Развязка случилась однажды вечером после обеда, когда в пылу глупейшей ссоры Чарльз дал Миванвэй пощечину. Поступок очень неблагородный — и ему до глубины души стало стыдно в ту же минуту, как он его совершил. В его оправдание можно только сказать, что девушки, достаточно хорошенькие для того, чтобы все и каждый баловали их с самого детства, иногда могут довести до белого каления, Миванвэй бросилась в свою комнату и заперлась. Чарльз помчался за ней просить прощения, но явился как раз во время, чтобы видеть, как перед его носом захлопнулась дверь.

Он, собственно, едва тронул Миванвэй. Мускулы юноши быстрее его мыслей. Но для Миванвэй это была форменная пощечина. Так вот до чего дошло! Вот чем кончается любовь мужчины!

Половину ночи она провела над своим драгоценным дневником с тем результатом, что на утро сошла вниз с большей горечью в душе, чем поднялась в себе накануне. А Чарльз всю ночь пробродил по улицам Ньюкасла, что не принесло ему пользы. Он встретил Миванвэй извинением, в которое вплел и оправдание совершенного поступка, — что всегда очень плохая тактика. Миванвэй, разумеется, ухватилась за оправдание, и ссора возгорелась с повой силой. Она сказала, что ненавидит его; он заявил, что она никогда не любила его; она возразила, что это он ее никогда не любил. Будь тут человек, который стукнул бы их головами вместе и предложил позавтракать, всё дело, вероятно, тем и кончилось бы; но двойное действие бессонной ночи и пустых желудков оказалось гибельным. Ядовитые слова посыпались из их уст, и каждый был уверен, что думает то, что говорит. После обеда Чарльз сел на корабль, направляющийся в Капскую землю, а Миванвэй вечером явилась в свой отчий дом в Бристоле с двумя чемоданами и кратким извещением, что она и Чарльз расстались навсегда. На следующее утро обоим пришли в голову нежные слова, которые они могли бы сказать друг другу; к сожалению, они опоздали ровно на двадцать четыре часа.

Неделю спустя корабль Чарльза потерпел крушение близ Португальских берегов, и полагали, что весь экипаж утонул. Миванвэй прочла имя Чарльза в списке погибших; ребенок в ней умер, она почувствовала себя женщиной, которая глубоко любила и никогда не будет любить больше.

Но по счастливой случайности Чарльз и еще один человек были подобраны маленьким торговым судном и приехали в Алжир. Там Чарльз узнал о своей предполагаемой смерти и ему пришло в голову не опровергать известия. Этим решался вопрос, который очень смущал его. Он мог вполне положиться на то, что отец передаст Миванвэй его небольшое личное состояние — пожалуй, с некоторым прибавлением — так что она будет независима и сможет снова выйти замуж, если пожелает. Он был уверен, что она равнодушна к нему и прочла весть о его смерти с чувством облегчения. Он же устроит свою жизнь заново и забудет ее.

Он продолжал свое путешествие до Капской земле и там вскоре добился великолепного положения. Колония била еще молода, инженеров встречали с раскрытыми объятиями, а Чарльз знал свое дело. Он нашел тамошнюю жизнь интересной и возбуждающей. Тяжелая, опасная работа в глубине страны была ему по душе, и время проходило быстро.

Но надеясь забыть Миванвэй, он не принял в расчет своего характера, который в сущности был очень благородным. В пустынных степях, он мечтал о Миванвэй. Воспоминание о её хорошеньком личике и веселом смехе возвращалось к нему каждую минуту. Иногда он искренно проклинал ее, но это значило только, что одна мысль о ней причиняет ему боль, в действительности он проклинал себя и собственную глупость. Смягченные расстоянием, даже её вспыльчивость и капризы стали полны прелести; и если смотреть на женщин, как на человеческие существа, а не как на ангелов, надо было признать, что он потерял милую и прелестную жену. Ах! если бы она была с ним теперь — когда он стал мужчиной, способным оценить ее, а не глупым, себялюбивым мальчиком. Эта мысль приходила ему в голову, когда он, покуривая трубку, сидел перед палаткой; и он жалел, что звезды, которые смотрят на него, не те же самые звезды, под которыми живет она; тогда он чувствовал бы себя ближе к ней. Ибо — хотя молодежь не поверит этому — мы делаемся сентиментальнее по мере того, как становимся старше; по крайней мере, некоторые из нас и, пожалуй, не наименее мудрые.

Как-то ночью он с удивительной отчетливостью увидел Миванвэй во сне. Будто она подошла к нему, подала руку и они простились. Случилось это на той самой скале, где они впервые встретились, и один из них будто собирался в далекий путь — кто именно, он не понял как следует.

В городах люди смеются над снами, но вдали от цивилизации мы охотнее прислушиваемся к странным речам, которые вам шепчет природа. Проснувшись утром, Чарльз Сибон вспомнил свой сон.

— Она умирает, — сказах он, — и приходила проститься со мной.

Он решил немедленно вернуться в Англию, если поторопиться, он может быть еще успеет поцеловать ее. перед смертью. Но уехать в тот же день ему не удалось, так как не на кого было оставить работу, а хотя Чарльз Сибон был еще по-юношески влюблен, он всё-таки сделался мужчиной и знал, что работу нельзя бросать, даже когда зовет сердце. Таким образом, он остался на два дня, а на третью ночь ему опять приснилась Миванвэй. На этот раз она лежала в бристольской часовенке, где в былое время он часто сидел с ней по воскресеньям. Чарльз слышал голос её отца, читающий над ней литию, а её любимая сестра сидела рядом с ним и тихо плакала. Тут Чарльз понял, что ему не зачем торопиться. Он решил остаться, чтобы кончить работу, а потом вернуться в Англию. Ему хотелось снова постоять на скалах около корнваллийской деревушки, где они встретились в первый раз.

Таким образом, несколько месяцев спустя Чарльз Сибон, или Чарльз Деннинг, как он теперь назывался, возмужавший, загорелый и изменившийся почти до неузнаваемости, вошел в кромлечскую гостиницу — как с ранцем за плечами вошел туда за шесть лет перед тем, — и потребовал себе комнату, говоря, что намерен остановиться тут на некоторое время.

Вечером он вышел погулять и направился к прибрежным утесам. Наступили уже сумерки, когда он добрался до скалы, которую местные жители, отличающиеся любовью к фантастическому, прозвали «Котлом Ведьм». Отсюда он в первый раз увидел Миванвэй, поднимающуюся с берега моря.

Вынув трубку изо рта, он прислонился к скале, зубчатые контуры которой казались ему лицом старого друга, и неподвижно уставился на узенькую тропинку, теряющуюся в сумеречной мгле. Вдруг он увидел фигуру Миванвэй, которая медленно поднялась по этой тропинке и остановилась перед ним. Он нисколько не испугался. Он почти ждал этого. Её приход дополнял его сны. Она казалась старше и серьезнее, чем он ее помнил, но от этого её лицо стало еще милее.

Он ждал, заговорит ли она с ним; но она лишь посмотрела на него взором полным печали, прошла мимо и скрылась во мраке сумерек, а он продолжал неподвижно стоять в тени скалы.

Если бы, вернувшись в гостиницу, он взял на себя труд поговорить с хозяином, или хоть обнаружил охоту слушать — ибо старик любил поболтать о чужих делах — он бы узнал, что некая молодая вдова, мистрис Сибон, недавно поселилась тут по соседству со своей незамужней сестрой, сняв после смерти предыдущего жильца маленький коттедж, в долине, в двух милях от деревни; узнал бы также, что по вечерам эта леди любит ходить в морю и обратно по тропинке, ведущей мимо Котла Ведьм.

Если бы он последовал за фигурой Миванвэй, он бы увидел, что отойдя на некоторое расстояние от Котла Ведьм, фигура бросилась бежать что есть мочи, пока не достигла желанной двери, где, запыхавшись, упала в объятия другой фигуры, поспешившей к ней навстречу.

— Милая моя, — сказала женщина постарше, — ты вся дрожишь, как осиновый лист. Что случилось?

— Я видела его, — ответила Миванвэй.

— Кого?

— Чарльза.

— Чарльза! — повторила другая, взглянув на Миванвэй с таким видом, точно боялась за её рассудок.

— То-есть его духа, — объяснила Миванвэй благоговейным голосом. — Он стоял в тени скалы, как раз на том месте, где мы встретились в первый раз. Он казался старше и серьезнее, но ах, Маргарита, взгляд у него был такой печальный, полный упрека!