Еще секунда — и он вдруг неловко побежал к краю стола и, возможно, свалился бы с него, не выстави Коулмен на его пути украшенные перстнями пальцы.

Соверен поймал себя на том, что вжался в спинку кресла. Кукла пугала. Коулмену она не далась, а развернулась и, щелкая ступнями-дощечками, заторопилась на другой край. Здесь ее ждала вторая рука и всхлип Эмерса, с ужасом наблюдающего за ожившей деревяшкой. Старик, ища опору, сбил с бюро несколько огарков.

Человечек же, словно почуяв барьер, задом наперед отступил в центр.

— Ну как? — сводя руки, спросил Коулмен. — Не правда ли, как жи…

Он не успел договорить, а кукла, стараясь вырваться из капкана, уже нашла выход и, присев, прыгнула прямо на Соверена.

— …вая?

Соверен и сам не понял, как его ладонь механически сомкнулась на занозистом горле-колышке. Руки и ноги человечка принялись чувствительно бить его по предплечью, вылетела из скобы и завихляла какая-то трубка, потек зеленоватый дымок.

— Дайте! — меняясь в лице, требовательно произнес Коулмен.

Он почти вырвал куклу из рук Соверена, выдернул из спины склянку-батарею, и человечек обмяк; скрипнув, деревянные конечности повисли вдоль тела.

Склянку Коулмен, поглядывая на хозяина кабинета, вытряс, зеленоватая струйка поднялась к потолку и рассеялась, оставляя после себя сладковатый запах. Соверен почему-то подумал, что так пахнет тухлятина.

— Так вот, — сказал Коулмен, кинув куклу ловко поймавшей ее тени, — я могу оживить вашу невесту. Вашу Анну.

— Что? — каменея лицом, спросил Соверен.

— Оживить, — Коулмен, понюхав опустевшую склянку, вернул ее во внутренности пальто. — Когда я обещаю что-то, это значит, что я могу это сделать.

— И она будет такая же? — кивнул Соверен на чемодан, в который упрятали куклу.

— Нет. Не совсем. Она будет подчиняться только вам. Представьте…

Соверен на миг прикрыл глаза.

— И что я буду должен сделать?

— Это уже деловой разговор, — Коулмен закинул ногу на ногу. — Я закурю?

— Пожалуйста.

Пахучая кубинская сигара ткнулась рыльцем в свечу на подсвечнике.

Коулмен с наслаждением затянулся, выпустил дым через ноздри и несколько секунд смотрел, как тлеет, чуть слышно потрескивая, сигарный кончик.

— Я стараюсь не заставлять людей делать что-то вопреки их убеждениям, господин Стекпол. Поэтому моя просьба будет вполне соответствовать вашим понятиям о законности и справедливости. Я смотрю, вы в курсе всех новостей.

Он развернул к себе номер «Престмутских хроник» и постучал ногтем по фотографии.

— Нет, я не в курсе, — сказал Соверен.

— Не поверю, — фыркнул Коулмен. — В Престмуте убивают детей, и вам все равно?

— Мне уже с полгода все равно.

— И это знаменитый Соверен? Почему, кстати, вас зовут Совереном?

— Второе имя мне дал отец. Именно во столько он меня оценил по рождению. А когда я начинал помощником констебля в Догсайд-филдс, одном из самых поганых райончиков Престмута, мне дали кличку Полпенса.

Коулмен затянулся снова.

— Забавно. Вы можете удалить слугу прежде, чем я перейду к самой просьбе? Не хотелось бы лишних ушей.

— Эмерс, вы свободны, — сказал Соверен.

— Да, сэр, — старик, поклонившись, прошаркал в холл. — Я пойду к машине. Посмотрю, что там.

— Да, конечно.

За Эмерсом вышла и тень с чемоданом.

Створки дверей сошлись, заставив пламя свечей сплясать какое-то подобие ирландского кейли.

— Что ж, — Коулмен оскалился, — вот мы и остались… — он оглянулся на свою вторую тень, все также неподвижно стоящую за креслом. — На слугу можете не обращать внимания. Я не привык оставаться один на один где бы то ни было.

— Предусмотрительно, — сказал Соверен. — И многое говорит, если не о вашем настоящем, то уж точно о вашем прошлом.

Коулмен сбил на газету сигарный пепел.

— Да, есть, что вспомнить… Но, впрочем, — оборвал он себя, — это не относится к нашим с вами делам. Мне нужно, чтобы вы доставили ко мне, в Пичфорд-Мэйлин, одного человека. Он сбежал, и, возможно, это, — его палец ткнул в фотографию, — его рук дело.

— Тогда вам следует обратиться в полицию, господин Коулмен.

— Здесь есть два момента, почему я не буду этого делать. Первый — моя репутация. Видите ли, этот человек — мой инженер и в некотором роде компаньон. Если вскроется, что второе лицо «Эфирных механизмов» — убийца, боюсь, на всем предприятии можно будет поставить крест. А прибыль, и весьма хорошую, я бы терять не хотел. Кроме того, и «Паровые машины» Корлисона, и «Электрические двигатели» Зиммерса, осевшие в Престмуте, видят в «Эфирных механизмах» своего конкурента, хотя, видит Бог, я всегда был за разумную кооперацию. Притопить меня им будет в радость. А в полиции полно желающих за несколько фунтов, если не шиллингов, поделиться закрытой информацией.

— Ваш компаньон сошел с ума?

— В некотором роде, — сказал Коулмен. — Он стал одержим смертью. Эфир — это не электричество, не пар. Многие называют его эссенцией жизни. К сожалению, в познании этой эссенции мой компаньон, видимо, зашел слишком далеко.

— В каком смысле? — нахмурился Соверен.

— Жизнь и смерть — процессы тесно связанные, — уклончиво ответил гость. — Эфир тоже, можно сказать, энергия пограничная.

Он снова занялся сигарой, видимо, посчитав, что ответил на вопрос. Соверен не стал упорствовать с разъяснением.

— Хорошо. А вторая причина?

Коулмен посмотрел, как дым, рассеиваясь, плывет к потолку.

— Вторая причина прозаичней. Вы же знаете, что Престмут сам по себе — королевство в королевстве. Правительство напрямую контролирует лишь три района — центральный Бассет и два прилегающих к нему южных — Вондеринг и Эссекс. Остальные районы отданы на откуп местным муниципалитетам. В некоторых муниципалитетах имею влияние я, в некоторых имеют влияние «Паровые машины» или «Электрические двигатели». Это, скажем, негласное разграничение зон деятельности. Но в некоторых районах, как в кстати упомянутом вами Догсайд-филдс, власти нет совсем, то есть, я имею ввиду — законной власти, и уже несколько десятилетий в них правят выборные старшины или, будем честны, преступные авторитеты. Полиция центральных районов, к сожалению, туда суется редко, больше с бесполезными облавами, чем исполняя свою функцию по охране порядка. Так вот, я полагаю, что мой инженер, которого зовут…

— Лефоруа.

— Не угадали. Лефоруа стоял у самых истоков «Эфирных механизмов», еще когда… — Коулмен осклабился, погрозив Соверену сигарой. — Вы умеете разговорить собеседника. Инженера зовут Матье Жефр. И я полагаю, что скрылся он в одном из тех районов, что не подконтрольны полиции. Как видите, связываться с ними нет смысла.

— Почему вы тогда не обратитесь к старшинам? — спросил Соверен. — Еще можно нанять «ловкачей» или «котов».

— Я неплохо знаю порядки, господин Стекпол. Ни один старшина не выдаст беглеца. Так он навсегда утратит доверие своего сообщества. Или, того чище, однажды ляжет в постель и уже не проснется. И ни одна престмутская банда не возьмется за «снычку» из района, не посоветовавшись с его старшиной. А договариваться с «залетной» бандой из другого города…

Коулмен поморщился и затушил сигару о газету.

— Кроме того, заподозрив в нем маньяка, старшины расправятся с Жефром. А я этого не хочу.

— Но если он на самом деле убийца…

— Это еще надо доказать.

— Тогда мне надо поговорить с кем-то, кто его достаточно хорошо знал.

— Зачем? Я хочу, чтобы вы привели Жефра ко мне, а не выпытывали у моих подручных о его пристрастиях!

Соверен помолчал.

— Господин Коулмен, вы же располагаете приличными средствами? Почему бы вам не пойти к старшине и не договориться с ним полюбовно? Ваш инженер все-таки чужд воровской и разбойной среде. Полсотни фунтов, и «общество» вполне может ненадолго отставить понятия чести в сторону.

— Черт побери!

Коулмен пружинисто встал. Несколько мгновений его сильные пальцы сжимались в кулаки, а ноздри раздувались, подобно обезьяньим, но он овладел собой.