На минуту упавший духом, дон Пабло снова вернул себе всю свою энергию, и теперь это был уже другой человек.

— Куда вы отправляетесь? — спросил он.

— В Санта-Фе, освободить вашего отца.

— Я пойду с вами.

— Пойдемте, — согласился Единорог.

— Нет, — решительно вмешался Валентин, — ваше место не там, дон Пабло… Пусть команчи одни делают то, что им нужно… Вы гораздо лучше сделаете, если останетесь здесь.

— Приказывайте, друг мой, — покорно отвечал молодой человек, — я вполне доверяю вашему опыту.

— Прекрасно, вы благоразумны, мой друг… Брат, — прибавил он, повернувшись к вождю, — вы можете ехать. Солнце уже поднялось над горизонтом, и да поможет вам милосердный Господь!

Единорог подал знак к выступлению. Команчи, размахивая оружием, испустили военный клич и, окружив привезенных ночью испанских пленников, тронулись в поход.

Курумилла встал и старательно завернулся в бизонью шкуру.

— Мой брат покидает нас? — спросил его Валентин.

— Да, — лаконично отвечал араукан.

— Надолго?

— На несколько часов. Отыскивать лагерь гамбусинос Красного Кедра, — отвечал с тонкой улыбкой Курумилла.

— Хорошо. Мой брат — мудрый вождь, он ничего не забывает.

— Курумилла любит своего брата, он думает за него, — сказал вождь.

С этими словами он грациозно поклонился присутствующим и удалился по направлению к Пасо-дель-Норте.

Валентин следил за ним глазами до тех пор, пока тот не скрылся, затем он задумчиво опустил голову на грудь, пробормотав глухим голосом:

— Славная и великодушная натура! Какое преданное сердце! Одна только эта правдивая душа и осталась мне как последнее воспоминание моих первых похождений!.. Единственный человек из всех моих старых и верных друзей!.. Луи, бедный Луи!.. Где-то вы теперь?

Глубокий вздох вырвался у охотника, и он крепко задумался.

Наконец Валентин поднял голову, провел рукой по лбу, как бы желая отогнать нахлынувшие на него печальные воспоминания и, обращаясь к своим друзьям, сказал:

— Простите меня, иногда я ухожу в себя. Увы, я также очень сильно страдал!.. Но оставим это, — добавил он весело, — что было, то прошло, займемся теперь нашими делами.

Он жестом пригласил их сесть рядом с собой, порылся в переметных сумках и, достав оттуда запас провизии, разложил перед ними.

— Подкрепитесь, — обратился он к ним, — мы не знаем, что случится с нами через несколько часов и должны собраться с силами. Потом, когда вы позавтракаете, вы подробно расскажете мне о том, как произошло похищение донны Клары: мне необходимо все знать.

Но друзья охотника, несмотря на все свои усилия, не могли проглотить ни одного кусочка и принуждены были отказаться от еды.

Увидев, что дон Пабло и отец Серафим ничего не могут есть, охотник положил обратно в сумку оставшиеся съестные припасы, закурил индейскую трубку и приготовился слушать рассказ о похищении донны Клары.

Оставим их беседовать между собой и присоединимся к команчам Единорога.

Как и накануне, все жители при появлении команчей бросились бежать куда глаза глядят с криком: «Закрывайте двери!.. Закрывайте двери!..»

Крик этот из конца в конец облетел весь город.

Через несколько минут на улицах уже не было ни души.

Прибыв на пласа-Майор, индейцы остановились перед ратушей.

По приказанию Единорога полуобнаженные пленники были помещены на некотором расстоянии впереди первого ряда. Возле каждого из них стоял вооруженный с ног до головы индеец, готовый по знаку Единорога размозжить голову пленнику. Паук, исполнявший уже один раз обязанности парламентера, подъехал к ратуше и объявил, что желает говорить с губернатором.

Офицер, которым был не кто иной как дон Лопес, вежливо попросил индейского воина подождать несколько минут, а сам отправился к генералу Вентуре.

Наконец через полчаса капитан дон Лопес вернулся и сказал Пауку, что губернатор вместе со своим штабом ожидает в зале совета вождя племени и троих самых заслуженных воинов.

Паук передал этот ответ Единорогу.

Последний сделал знак согласия, спрыгнул с лошади и направился к ратуше вместе с Пауком и тремя другими вождями.

Когда Единорог вместе с тремя индейскими вождями вошел в залу совета, губернатор едва заметным кивком головы ответил на церемонный поклон команчей и выпрямился в кресле, как будто хотел обратиться к ним с речью. Но если он и намеревался сделать это, Единорог не дал ему времени открыть рот.

Сашем решительными шагами направился к генералу Вентуре, который тревожно следил за ним.

Не доходя шага четыре до генерала, Единорог остановился, скрестив руки на груди.

— Приветствую моего отца, — начал он высокомерным и твердым голосом, — я пришел за ответом.

Генерал раздумывал, не зная, что сказать.

— Я жду, — продолжал индеец, зловеще сдвинув брови.

Генерал, припертый к стене, видел, что ему волей-неволей приходится исполнить данное слово.

— Вождь, — отвечал он, внутренне содрогаясь от страха, — ваши слова удивляют меня. Мексиканцы, насколько мне известно, не находятся во враждебных отношениях с вашим племенем, я не помню, чтобы белые сделали что-нибудь такое, на что вы имели бы право жаловаться. Почему же захватываете вы беззащитный город и вмешиваетесь в дела, которые нисколько не касаются вас?

— Мой отец не отвечает на мой вопрос, — сказал индеец, разгадавший уловку генерала, — но чтобы теперь же покончить со всеми обращенными ко мне упреками, я сейчас отвечу на все его вопросы. Во-первых, мои белый отец прекрасно знает, что между краснокожими и бледнолицыми со времени их прибытия в Америку ведется непрестанная борьба… она окончится только тогда, когда одно из двух племен, красное или белое, вымрет окончательно и уступит место другому. Во-вторых, отец мой сказал, что они не сделали ничего такого, на что мы могли бы жаловаться. Мой отец ошибается, причины есть… И одна из них — заключение в тюрьму дона Мигеля Сарате, который, будучи сам индейцем по происхождению, всегда нам покровительствовал. Пусть отец мой не спрашивает меня, по какому праву я здесь, — каждый честный человек имеет право защищать невинного… Теперь перейдем к другому. Когда вчера я был здесь, мой отец дал мне понять, что он согласен на мое предложение и сегодня произойдет обмен пленников.