У человека нет серьезных природных врагов. Он занимает вершину пищевой пирамиды, и потому данные его отбраковки заложены в самом человеке. При исключении внешних факторов нужно вернуться к любому моменту человеческой эволюции. Или даже дочеловеческой. У неандертальцев половина родившихся погибала, не достигнув репродуктивного возраста.
По данным французского антрополога А. Валуа и советского антрополога В. П. Алексеева, из 39 неандертальцев, черепа которых дошли до нас и были изучены, 38,5% умерли в возрасте до 11 лет, 10,3% — в возрасте 12 — 20 лет, 15,4% — в возрасте 21 — 30 лет, 25,6% — в возрасте 31 — 40 лет, 7,7% — в возрасте 41 — 50 лет и только один человек — 2,5% — умер в возрасте 51 — 60 лет.
По данным раскопок захоронений в Англии и Германии для 3 тыс. до н.э. было зафиксировано, что почти половина детей не доживала до трех лет. Во всех странах, не затронутых цивилизацией, во все времена — что 300 тысяч лет назад, что три тысячи — картина повторяется, так что приводить развернутые сведения по всем регионам не имеет смысла. Аналогичные данные получены Г. Рохлиным и другими исседователями. Вообще такая ситуация продержалась до средних веков.
Получается, что на момент завершения эволюции существовала система: детей в среднем свыше четырех, временной прирост очень мал, детская смертность (до наступления репродуктивного возраста) высокая, свыше 50%. Правило подтверждается данными анализа захоронений как людей, так и неандертальцев. Соотношение 50% умерших до периода воспроизводства на 50% оставшихся для воспроизводства подтверждается и данными палеостатистики, и генными математическими рассчетами, и современными статистическими наблюдениями, и логикой: поскольку дети похожи на родителей, но не такие же, качество, наследуясь, случайно перераспределяется: кому–то из детей больше качества, кому–то — меньше.
Свободный выбор партнера по биологическим признакам позволяет обходиться «меньшей кровью», поскольку всегда работает на повышение качества потомства. Но если выбирать партнера по социальным признакам, числа «4 детей» и «50% отбраковки» должны быть повышены.
В отбраковку попадают в первую очередь экземпляры с визуальным (фенотипическим) проявлением рецессивных и доминантных генов, во вторую — экземпляры национально не адаптированные, в т.ч. большая часть людей со вторичным гетерозисным эффектом, в третью – недостаточно интеллектуальные, но это особый вопрос.
А если выключить отбраковку, то при наличии любого количества детей биологическое качество населения будет падать на величину 50% минус мертворождения и смертельные мутации с каждым поколением.
Разные расы по–разному подвержены влиянию вредных рецессивных генов. Признаки расовой адаптации являются для белой расы рецессивными, но сведение воедино этих признаков приводит к рецессивным нарушениям. Иначе, поддержание признаков адаптации белой расы требует дани в виде большего числа рецессивных больных, чем у иных рас. Отбраковка в белой расе природно должна быть выше.
Процесс отбраковки не стоит смешивать с биологическим прогрессом – нужно сказать, не заметным на протяжении нескольких тысячелетий. Прогрессируют нации. Прогрессируют расы, растворяя нации в себе и генерируя нации новые. Первым элементом биологического прогресса являются спонтанные мутации, передающиеся по наследству. Но отбраковка ведется из известных величин, а эволюционные мутации — величины еще не известные. Ситуация складывается аналогично положению в генетике: евгеника существует только в негативном варианте, т.е. эта «наука об улучшении человеческой породы» знает только то, что не нужно делать, что плохо. Но она не знает, что хорошо. Так же точно нации не знают, что хорошо, но имеют достаточное представление о признаках, которых бы они хотели избежать.
Нация должна подавлять своих слабых членов, чтобы обеспечить перераспределение средств в пользу повышения численности потенциально здоровых. Это заложено в людях на уровне звериной повадки. Это уровень внутренней отбраковки. Это и является причиной и дедовщины, и других подобных явлений. Но нация должна быть уверена в бесполезности этих членов – а такой уверенности сейчас ни в одной нации, ни в одной группе нет, и потому явление подавления представляется столь уродливым. Древние архетипы вылезают – и не всегда с положительной стороны.
Главный залог развития человеческой популяции – это отбраковка; но не просто отбраковка, а по природным принципам. Второй залог – это свободный выбор партнера. Нации, нарушившие хотя бы одно из этих правил, катастрофически теряют биологическое качество и обычно уничтожаются конкурентами. Регенерация, т.е. возрождение нации, потерявшей качество – о ее возможности писал, например, Л. Гумилев – это не восстановление нации целиком, это изменение количественного соотношения биополноценных и бионеполноценных вследствие постепеного разрастания числа потомков людей, по каким–либо причинам не нарушившим указанных правил.
Нации живут не в вакууме — они живут среди других наций и находятся с ними в состоянии конкурентной борьбы. В такой борьбе проигравшие погибают. Но чтобы выиграть, нация должна обладать не только адаптационными возможностями, но и интеллектуальными. Качество нации жестко предопределено степенью свободы выбора во–первых и степенью отбраковки во–вторых.
Внутривидовая конкуренция — самый жесткий вид конкуренции. У людей, в отличие от кошачьих, борьба ведется на уровне популяций. Внутрипопуляционная борьба в равной степени присутствует, но она направлена только на повышение внутреннего же качества популяции и никогда не превалирует над борьбой межпопуляционной.
Один раз появившись, интеллект стал фактором межнациональной борьбы за жизненное пространство. Нации, не обладавшие достаточным количеством интеллектуальных представителей, сходили с исторической сцены и доживали век на задворках истории, обычно в покоренном состоянии.
Интеллект наследуется, но как элемент многофакторный – гена интеллекта не существует. Есть комплект, предполагающий развитие интеллекта у человека. И можно вывести функцию прямой зависимости количества интеллектуальных людей от общего биологического качества нации. Это происходит потому, что у наций с высоким качеством интеллектуальные затребованы для дальнейшего прогресса, интеллектульные становятся успешными и оставляют большее потомство.
Если биологическое качество нации падает, то падает и ее интеллектуальный потенциал. Причем как элемент сложный, он разрушается в первую очередь. С этим, скорее всего, и связана неспособность наций давать отпор захватчикам. И этим объясняются исторические парадоксы, когда нации, имеющие сильные государства, традиционно сильные армии, вдруг оказываются неспособны дать отпор даже мелкому агрессору. Просто эти великие нации вошли в стадию деградации, что отразилось в момент нападения только на интеллектуальном потенциале, но ни на чем больше. Для поражения этого больше чем достаточно.
Враг не будет делать скидку человеку со сниженным зрением – он этому только порадуется. Равно и коммерсант только постарается извлечь выгоду от слабоумия партнера. Почему–то при всей цивилизованности эти действия не считаются зазорными. Посредством социальных механизмов целые нации поддерживаются в биологически неконкурентоспособном, а одновременно низкоинтеллектуальном состоянии. А чтобы соблюсти моральный статус, после превращения миллиона здоровых людей в больных принято прилюдно страдать по поводу одного–двух несчастных.
Интеллект состоит не только в том, чтобы победить. Интеллект состоит и в том, чтобы вовремя сдаться. Например, на Кавказе перед российским завоеванием существовало множество народов, и у всех была ярко выраженная традиция независимости. Но воевать с российской армией в то время значило проиграть. Народы, не изменившие своей традиции, погибли полностью. Народы, у которых хватило интеллекта отказаться от традиции и сдаться, живут по сей день. На местах тех самых народов, которые от традиции независимости не отказались.
