— Берегись, брат, — печально сказал Валентин, — ты совсем не заботишься о себе.

— О, будь спокоен, я знаю, что мне надо: запах пороха восстановит мои силы… Смотри, мы уже близки к цели…

И действительно, при первых лучах величественного солнца показались дома Эрмосильо, сверкающие своей белизной.

При виде этого столь желанного города вся армия дружно и радостно зашумела.

Был отдан приказ остановиться.

Город казался безмолвным и пустым.

За его оградой все было так спокойно и тихо, что невольно думалось — это тот город из «Тысячи и одной ночи», что был погружен в столетний сон злым волшебником.

В окрестностях никого не было, только обломки разного оружия, куски сукна, цвета военной формы, следы лошадей и повозок указывали на недавний проезд войск генерала Гверреро.

Граф внимательно смотрел на город. Он уже хотел отдать последние распоряжения, как вдруг на мосту, о котором мы говорили раньше, показались два всадника с парламентерским знаменем.

— Посмотрим, чего им от нас надо, — сказал граф, направляясь к ним. — Что вам угодно, господа, и кто вы?

— Мы желаем поговорить с графом Пребуа-Крансе, — отвечал один из парламентеров.

— Я граф Пребуа-Крансе… Будьте добры сказать, зачем я вам понадобился?

— Граф, я француз, — сказал первый из них.

— Я узнаю вас. Вы Толлюс, торговец из Эрмосильо.

— Совершенно верно. Мой товарищ…

— Дон Сагитто-Сабаль, большой приятель генерала Гверреро. Яне вижу, господа, что может быть у нас с вами общего.

— Простите, граф… Нас прислал сеньор дон Флавио Асустадо, префект Эрмосильо. Он предлагает вам…

— Да что вы? Неужели, — насмешливо спросил граф, покручивая усы.

— Да, граф, и предложение его очень выгодное, — прибавил парламентер вкрадчивым голосом.

— Для вас должно быть, ибо вы занимаетесь торговлей… Ведь вы торгуете коленкором и фальшивыми брильянтами… Но не думаю, чтобы предложение сеньора Флавио Асустадо пришлось мне по вкусу.

— Но позвольте мне исполнить поручение и передать вам наши условия, может быть…

— Конечно! Справедливость требует, чтобы вы исполнили свое поручение. Только, пожалуйста, скорее, время для меня дорого.

Толлюс посоветовался со своим товарищем.

— Граф, — начал он, — дон Флавио Асустадо, префект Эрмосильо, который послал меня…

— Знаю, знаю, пожалуйста к делу, — с нетерпением прервал его дон Луи.

— …Предлагает вам, если вы удалитесь с вашей армией и не предпримете никаких враждебных действий против города, — заговорил Толлюс, — предлагает вам, повторяю, сумму в…

— Довольно, мсье! — вскричал граф, покраснев от негодования. — Еще одно слово — и это будет таким оскорблением, которое я не смогу оставить безнаказанным, несмотря на ваше звание парламентера. А вы еще осмеливаетесь называть себя французом… и делаете мне такие бесчестные предложения. Вы лжете, я не признаю вас своим соотечественником.

— Но, граф, — забормотал бедняга, испуганный таким суровым выговором и не зная, куда ему деваться.

— Довольно, — прервал граф. — Посмотрите, — сказал он тоном, не допускающим никаких возражений, вынимая часы, — теперь восемь. Скажите вашему префекту, что в десять часов я начинаю штурм города, а в одиннадцать захватываю его… Уезжайте, пока целы, — надменно прибавил он.

Бедные парламентеры не заставили просить себя дважды и тотчас возвратились в город несолоно хлебавши.

Граф поскакал к своему отряду. Офицеры собрались немного впереди и с нетерпением ждали результата переговоров.

— Господа, — крикнул им граф, — приготовимся к атаке!

Это решение было принято восторженно: радостные крики авантюристов огласили окрестности Эрмосильо. Парламентеры поскакали еще быстрее, в их ушах этот крик прозвучал подобно погребальному звону.

Граф определил каждому свое место. Всю кавалерию он отдал под начальство де Лавиля, дона Корнелио, который лишь накануне присоединился к отряду, Луи сделал своим адъютантом, Валентин был назначен командиром всех канадских охотников и индейцев, причем граф уполномочил его действовать по собственному усмотрению на общую пользу.

Де Лавиль отправился на рекогносцировку с десятью всадниками.

Вскоре он возвратился с известием, что город приготовился к обороне: на крышах домов засели солдаты, во всех церквях били в набат.

В ту же минуту пришло донесение лазутчика: отряд индейцев в триста человек угрожает нападением обозу. Граф тотчас же отправил десять человек для подкрепления небольшого отряда, который оставил позади. Потом он велел всем составить круг и сам стал в центре.

— Друзья мои! — заговорил он взволнованным голосом.

— Настал час отомстить за те оскорбления, которыми нас осыпали целых четыре месяца, за гнусную клевету, распускаемую про нас. Но будем истинными французами: если мы сумели терпеливо перенести оскорбления, то будем же великодушны после победы. Не мы желали войны, нас подтолкнули к ней. Помните же, что мы сражаемся за свободу народа и что сегодняшние наши враги завтра будут нашими братьями. Будем страшны во время битвы и великодушны после сражения. Теперь моя последняя просьба к вам: предоставьте мексиканцам сделать первый выстрел, пусть все знают — до последней минуты мы желали мира… А теперь — да здравствует Франция!

— Да здравствует Франция! — дружно закричали авантюристы, потрясая оружием.

— Разойтись по своим постам! — скомандовал граф.

Это приказание было исполнено в удивительном порядке.

Дон Луи вынул часы. Было ровно десять. Тогда он обернулся к своим солдатам, которые не спускали с него глаз, обнажил шпагу, взмахнул ею над головой и закричал звучным голосом:

— Вперед!

— Вперед! — подхватили офицеры.

Колонна быстрым шагом двинулась вперед, в строевом порядке и держа оружие наготове.

Мы уже говорили о единственном мосте, ведущем в город, он весь был загорожен баррикадами. В конце его находился дом, занятый солдатами, которых поместили даже в погребах.

Над окрестностями царила мертвая тишина. Французы выступали, как на параде: твердо, уверенно.

Когда они приблизились к городу на расстояние ружейного выстрела, раздался страшный залп, унесший немало жизней.

Отряд немедленно устремился к городу. Завязалась неслыханная, невероятная битва. Двести пятьдесят французов, сражавшихся налегке, атаковали город в двенадцать тысяч человек, окруженный крепкими стенами и защищаемый многочисленным гарнизоном.

Прежде чем мексиканцы опомнились, французы налетели как вихрь, опрокинули защитников моста, завладели им и, не останавливаясь, вошли в город, уничтожая на своем пути всех, кто пытался оказать сопротивление.

Тут началось настоящее побоище. Французы очутились под картечью четырех пушек, которые стояли в конце улицы. Пули из всех окон градом сыпались на них.

Положение становилось критическим. Граф спрыгнул с лошади и обратился к солдатам.

— Кому нужны пушки? — закричал он, ринувшись вперед.

— Нам, нам! — И французы бросились за ним с беспримерным неистовством.

Артиллеристы были немедленно заколоты, а пушки развернуты против их прежних владельцев.

В эту минуту граф увидел Валентина и его охотников. Они сражались, как демоны, без устали убивая индейцев, которые напрасно сопротивлялись им.

— Боже мой, как хорошо! — радостно восклицал при каждом своем ударе Черный Лось. — Как умно поступил я, что приехал сюда.

— Хорошо, жарко, — с увлечением отвечал ему Весельчак.

В это время Валентин обошел город, вскарабкался на стену по забытой врагами лестнице и, не пролив ни одной капли крови, захватил пост, которым командовал мексиканский офицер.

— Спасибо за лестницу, — сказал он с насмешкой растяпе, затем отворил ворота и впустив в город французскую кавалерию.

Мексиканцы защищались отчаянно. Генерал Гверреро, льстивший себя надеждой хорошенько проучить дерзких французов, был совершенно ошеломлен их неистовством и решительно не знал, что предпринять против этих непобедимых чертей. Их ничем нельзя было остановить… Надо заметить, что французы не удостаивали вниманием выстрелы своих врагов — они сражались лишь холодным оружием.