«Ты меня понимаешь? — стал настойчиво спрашивать глава посольства. — Ты понимаешь мои слова?» Михаил хотел ответить «Да», но вместо этого уныло зарычал. «Попробуй еще раз», — сказал глава. Михаил сделал усилие и произнес «Угу».

«Хорошо, — сказал глава посольства. — Ты чувствуешь гнев, потому что в тебе большая доза антидота. Гнев быстро пройдет. Еще ты чувствуешь холод и боль. Еще тебе тяжело думать. Еще у тебя не течет кровь из лица. Это потому, что ты в теле нежити. Мы находимся в хранилище нежити. Ты в подвале посольства Конфедерации. Ты в теле нежити. Нужна была очень большая доза антидота, понимаешь? Человек от такой дозы умирает. А меньшая доза не помогала, мы пробовали. Ты был очень далеко, и доза не помогала. Ты был в теле старика. Помнишь стариков? Старики бесились на площади, ты съел сверток, напал на старика, попал в его тело. Помнишь? Ответь, да, или нет» — «Да», — ответил Михаил. На самом деле, он плохо понял историю с первого раза, но глава посольства, несмотря на его «да», повторил объяснение. Гнев стихал, появлялся слабый страх, скорее беспокойство. Михаил помнил, что всегда боялся стать нежитью. Постепенно страх ушел и сменился вселенской тоской. «Когда старики забрали твое тело у полиции и увели в Особняк Совета, — продолжил глава посольства, — мы поняли, что ты в опасности. Мы попытались войти в особняк, но нас не пустили. Наш агент пробовал проникнуть через окно, но его убили. Ты понимаешь?» — «Да, — промычал Михаил и нашел в себе силы на длинную фразу: — Я не хочу быть нежитью» — «Никто не хочет. Но может статься, ты застрянешь в теле нежити. Нежить не имеет души. Твоя душа пришла в пустой дом. Ты можешь остаться в теле нежити навсегда. Но можешь и не остаться. У тебя есть шанс. Теперь мне нужно, чтобы ты рассказал о том, что видел. Я буду задавать вопросы, а ты отвечай „да“ или „нет“. Если сможешь сказать больше, говори больше. Ты меня понимаешь?» — «Да» — «В особняке есть тайный проход вниз?» — «Да» — «Где он находится? На первом этаже?» — «Да» — «В какой комнате?» — «В центре. На кухне. В кладовке» — «Очень хорошо. Внизу есть грот?» — «Да» — «Там есть быстроходы?» — «Да» — «Сколько?» — «Много. Десять. Десять. Десять. И еще. Много» — Михаил пытался рассказать все, что видел, но ничего, кроме простых фраз, у него не получалось; неспособность выразить мысли мучила его. — «Ты видел там людей с острова?» — «Да» — «Из правительства?» — «Нет» — «Из Дома Собраний» — «Да» — «Кого?» — «Помощника пре… предс… пре… Он сгорел. Холостяк» — «Понятно. Кого еще ты видел?» — «Мясник. Утонул» — «Понятно. Сколько людей ты видел в гроте?» — «Сто. Много. Город. Плавят металл. Вонь. Кашель» — «Понятно. Быстроходы грохотали? Ты слышал грохот?» — «Да. Один. Рычал. Грохот». Михаилу было невдомек, что его ответы казались внятными только ему самому. Глава посольства слышал невразумительное мычание. Он говорил «Понятно» только потому, что сидевший за спиной Михаила нежитевод, обученный разбирать мычание нежити, показывал жестом «да», «нет» и «повторить», записывая ответы. «Следующий вопрос… — начал глава посольства, но заорал вдруг: — Что с ним!!» Михаил успел увидеть, как его окружила толпа людей в черных халатах.

Чувство тела было ярким! Тело, горячее, послушное, не болело. Находиться в нем доставляло удовольствие. Таково было первое чувство. От невыносимой горечи во рту его, казалось, вот-вот сблюет. Это было второе. Его одолевала адская злость, которой он упивался. Это было третье. И, наконец, его ум был ясен и работал быстро. Но все эти чувства черной тенью накрывало послевкусие бездны, неизбывной тоски, которая хуже смерти.

Кто-то в комнате отчаянно кричал слова на незнакомом языке.

Перед собой Михаил видел доктора, а краем глаза нескольких стариков и пирата, обвешенного оружием. Михаил представлял себе, как это будет сладостно — убивать их. Расколошматить их головы, переломать им кости, размотать их кишки. Выйти из здания и изрубить всех рабочих в гроте. А потом потопить корабли и обрушить купол. Ах, как это будет великолепно! Предвкушая наслаждение бойни, он приказал руке вцепиться в горло доктора. Рука не шевельнулась, он снова приказал. И снова нет. Мышцы не напрягались. Он отлично чувствовал их, но они его не слушались. «Пир-р-р-р-атское от-р-р-р-р-одье!» — заорал Михаил в ярости.

Доктор запрыгал и радостно захлопал в ладоши. «Как вам удалось?» — раздался голос Уртосата, на пиратском. «Я просто вкатил им обоим самый мощный из доступных стимуляторов — экстракт…» — начал радостно доктор, но осекся и зажал рот ладонью, потом заговорил снова, уже на незнакомом языке.

Крики в другой части комнаты продолжалась. Михаил попробовал повернуть голову, и ему удалось. Он увидел старика, лежащего на диване, того самого, на которого он напал и в чье тело попал, казалось, целую угрюмую вечность назад. Старик глядел на Михаила, выкатив глаза, и выкрикивал что-то. Хотя язык был Михаилу незнаком, он чувствовал, что старик не говорит ничего осмысленного, а просто грязно ругается. Вдруг его крепко схватили за голову и запихнули в рот кляп. Только тогда он понял, что сам, разглядывая старика, не прекращал ругаться.

Ах, сколько удовольствия подарил ему кляп! Наконец-то нашелся выход его ярости! Можно было грызть тряпку, рвать ее зубами, давить деснами, причинять тряпке боль! Когда он начал биться головой о спинку дивана, подошел доктор с небольшой иголкой и уколол его в шею. Шея и нижняя челюсть перестали слушаться. Михаил мог теперь только сопеть носом. Но уж как он засопел! С каким напором, с какой мощью! Уж он-то им покажет, он их всех уничтожит. Он испепелит их одним своим дыханием. Господи, как он ненавидит ругающегося старика! Михаил погрузился в грезы об убийствах, они становились все ярче и, наконец, затмили реальность. В них он казался себе огневым драконом, он сжигал за раз целую деревню и разрушал замок ударом хвоста, и вся земля до горизонта была заполнена деревнями и замками. А за горизонтом были еще. Он мог уничтожать их бесконечно…

Очнулся он от грохота. Он лежал на койке, связанный. Койка мелко тряслась в такт грохоту. С потолка дула струя воздуха, для дыхания сносного, лишь с небольшим кисловатым привкусом. В стене у изголовья было маленькое круглое оконце. Сквозь оконце он увидел унылые пепельного цвета камни и вереницу людей, тянущуюся от входа в грот. Куда она стремилась, видно не было. У него пересохло во рту, и душу наполняло необъяснимое уныние и мысли о смерти. Он вспомнил, что таковы симптомы отравления экстрактом рыжего морского ежа, после того, как проходят гнев и эйфория. Но звучала внутри и другая, инородная ему нотка тоски, отдающая чернотой и бесконечностью.

Он повернул голову оглядеться. По круглым вогнутым стенам он понял, что находится в быстроходе. Длиной комната была несколько метров, огражденная плоскими металлическими стенами с люками по центру. Вдоль стен стояли узкие койки, в три уровня, занятые пиратами. Он узнал двух действующих членов Правительства Острова и нескольких ключевых персонажей из Дома Собраний. На верхней койке напротив лежал Уртосат. «Ну что, друг, поздравляю! Ты в классе люкс, — заговорил он. — Старикам, конечно, покомфортнее, но и нам с тобой повезло. Так-то, в основном, народ набит потеснее. А что ты хочешь? Когда в свое время вы дали деру с Архипелага, я думаю, условия в пути тоже были так себе» — «Идет эвакуация с острова?» — спросил Михаил. «А ты как хотел?! Конечно! Надо сказать, вы нарубили дров, господин помощник посла. Там наверху ад кромешный! Посольские развязали бой и дали весточки в море. К острову с трех сторон идут корабли…»

Слушая, Михаил изучил других людей в отсеке.

«Ребята наверху, — продолжал Уртосат. — Недооценили вас, надо признать. У всех вас оказалась хорошо припрятанная заначка в подвале. Твои соотечественники выпустили на улицы легендарную нежить. Она многих наших положила. Полицейское бюро, говорят, одной нежитью взяли. Впрочем, на этом она и иссякла». Услышав это, Михаил искренне порадовался, что госпожа удача вложила в голову доктора благословенную мысль «вкатить» ему экстракт рыжего морского ежа. Пират продолжал: «Красные с желтыми тоже себя показали! На улицу вышли все высшие чины Краснолицых, только они. Вначале наши подумали, что они свихнулись. Но те не так просты. В их культе людоедства что-то есть… — Уртосат смаковал свою историю; он очевидно дожидался, когда Михаил проснется, чтобы поделиться. Михаил подумал даже, что право рассказывать он выиграл у других в карты; пират продолжал: — За годы на острове они так отожрались человечинкой, что от них, от голой груди, отскакивали стрелы. Они не разменивались по пустякам, вроде Полицейского бюро: вдесятером чуть не взяли штурмом особняк. Неприступный особняк! Половину Островной Охраны уничтожили! Даже дверь выломали, голыми руками, представляешь! Но вдруг, — Уртосат ухмыльнулся — их чары — пфуф — иссякли. И каждому хватило одной стрелы. Но страшнее всех желтые! Говорят, из их посольства такие страшилища вылезли. Люди — не люди, не поймешь. Худющие, кривые, страшные, волосы до земли, ковыляют, на костыли опираются. Но рядом с ними наши становились сами не свои, начинали друг друга резать. Эти мерзкие отродья положили наших немеряно. Они вроде бы до сих пор несколько кварталов держат. Кто мимо пройдет — пират крутанул пальцем у виска, — привет, режет сам себя на месте. Я вот что думаю, как бы они к проходу не подобрались, тогда начнется…» — «Да уж! С проходом вы глупо сделали. Очередь там двое суток стоять будет, — злорадно перебил Михаил. — С такой узкой-то дырочкой…» — «Я тебе дам, с дырочкой! — повысил голос пират. — Думаешь, все через особняк идут?! А мы зачем, думаешь, Архив такой глубокий строили? Там, в самом низу ворота — прямиком в Большой Ход, а дальше, под горочку, прямо, не сворачивая, и сюда» — «О! Смотри! — оживился кто-то на койке под Михаилом. Народ кончился, теперь взрывать будут!» — «Наконец-то, — раздались голоса. — Скоро поплывем!» И несколько из них запели хором: «Море! Море!..»