Несколько дней спустя все трое были одеты во все новое, с иголочки.

Купил я себе белый джинсовый костюм, новые сандалеты, туфли, три рубашки с погончиками. Купил для Сонечки платье. Шерстяную кофту Жанке. Роскошно прибарахлился Максим и дал телеграмму в Киев: «Перестаньте слать дурацкие сухари, мыло...» Артур же, всю жизнь грезивший японским товаром, купил огромный транзистор с магнитофоном. И загремела музыка на наших ночных раскопках, сотрясая мощные крепостные стены. 

 Утолив первый голод материальных страстей, голод жадных, нездешних глаз, мы после расчета стали оставаться у Петуха подольше. Не летели после работы, как сумасшедшие, к Мусорным воротам, не мчались, сломя голову, мимо священной Стены плача, не рвали из рук Петуха свои кровные лиры, чтобы поспеть к закрытию магазинов на улице Яффо, а стали вкушать от пищи духовной.

 Первым делом наш босс и благодетель дал нам понять, что у каждого в мире еврея, и у нас в том числе, есть доля и право на Храмовую гору. Право наследников, хозяев, чем немало нас удивил. Было здесь поле и гумно у некоего йевусея, и царь Давид решил это место откупить. Не взял даром, как тот ему предлагал, и не заплатил из казны, а откупил! Поделил на все двенадцать колен, чтобы каждый израильтянин внес свою долю. И вышло как есть у нас право на владение гробницей в Хевроне, что записано в Торе, так есть оно и на Храмовую гору...

 Но не позволил Б-г Давиду строить Храм, ибо был он человеком воинственным, много крови пролил, а назначение Храма жизнь и мирные жертвы: Б-г возжелал, чтобы Храм был воздвигнут руками сына его, Соломона.

 Сорок лет продолжалось строительство, и не коснулось камней железо, ибо железо тоже символ убийства. Обтачивал камни червь “шамир”, похищенный Соломоном у князя тьмы Асмодея. Был этот червь размером с ячменное зерно, жил в свинцовой коробочке, выстланной ватой, но пожирал камни проворно. Так и хранился у Соломона.

 После таких вступительных лекций Петух отпирал решетки и приглашал нас в глубокие мрачные тоннели, где велись секретные раскопки. Подводил к глубоким шахтам, включал прожектор и там, в немыслимой глубине, показывал основание Храма блоки, уложенные зодчими царя Соломона, будто вчера уложенные, и с точностью ювелирной.

 «Разве скажешь, что этим камням три тысячи лет?» - спрашивал шепотом. И вел дальше, уже под Храмовой двор, под скалу Святая Святых, к “основанию мира и всей Вселенной”.

 За завесою Святая Святых, куда раз в год, в Судный день, входил первосвященник, находились обе скрижали, принесенные Моисеем с Синая... Открыл Б-г Соломону, что Храму его предстоит быть разрушенным. И Второму тоже... А Третий спустится с неба и стоять будет вечно! И сделал Соломон устройство, известное только левитам. Приведенное в действие, оно опустило скрижали в земные недра... Где-то здесь скрижали и должны находиться. Их мы как раз и ищем!

 Так мы в то лето и жили артелью трех боксеров, скрывая от всех остальных на нашем учительском семинаре курган с раскопками, археолога Петуха и внезапную свою зажиточность. В тайну наших ночных приключений был посвящен лишь один человек руководитель спортивной секции на семинаре Нафтали Бен-Галь, бодренький старичок, похожий на покойного Джека Сидки, заботливо, по-отечески нас опекавший.

 По пятницам нас отпускали. Я возвращался к семье, в Ашкелон, купался в море, загорал на пляже, набираясь сил на неделю, а в воскресенье утром снова летел в автобусе в Иерусалим.

 Артур с Максимом много ездили. Свои субботние дни проводили на стадионах, в спортивных залах. Искали бокс, но бокса в Израиле так и не нашли, а потому становились все мрачнее, покуда не впали в отчаяние.

«Пустыня! - хватались они за головы. - Куда приехали? Тут и браться не за что, не с чего начинать! И не хотят они бокса! Не знают, с чем его кушать...»

 Приближался сентябрь, начало учебного года, нам предложили преподавать физкультуру в школах. И мы согласились. Решили начать с мальчишек.

 Тем временем мы все трое получили квартиры в новом каменном доме, чудненькие три квартиры. И совсем смирились: “Слава Б-гу, хоть жить будем вместе...”. 

* * *

Однажды Петух привел нас на новый участок. Пирамиду с лебедкой велел не брать. Был он взволнован, нервничал, говорил, что работа пустяшная, но есть в ней опасность. Тащить ничего не надо, только набросить ремни, цепи и закрепить узлы. Утром прилетит вертолет и все вытащит.

 Человеку та тяжесть не под силу.

«Вы только берегите себя! Ради Б-га, себя берегите!» - заклинал он нас.

 По веревочной лестнице мы сошли в глубокую, узкую траншею. Из нее под углом в сорок пять градусов торчал чудовищный блок. Такой нам ни разу не попадался! В траншее было темно и тесно. Качнись эта штука на сантиметр, не увернуться, и всем троим могила!

 Держался блок на подпорках.

«Что за идиоты у вас тут копали! - раздраженно крикнул Артур. - Вас что, не учили технике безопасности?»

 Петух, оставшийся наверху, не расслышал его или не понял. Он стал бросать нам цепи и ремни, направлять слепящий прожектор. Крикнул, чтобы скорее вязали, суетились поменьше и не касались подпорок.

 Мы стали соображать и советоваться. Весь расчет мог строиться на одном: какая часть блока еще в земле? Если большая, то можно на него и взобраться, если же нет и весь он уже окопан, то

камень, пожалуй, превратится в надгробный.

 Артур уперся, пробуя его устойчивость. Потом перебросил ремень, свел оба конца и повис, сильно подергав.

«Ну, братцы, была не была, где наша не пропадала!»

 Он поднялся по лестнице и взошел на блок, прохаживаясь над нашими головами.

Помню, успел я еще подумать, мрачно иронизируя: “По нему-то “Кадиш” говорить не будут, а вот по мне и Максиму...”. В эту минуту затрещали подпорки. Я в ужасе успел заметить, как блок стал медленно накрывать нас, и инстинктивно вытянул руки. Страшная тяжесть навалилась на меня, подмяла, точно былинку. Мелькнула, помню, картина: стою в ашкелонском парке между колоннами капища, воображая себя Самсоном: “Погибни душа моя...”. Вот ты и гибнешь, Феля! Так с твоим предком и было!

 Артур визжал на блоке каким-то бабьим, истерическим голосом. Предсмертным матом крыл неизвестно кого Максим, наверху орал и визжал Петух. Кричал и я, конечно, а что не помню... И вдруг я стал выпрямляться. Подумал тут же про Максима: “Ну и дед, ну и силища! Он и есть настоящий Самсон! Горилла эдакая...”. Я видел, задрав голову, как верхний торец блока выплывает из траншеи. Бесконечной тушей, как кит, как подводная лодка. И, продолжая лишь направлять блок, перебирал руками, покуда не опустела траншея.

 С минуту было тихо. В синем, кинжальном свете прожектора плясала пыль. Чертыхаясь и подвывая, я тер кулаками глаза, сослепу спотыкаясь об искривленные, изломанные подпорки.

«Ну, что, живы?» - прохрипел сверху Артур.

«Живы, вроде, а ты? - отозвался Максим. - Ты-то как наверху оказался?»

«Вы меня с блоком и вынесли...»

 Прочистив, наконец, глаза, я стал прозревать. “Чертовщина какая-то! Не шутку ли выкинул с нами Петух?! Уж слишком легкий, бутафорский камень какой-то... Да, но ведь вначале он был тяжелый, как смерть! Что же с ним случилось? Колдовство, чудо? А почему бы и нет? Петух намекал, что изучает Кабалу, говорил, что может и показать кое-что. Вот и показал, сотворил...”.

 Мы выбрались из траншеи. Петуха было не узнать другой человек! Словно бесноватый, он бегал вокруг громадного параллелепипеда, облепленного сырой землей. Борода его развевалась, пейсы размотались, шляпу он потерял.

 «Чудо, евреи, древнее чудо! - воздевал он руки к звездному небу, рвал и теребил полосатый халат. - Благословен Ты, Г-сподь, давший мне дожить до этого дня, увидеть своими глазами!»

 Подошел и я к блоку: высота его доходила мне до груди, ширины же в нем было метров шесть, не меньше. Постукал его ботинком, качнуть попробовал бутафорским он не был, нет! Пронзенный чем-то внезапным, я покрылся мурашками. Вдруг тоже захотелось воздевать руки, бесноваться, выкрикивать... Но удержался, с трудом удержался.