После концерта Джейсон повел ее в бар. Она выпила калуа со сливками. Он все время проговорил с ней, иногда наблюдая за женщинами, проходившими мимо их столика. В какой-то момент она его перебила.
– Я хочу домой, – сказала она.
– Выпей еще…
– Я хочу домой.
Величаво-опустошенно глядела она из окна грузовика по дороге домой, передним зубом соскабливая блеск с губ. Ночь была черней дегтя, и ничто не светилось, кроме, как казалось ей, крылатой кошки, летящей над зданиями, хотя это легко мог быть дельтаплан, который ветром снесло с пляжа. Их грузовик въезжал на гору, к ступенькам, ведущим на бульвар Паулина, а в сточных канавах застыли люди, надевшие толстые плащи, чтобы защититься от песка; только головы их медленно поворачивались. Ветровое стекло грузовика было выпачкано солью. Луны не было, низко висел туман. Они взошли по ступенькам, на улице стояла кромешная тьма. «Вроде бы мы не выключали свет», – сказал Джейсон, уставившись на их окно. С вершины лестницы, с которой открывался город, видна была длинная вереница фар, очень медленно ползущих к пункту назначения – шествие в городе, укутанном в черный саван. Джейсон отпер наружную дверь на первом этаже, вошел и притронулся к выключателю в коридоре. Свет не зажегся.
– Черт, – сказал Джейсон. – Опять отключили.
Лорен прислонилась к стене, молча глядя в воздух перед ним.
– Что еще с тобой? – спросил Джейсон. Она покачала головой.
– Я пойду назад к грузовику, принесу фонарик.
Она кивнула.
– Жди меня здесь, – сказал он.
– Я пойду наверх.
– Погоди, пока я принесу фонарь, тогда пойдешь наверх.
– Я пойду наверх, – сказала она, отнимая у него руку.
Она видела: ему стало легче оттого, что она снова мертва. Она медленно шла по лестнице, не держась за перила, все еще скрестив руки. Все, что неслось в ней вперед весь день, теперь остановилось. Ее даже не хватало на то, чтобы почувствовать себя глупой или обиженной. Она испытывала смутную благодарность за то, что вокруг темно. Ее слегка изумляло, что хочется плакать: она уже давно этого не делала. С тех пор как умер Жюль.
Она поднялась на второй этаж, затем на третий. На третьем она повернула было на лестницу, чтобы взобраться на четвертый, последний этаж, когда один кусок ночи вдруг показался ей не таким потерянным, как остальные. Казалось, он пульсирует в конце коридора чернотой не столько приглушенной, сколько более глубокой, чем тьма вокруг него – словно эта часть ночи впитала больше света и поэтому была изгнана остальной темнотой, напрочь отвергнута ею. Она стояла на лестнице и глядела, прислушиваясь, и в черноте, которая не позволила бы ей увидеть собственную ладонь в паре дюймов от глаз, увидела, как изгнанник шевельнулся.
Она молчала. Она не позвала его. Ветер контрабандой пронес раздавшийся за окном пронзительный звук, и она не могла определить, животное это или визг тормозов на улице. Она вслушивалась, ожидая возвращения Джейсона, и думала о том, что почувствовала, когда в первый раз увидела Мишеля. Здесь, на лестнице, она чувствовала себя неуязвимой для обычных циферблатов и того потока энергии, который вот-вот должен был возобновиться и снова заставить их зажужжать. Изгнанник снова двинулся, поближе к ней, и, когда он остановился, пространство вокруг застыло; она стояла, и ей нечего было изучать, не к чему притронуться, ничего не слыхать с улицы; в темноте все было раскрыто. Она стояла неподвижно, едва дыша, на самом краю лестницы, брошенные ступени и конец которой нигилистически перемешались, и твердила себе: «Сделай что-нибудь», – хотя ей хотелось никогда не уходить отсюда. Она приказывала себе подняться по лестнице и раз за разом ослушивалась; она никогда ничего от него не ожидала. Это значило бы слишком много предположить. Он не мог знать, что она потеряла Джейсона, поскольку в этом она не признавалась даже себе; он не мог знать, что она потеряла кольцо, так как она сама его сняла; он не мог предугадать принятые ею решения, поскольку она их еще не приняла. Ей не могло подуматься, что он ощутит, как она бродит по коридорам неведения, поскольку не она выбирала двери; скорей ему пришлось бы приноровиться к грусти, не понятой ни одним мужчиной, которого она знала (и уж точно не Джейсоном). Другими словами, ей не могло быть известно, что он не похож на Джейсона, а ему, предположила она, не могло быть известно, каков Джейсон и до чего, как следствие, довел ее брак. Ни одному из них не положено было этого знать, только теперь нечего было изучать, не к чему притронуться, ничего не слыхать с улицы, нечего чувствовать, кроме вещей, которые ни один из них не мог знать о втором; и поэтому они чувствовали все. Не подробности, не судьбоносные травмы, но окончательное кровавое побоище, опустошившее обоих. И когда с улицы раздались шаги Дженсена, она почувствовала на щеке одну слезу, а затем шаги ее мужа прогремели на улице в темноте. Она подняла пальцы перед собой и почувствовала его лицо в нескольких дюймах от своих глаз, и между ними словно бы дернулась и натянулась лежавшая кольцами нить. Затем раздался голос Джейсона, и она легонько провела по этому лицу пальцами, пока кончики их не коснулись ткани над одним глазом, и, если она и собиралась что-то пробормотать, он поймал этот звук ртом. Он не прерывал поцелуя, и его лицо не отодвигалось от ее лица, и тогда она убрала ладони с его обнаженной груди и передвинула на его голые плечи, обняв его спину, притягивая его поближе к себе. Его пальцы были у нее в волосах. «Лорен!» – раздался голос Джейсона снизу. Рука гладила ее подбородок; она слегка наклонила голову и больно укусила эту руку. Рука не сдвинулась с ее лица. Она разглядывала темноту, ища его, и знала, что он тоже на нее смотрит. За миг до того, как он притронулся к ней, они оба знали, как это будет, что они почувствуют. И в тот миг, когда он поцеловал ее, они оба узнали, что уже целовались в другое время, в другом месте.
– Откуда я тебя знаю? – услышала она его шепот.
– Не знаю.
– Но мы уже встречались, – услышала она его голос.
– Встречались.
– Два года я не видел живого лица, которое не было бы мне чужим, – услышала она его голос – И вдруг увидел твое и узнал тебя. Как лица, что я узнаю в фильмах.
– Лорен! – раздался голос Джейсона, и его рука сдвинулась с ее лица. Она протянула свою руку, чтобы удержать его. – Лорен!
– Да.
Луч Джейсонова фонарика вспорол лестничную площадку. Свет наводнил коридор и город.
– Ты только подумай, – сказал он с лестницы. – Стоит мне принести фонарь, как включают свет.
Она стояла на том же месте, глядя в коридор перед собой. Коридор был пуст. Соседская дверь была закрыта.
Над перилами показалась голова Джейсона. Он посмотрел на нее.
– Ты что, со счета сбилась? – сказал он. – Наш этаж следующий.
Она поглядела на дверь и кивнула.
– Темноты испугалась? – спросил он.
– Темноты испугалась, – ответила она.
Она проснулась среди ночи, не зная, было ли это на самом деле. Она лежала на боку, глядя в спину Джейсону. Она прислушивалась к звукам снизу. Она ворочалась, и крутилась, и встала, и, как всегда, подошла к окну, как всегда, ища ответа. Она подумала о кошках и пошла в ванную, поглядеть в зеркало. Все гудело; если это и был сон, он ни на мгновение не соприкасался с явью. И тут внутри у нее все подскочило: она увидела в зеркале, что в волосах застряло что-то, чего там никогда не было. Оно легко отцепилось, оставшись у нее в пальцах: короткая, тонкая нитка, очень темная, от кусочка черной материи.
