– Обязана ли я также сказать ему, что я княгиня Сант’Анна, друг Императора? Я сомневаюсь, что тогда прием будет такой же сердечный, – съязвила Марианна. Затем, более строго, она продолжала – Нет, крестный! Я не поеду в Кусково, где мне нечего делать. Простите меня за непослушание вам впервые в жизни, но я хочу остаться в Москве.
Внезапно она ощутила холодную сухую руку кардинала на своей руке.
– Что за упрямство! – проворчал он. – Почему ты хочешь остаться? Только чтобы увидеть его, не так ли? Признайся же, что ты ждешь Бонапарта?
– У меня нет никаких оснований не признаваться в этом, как вы говорите! Да, я надеюсь встретить Императора, потому что хочу побеседовать с ним.
– О чем?
Марианна поняла, что попала на скользкую почву. Еще немного, и, забыв, что Готье де Шазей был одним из злейших врагов корсиканского Цезаря, она могла совершить непоправимое. Но она вовремя спохватилась и после легкого колебания продолжала:
– О моих пропавших друзьях. Я приехала сюда с Жоливалем, Язоном Бофором и его помощником, ирландским моряком. Я потеряла их: Жоливаля и О’Флаерти вчера, в толкучке на Красной площади... а Язона увели пленником русские после того, как он ранил на дуэли графа Чернышова.
Ей показалось, что кардинал взорвется.
– Безумец, трижды безумец! Дуэль! В охваченном паникой городе и с одним из фаворитов царя! И из-за чего дуэль?
– Из-за меня! – выйдя из себя, вскричала Марианна, не думая больше приглушать голос. – Когда уже вы перестанете считать моих друзей разбойниками, а своих святыми? Не у графа же Шереметева должна я искать Жоливаля и Крэга О’Флаерти или моего бедного Язона? Бог знает, что сделали с ним казаки. Жив ли он?
Дрожь в ее голосе подействовала на кардинала и заставила его смягчиться.
– Если его противник жив – безусловно! Но если нет... в любом случае Шереметев может быть полезен, чтобы найти его. У него огромное влияние, и его друзьям в армии нет счета. Умоляю тебя, отправляйся к нему.
Но после короткой внутренней борьбы она отрицательно покачала головой.
– Не раньше, чем я найду Жоливаля. После этого, да, может быть, я пойду к нему. Я не могу поступить иначе. Зато вас, такого могущественного и всезнающего, вас умоляю я попытаться узнать, что случилось с Язоном. В таком случае... да, я буду ждать вас в Кускове.
Она воздержалась добавить, что Жоливаль необходим ей, чтобы выполнить взятую ею на себя добровольную миссию для Наполеона, обещавшую ей возможность уехать в Америку. Наступила очередь кардинала заколебаться. В конце концов он пожал плечами.
– Скажи мне, где и как произошла эта глупая дуэль. Куда, по-твоему, увели казаки американца?
– Я не знаю... Они сказали, что атаман решит его судьбу. Что касается дуэли...
В нескольких словах она описала ее, упомянула имя князя Аксакова и стала ждать реакцию крестного. После краткого молчания он прошептал:
– Я знаю, где находится атаман Платов. Постараюсь навести справки. Но ты делай то, что сказал я! Попытайся найти своих друзей, если это для тебя так важно, но будь готова покинуть Москву до завтрашнего вечера. Дело идет о твоей жизни.
– Но почему же, наконец?
– Я не могу тебе это сказать. Не имею права. Но умоляю тебя послушаться: необходимо, чтобы завтра вечером ты была в Кускове. Там мы встретимся.
И, не говоря ни слова больше, Готье де Шазей круто повернулся и ушел. Небольшая его фигура словно растаяла во мраке коридора, Марианна вернулась в свое убежище, где Ванина продолжала мирно спать. Она легла рядом с нею и, чувствуя облегчение, переложив заботы по розыскам Язона на более крепкие плечи, постаралась забыть об угрожавшей ей таинственной опасности. К тому же у нее было в запасе тридцать шесть часов. И на этот раз она заснула спокойным сном без кошмаров...
Ее разбудил сигнал трубы, и, открыв глаза, она при свете свечи, ибо дневной свет не проникал сюда, увидела Ванину, с трудом пытавшуюся надеть черное платье, безусловно более подходящее в этих условиях, чем ее невероятный костюм античной царицы. Дело шло с трудом: застряв в поясе, который она забыла развязать, певица бранилась сразу на нескольких языках.
Марианна поспешила освободить ее, развязав узел и потянув платье вниз.
– Спасибо! – вздохнула Ванина, красная и всклокоченная, начавшая уже задыхаться под плотной тканью. – Я обязана этим изящным туалетом щедрости нашего хозяина, который только что принес его мне. Должно быть, это подарок какой-то дамы, милосердной, но... не до такой степени, чтобы пожертвовать новое платье, – добавила она, сделав гримасу. – Мне не нравятся ни ее духи, ни запах, который они должны перебить...
Сон и мазь Ванины сотворили чудо. Плечо у Марианны онемело, но почти не болело, и признаков лихорадки не ощущалось.
– Который может быть час? – спросила она.
– Признаться, я и сама не знаю. Мои часы остались в театре, а в этой комнатушке трудно определить время, тем более что я забыла спросить об этом у аббата.
Легкий на помине, он тут же появился с подносом, на котором дымились две чашки чая со сливками рядом с двумя кусками черного хлеба.
– Сейчас полдень, – сказала он, – и, к сожалению, это все, что я могу вам предложить. Уж извините меня!
– Вы не нуждаетесь в извинениях, padre. Самая красивая в мире дева может дать только то, чем ее наделил Господь, – легкомысленно прощебетала Ванина.
Но аббата сравнение, похоже, не шокировало, и, не распространяясь больше, певица поспешила сменить тему, спросив, что означают эти сигналы трубы.
– А вы что подумали? – вздохнул аббат, пожав плечами. – Это армия Бонапарта вступает в Москву...
Только «Бонапарт» объяснил Марианне больше, чем долгий разговор. Еще один, у кого в сердце нет Императора! Впрочем, раз такой великий конспиратор, как Готье де Шазей, остановился у него... Тем не менее она с признательностью улыбнулась ему.
– Мы больше не будем затруднять вас, господин аббат, – сказала она. – Раз французы пришли, нам уже нечего бояться.
Они торопливо съели завтрак, поблагодарили аббата за гостеприимство и покинули дом, не вызвав, впрочем, попыток удержать их. Марианна теперь спешила подальше уйти от их убежища, которое казалось ей логовом заговорщиков.
Выходя, она обратила внимание, что никто из укрывавшихся здесь не появлялся, и сделала вывод, что приход соотечественников их не радует. У Ванины, кстати, было такое же ощущение.
– Аббат Сюрже славный малый, – сказала она, – но, интересно, не занимается ли он политикой и что за люди прячутся у него? Таких церковных сторожей, как у него, я еще не встречала.
Марианна не смогла удержаться от смеха.
– А я тем более, – с легким сердцем сказала она. Когда они вышли на улицу, яркое солнце сменило ночную грозу, о которой напоминали широкие лужи, сломанные ветки деревьев и разбитые цветочные горшки, а в окрестностях церкви не было ни единой души.
– Пойдем на Красную площадь, – предложила Ванина. – Это сердце Москвы, и именно к ней стремятся войска. Я думаю, что Император расположится в Кремле.
По таким же безлюдным улицам, где изредка в окнах и дверях появлялись жители, женщины добрались до набережной Москвы-реки и прошли по ней до площади Наместника. Тогда они увидели, что осталось только два моста. Остальные восемь были, очевидно, взорваны ночью, и их остатки выглядывали из воды.
Странным казался этот обезлюдевший город, без всякого движения, почти мертвый. Ни единого шума, кроме еще далеких, но приближающихся звуков труб, катящихся пушек и грохота барабанов. Все это вызывало ощущение подавленности, и обе подруги, обрадованные возможностью свободно пройтись по свежему воздуху, постепенно перестали делиться впечатлениями и продолжали путь молча.
Гигантская Красная площадь открылась перед ними во всем своем величии и пустоте. Только двое русских солдат, видимо, отставших, стояли на коленях перед удивительно расцвеченным красно-сине-золотым собором Василия Блаженного и несколько быков бродили по брусчатке.
