнить.
Насколько мне помнится, газеты до сих пор никогда не проявляли к нам интереса. Так я ему и ответил. И еще добавил: у нас, мол, никогда и не случалось ничего такого, о чем стоило бы сообщить в газете.
— Да нет, я не ищу скандалов,— заверил меня Рикард,— если вы этого испугались, то зря. Просто меня занимает статистика.
Признаться, со мной частенько бывает, что я соображаю туже, чем следовало бы. Человек я по природе, пожалуй, неторопливый, но тут, едва он произнес «статистика», я сразу почувствовал, что дело табак.
— Я недавно работал над статьями о положении фермеров,— пояснил Рикард,— и в поисках материала копался в правительственных статистических сводках. Ну и скучища — в жизни, кажется, так не уставал…
— И что же? — спросил я, а у самого сердце оборвалось.
— А то, что я узнал занятные вещи об этой вашей долине,— продолжал он,— Сначала я чуть было не проморгал самого главного. Прошел мимо цифр и, в общем-то, не понял их смысла. Потом все-таки вернулся вспять, перепроверил цифры и взглянул на них новыми глазами. Никаких подробностей в сводке, разумеется, нет, просто намек на что-то непонятное. Пришлось покопаться еще и выяснить кое-какие факты.
Я попробовал отшутиться, только он мне не позволил.
— Начнем с погоды,— сказал он,— Вы отдаете себе отчет, что на протяжении последних десяти лет у вас стояла идеальная погода?
— Да, погода была что надо,— согласился я.
— А ведь раньше было не так. Я проверял.
— Ваша правда,— опять согласился я,— За последнее время погода улучшилась.
— И урожаи у вас десять лет подряд самые высокие во всем штате.
— Высеваем кондиционные семена. Используем лучшие агротехнические приемы.
Он усмехнулся:
— Ну это вы бросьте. Агротехника у вас не менялась по меньшей мере четверть века.
Спору нет, тут он меня припер к стенке.
— Два года назад весь штат пострадал от нашествия ратных червей,— продолжал он,— Весь штат, кроме вас. Вас и эта напасть обошла стороной.
— Нам повезло. Помню, в тот год мы сами удивлялись, как нам повезло.
— Я заглянул в медицинскую статистику,— не унимался он,— Та же история. Десять лет подряд. Никаких болезней — ни кори, ни ветрянки, ни воспаления легких. Вообще ничего. За десять лет один-единственный случай смерти, и то по причине весьма преклонного возраста.
— Дедушка Парке,— отозвался я,— Ему вот-вот стукнуло бы девяносто. Почтенный был старикан.
— Сами видите,— сказал Рикард.
Спорить не приходилось. У него в руках были точные данные. Мы не сознавали толком своей удачи, а он проследил все до истоков — и поймал нас с поличным.
— Ну и чего же вы от меня хотите? — спросил я.
— Хочу, чтобы вы рассказали мне про одного из ваших соседей.
— Я не сплетничаю про соседей. Если вас интересует кто– то из них, почему бы вам не обратиться к нему самому?
— Я и собирался, да не застал его дома. На ферме, что ниже по дороге, мне сказали, будто он уехал в город. Укатил со всей семьей.
— Реджинальд Хит,— сказал я. Играть дальше в молчанку было бессмысленно: Рикард и без меня был достаточно осведомлен.
— Он самый. Я беседовал кое с кем в городе. И оказалось, что он ни разу не ремонтировал ни одну из своих машин: ни трактор, ни прицепные орудия, ни автомобиль. Так и пользуется ими с тех самых пор, как поселился на ферме. А ведь они и тогда были уже не новыми.
