Но я чувствовал в воздухе враждебность. Сюда удобно заманить человека, а затем разделаться с ним. Здесь им вряд ли кто-нибудь помешает.

Сам я уже почти ничего не чувствую. Я понятия не имею, что происходит.

Как такое могло случиться? Полный хаос. Ничто не пугает людей сильнее, чем непонятное. Впрочем, напоминаю я себе, меня это не касается.

Меня будто подстерегли в темном переулке. Но, откровенно говоря, просто вынудили погрузиться в реальность, которая, была мне безразлична.

В воздухе пахнет горелым, тухлым и немытыми людьми.

Черный дым идет в небо. Горят покрышки автомобилей.

Ни троллейбусов, ни гражданских машин, ни пешеходов. Только десятки спецавтобусов, грузовиков.

Всего этого здесь быть не должно.

41

Где то вдали раздаются звуки выстрелов. Сначала одиночные, потом очереди. Выстрелы из автомата не похожи на те, что я обычно слышал в кино. Они напоминают треск сломанной ветки.  Потом все стихает. Потом опять одиночные. Слышится мерная, нарастающая дробь. Я встаю на парапет, чтобы рассмотреть, что происходит.

Напротив выстраиваются крытые темно-зеленые военные грузовики, перебегают автоматчики.

Насчитываю около восьми БТРов и более двенадцати грузовиков, медленно двигающихся по встречной полосе. Потом вижу еще БТРы и грузовики. Сверху на нескольких БТРах, идущих по середине дороги, вооруженные автоматами спецназовцы. Они в масках-чулках и черном пятнистом камуфляже. На головах — каски-сферы, все в бронежилетах. Часть грузовиков стоит у правой обочины.

Я ничего не понимаю, но осознаю размах, масштаб. От этого становится жутко. Со лба по лицу, а затем по шее струятся потоки пота.

Бронетехника плохо приспособлена для передвижения в тесных улицах, гусеницы скользят по асфальту. Я боюсь, что меня не заметят и зацепят траком.

Во всей этой неразберихе ясно одно: я прямиком направляюсь в боевые действия.

Я опишу войну в точности, как она проходила. Люди сбились маленькими группками, курят и болтают. Скоро будет не весело, предполагаю я. Если в начале ничего не происходит, то позже случается все сразу.

В людей начинают стрелять. Стрельба идет из десятков автоматов. По-видимому, это сделано скорее для предупреждения и устрашения. Все же вдоль улицы свистят пули, сыплются разбитые стекла из окон домов.

Журналист с фотоаппаратом ложится на асфальт. А я нагибаю голову, хотя понимаю, что это не спасет.

Кто-то стреляет длинной автоматной очередью. Я слышу, как мимо меня просвистели две пули. Невольно дрожат ноги — умирать не хочется.

Видно,  как  стреляют веером от живота. Кто поверх голов, а кто и не поверх.

Люди падают, пытаются вжаться в асфальт, укрыться на газоне, за парапетом. Практически не видно, как падают убитые и раненые.

Война?

Возможно ли такое? В наше время?

Да, возможно.

Семь-восемь парней, вооруженных автоматами, появляются из укрытия. Сразу видно, что это — настоящие профессионалы. Автоматы держат на уровне пояса. Стреляют короткими очередями и тут же отскакивают то в одну, то в другую сторону, делают перебежки. У них сложные движения. С противоположной стороны по ним тоже стреляют. В двоих из них попадают. Один падает лицом вниз и остается лежать без движения. Второй долго корчится, пытаясь встать. Но в него стреляют еще раз, и он роняет голову на асфальт.

Мое сердце время от времени сбивается с ритма, а голос в голове не устает повторять: «Что ты делаешь?»

Я смеюсь против воли. Люди на асфальте представляют собой отвратительное зрелище. Они все похожи на кукол.

Вспоминая об этом сейчас, я не понимаю, что меня так развеселило. Не было в той ситуации ничего смешного. Весь ужас в том, что начав смеяться, я не мог остановиться.

Опасно пытаться снимать на видео и фотокамеры. Не имея возможности прекратить съемку, могут и выстрелить. И попасть.

 - Не убьют, - шепчу я, продолжая щелкать мобильным телефоном.

Мне  кажется, что я начинаю ненавидеть разбегающихся людей. За их страх.

Кругом стреляют: по зданиям и из верхних этажей зданий по БТРам. Иногда очереди из БТРов стреляют и в нашу сторону.

Я лежу на животе. Оглядываюсь, вижу убитых. Один лежит головой в сторону баррикады, часть черепа у него снесена, и видны мозги. Другой лежит на спине.

Раздаются взрывы.

Стрельба продолжается минут десять. Наступает затишье, потом стрельба возобновляется.

Рядом лежит прилично одетый молодой человек. В метре от клумбы как-то нелепо и практически вся на виду лежит его девушка. Мы подтягиваем ее между нами. Она садится и неожиданно громко смеется. Это не истеричный, а обычный смех.

Я пролежал за клумбой около часа. Вижу недалеко какого-то человека, открыто ходившего от раненого к раненому и вытащившего на себе трех-четырех пострадавших в безопасное место. Я думаю, что это какой-то сумасшедший – вытаскивает раненых под пулями и не боится. Этот человек открыто подходит ко мне и спрашивает, куда я ранен. Я отвечаю, что не ранен.

Следом под очередями подходит пожилой пенсионер. Дедушка разгневан и громко возмущается: „Неужели нет гранат?! Гранатами надо“ .

Стрельба трассирующими пулями. Это по-настоящему страшно. Запомнился молодой красивый парень в чёрной кожаной куртке, ему пуля попала в спину, и он, лёжа в луже крови, царапал ногтями асфальт, пытаясь встать.

Я пробовал успокоиться, взглянуть на ситуацию хладнокровно. Естественно, это не удалось. Мне приходилось делать выбор, от которого зависела жизнь. Было от чего растеряться. Ничто не безопасно. Я старался успокоить себя тем, что в случившемся нет моей вины.

Крики, стоны, ругань, бегущая толпа и летящие им в спину пули с жутким цоканьем и воем рикошета от мостовой и стен. Я стою, не осознавая, что происходит. Сквозь окна второго этажа по людям тоже начинают стрелять. Практически тут же с противоположной стороны — с крыши дома открывают стрельбу.

Вдруг из-за  здания  выезжают два бронетранспортера, над которыми развеваются белые флаги. Остановившись напротив здания, они дают несколько пулеметных очередей по его верхним окнам. Народ вскакивает с земли в полной уверенности, что наконец-то им на выручку пришли свои. Но бронемашины словно только этого и ждут. Развернувшись в сторону поднявшихся людей, они открывают по ним  стрельбу. Сразу же вслед за этим с противоположной стороны - из второго здания по лежащим на земле людям ударяет очередь. Начинается перекрестный расстрел. БТРы двигаются в направлении лежащих на асфальте — раненых, мертвых, живых. Кто не успевает убежать и отползти - тот раздавлен.

Мне страшно. У меня есть причины бояться.

Крики.

Крики боли и страха. Мужчины, женщины, дети.

Я вижу, как люди бегут, спасаясь от пуль, и сам бросаюсь на землю, за деревья, потому что вокруг меня тоже свистит.

Толпа бежит по проспекту врассыпную, прячась за фонарные столбы,  машины, а вслед бегущим безоружным людям с двух сторон гремят выстрелы.

Двое мужчин тащат и усаживают около дерева девчонку с простреленной ногой. Кто-то кричит, что убили журналиста.

Я бегу. Из горла вырывается хрип. Ноги как будто не мои. Все вокруг в тумане. То впереди, то позади раздается голос, требующий не нарушать строй, не отставать.

Трус? Может, и так. Как и все остальные. Я трусливо прячу голову в песок.

Сзади слышатся выстрелы. Я продолжаю бежать.

Бежавший впереди человек оглядывается через плечо:

 - Ты  как,  в порядке?

- Нормально. Давай быстрее.

Приток адреналина в крови слабеет, суставы тяжелеют. Сколько времени это заняло, сказать трудно. Минуты две, но не больше трех. Опять ударяют очереди.