Два больших и одно маленькое пятна слабо задымились и затем нагрелись докрасна. Пятна стали ярко-красными, постепенно пожелтели и наконец слились в одно ослепительное пятно. Металл начал медленно плавиться, но вскоре расплав запылал, рассыпая вокруг сверкающие искры, пока мощные лучи не прошли сквозь стену.

Первое совсем небольшое отверстие появилось точно на линии между мушкой пулемета Киннисона и одним из орудий врага, и в тот же момент начало грохотать оружие линзмена. Босконцы, увидев горячее пятно на стене, сразу поняли, что оно означает, и отчаянно бросились разворачивать лафеты, чтобы защититься дуреумовыми щитками своих пулеметов. Они чуть-чуть не успели. Киннисон поймал в прицел один лишь выступ бронескафандра, и этого ему хватило. Кинетическая энергия потока металла выбросила босконца с сиденья, и, все еще находясь в воздухе, он был буквально изрешечен. Две мощные пулеметные очереди разделались с излучателями и их операторами — щиты излучателей не могли противостоять пулям Киннисона.

И остались пулемет против пулемета один на один; линз-мен знал, что они могут молотить друг друга целый час без особого эффекта. Однако у него было одно большое преимущество — он находился ближе к перегородке и мог опустить прицел ниже, чем босконец. Так он и сделал, целясь в магнитные держатели, которые не были рассчитаны на такую нагрузку. Сначала поддался один передний держатель, затем другой, и линзмен знал, что нужно сделать с задней парой, которая оказалась недоступной. Он направил огонь на верхний край дуреумового щитка. Под чудовищным давлением стального урагана бесполезные передние держатели оторвались от пола. Лафет орудия, который не мог сдвинуться из-за мертвой хватки задних держателей, стал приподниматься. Он поднимался все выше, подставляя пулеметчика под огонь Киннисона.

Кэтрин издала вздох облегчения. Насколько она могла «видеть», гиперпространственная труба все еще была пустой.

— Молодец, папа! — зааплодировала она про себя, — Теперь хватило бы у папочки ума сообразить, что к нему можно приблизиться по трубе, и здравого смысла, чтобы поспешить назад, прежде чем его догонят!

У Киннисона не было подозрений, что в трубе его может поджидать опасность. Однако у него не было и желания высаживаться в одиночку на вражеском корабле в самом центре чужой базы. Более того, однажды он едва не пропал из-за обрыва гиперпространственной трубы, когда находился в ней. Он и так завяз здесь по уши. Поэтому Киннисон стремился быстрее вернуться в свое собственное пространство. Как только противник замолк, он поспешил в рубку управления и направил тягу корабля в противоположную сторону.

Кэтрин позади него развернула свой катер и возглавила отступление. Она покинула гиперпространственную трубу прежде — в данном случае это не совсем точное слово, но оно передает суть лучше любого другого, — прежде, чем вернулась на базу. Она заставила офицера передать сигнал «эвакуация» и зависла в воздухе, внимательно наблюдая. Кэт знала, что Киннисон может покинуть трубу только через ее конец, а следовательно, ему придется материализоваться внутри самого здания. Она слышала о том, что случается, когда два плотных твердых тела пытаются одновременно занять одно и то же трехмерное пространство, но медлила не для того, чтобы увидеть, как все произойдет. Просто она не знала, свободна ли труба. Если же там что-то есть и если это нечто последует за ее отцом в обычное пространство, то, чтобы предотвратить преследование, даже ей придется напрячь все свои способности.

Киннисон, остановив босконский крейсер на пороге обычного пространства, в промежуточной зоне, где может существовать в твердом состоянии только дуреум, размышлял над сложной проблемой высадки.

Он уже дотянулся до главного выключателя. Отключив энергию и поместив дуреумовый мостик корабля ближе к полу коридора, насколько позволял размер трубы, Киннисон переключил приборы и приготовился к прыжку головой вперед. Конечно, он не мог чувствовать раделигианскую гравитацию, но был уверен, что прыгнет достаточно далеко и пройдет через промежуточную поверхность. Киннисон разбежался, оттолкнулся и бросился через нематериальную стену космического корабля. Корабль исчез.

Переход через поверхность оказался более неприятным, чем можно было предполагать. Даже когда это происходит очень медленно, как обычно, ускорение вызывает тошноту, к которой нельзя привыкнуть. Сейчас Киннисона просто вывернуло наизнанку. Он хотел приземлиться в кувырке, что требует совершенной техники движения в таком скафандре, при прыжке поднял дикий шум и ударился о дальнюю стену коридора с громким лязгом, но почти не пострадал, если не считать еще нескольких синяков и ушибов.

Как только Киннисон пришел в себя, он вскочил на ноги и выкрикнул приказы.

— Буксиры! Толкатели! Резаки! Живо! — он знал, с чем придется иметь дело, и если только они вернутся назад, то выдернет их из трубы так быстро, что свернет им шеи!

Кэтрин, продолжая внимательно наблюдать, улыбнулась. Ее отец был мудрым старым гусем, но сейчас глубоко ошибался, считая, что они могут вернуться. Если из гиперкруга и появится что-нибудь, то все его оружие окажется совершенно неэффективно. А у Кэтрин нет четкого представления о том, чего нужно бояться. Она была уверена, что это что-то нематериальное, почти наверняка какое-нибудь умственное устройство. Но кто или что может его сделать? И как? Кроме того, как поступать в таком случае ей?

Прищурив глаза и нахмурив брови, Кэтрин сосредоточенно думала, и чем больше она размышляла, тем туманнее становилась картина. Впервые в жизни она почувствовала себя маленькой, слабой и бессильной. Именно в этот час Кэтрин Киннисон действительно повзрослела.

Гиперпространственная труба исчезла, и Кэт вздохнула с облегчением. Кто бы там ни был, не сумев притащить Киннисона к себе, они больше не приходили за ним. Дичь недостаточно крупная? Нет. Вероятно, они не готовы. Но в следующий раз".

Эрайзианский Ментор прямо сказал ей, чтобы она вновь приходила к нему, когда поймет, что еще не знает всего. В глубине души она не ожидала, что такой день когда-нибудь наступит. Однако теперь он наступил. Спасение — если это было спасением — научило ее многому.

— Мама! — послала она сигнал на далекую Кловию. — Я на Раделиксе. Все в порядке. Папа только что вышиб мозги из кучи босконцев, и с ним все нормально. Но я еще слетаю кое-куда, прежде чем вернусь домой. Пока.

После исчезновения гиперпространственной трубы Киннисон сторожил базу четыре дня, но затем прекратил, и только тогда впервые серьезно задумался над тем, что делать дальше.

Должен ли и впредь выдавать себя за Сибли Уайта? Он решил, что должен. Отсутствие Уайта было не слишком долгим, чтобы его могли заметить, и ничто не связывало Уайта с Киннисоном. Если бы он действительно знал, что делать, то мог бы взять себе более подходящий псевдоним. Но пока просто присматривался, личность Уайта подходила лучше всего. Можно появляться повсюду, делать все, что угодно, задавать кому угодно любые вопросы — и все под благовидными предлогами.

Под именем Сибли Уайта Киннисон много недель искал, не находя, как он и боялся, ничего. Похоже на то, что босконская деятельность, которая больше всего интересовала, прекратилась после его возвращения из гиперпространственной трубы. Он не знал, что именно это означало. Вряд ли босконцы оставили его в покое; вероятно, они замышляют что-то новое. Отчаяние от вынужденного бездействия и неудачных попыток вычислить, что будет дальше, сводило с ума.

Наконец после долгого затишья поступил сигнал от Мейтланда.

— Ким? Ты просил меня сразу же сообщать, если мы наткнемся на Черных линзменов. Не знаю, то ли, что надо, или нет. Коп клин сообщил об одном парне, но не мог решить, чокнутый он или нет. И я не могу. Ты пошлешь кого-нибудь специально или сам займешься?

— Займусь сам, — быстро ответил Киннисон. Если здесь не могли разобраться ни Конклин, ни Мейтланд, — оба Серые линзмены, — не имело смысла посылать кого-то другого. — Кто и где?