Служка вдруг обеспокоенно затянул в Ивановы глаза, дернул за рукав. Но Иван ожег его сердитым взглядом.
«Не тереби меня… — донеслось в мозг глухо, еле слышно, — я схожу с ума, я и так слишком долго держался, а теперь все… это ты Иван?» Услышал! Действует связь! Иван сосредоточился, не время еще радоваться. «Где ты, Глеб? Отвечай?!» Сип донесся не сразу, словно отдаляясь: «..далеко, Иван, очень далеко, в самом аду подземном. Не добомбили мы их, гадов, не добили! Вот туда и сволокли, ниже дна морского, Ваня…» Сип стих, растворился в пустоте тишины. Не добили? Неужели он под пробитой, развороченной Антарктидой?! Нет, Глеб, видно, и впрямь сошел с ума. Иван звал его еще долго. Но все понапрасну.
Служитель обеспокоился не на шутку.
— Может, врача позвать? — предложил он. — Подлечиться-то, наверное, надо малость, еще бы — столько пролежать? Я быстро сбегаю, там есть один из прихожан, он всех врачует?!
— Нет!
Иван усадил служителя на лавку. Какой еще врач, его болезни теперь только могила вылечит!
— Ты на меня не обращай внимания, — тихо попросил он, — это ведь после лежки как контузия, понял? Пройдет! Где у тебя тут прикорнуть на пару часиков можно?
Служитель отвел его в конурку еще меньшую, задернул занавеску. И ушел, ему пора было туда, под своды, где без конца и начала шло богослужение, где молили только об одном — об избавлении Земли от кары заслуженной.
А Иван притулился в углу, под образами. Принялся вызывать Иннокентия Булыгина, человека серьезного и непростого, потерявшего счет барьерам. Да и кто их сейчас считал?!
Кеша откликнулся на удивление быстро.
— Чего там еще?! — резанул почти в уши его хриплый голос.
— Живой?! — обрадовался Иван.
Кеша не понял. И ему пришлось долго втолковывать, что отлежался, пришел в себя, выжил.
— Я ж тебя, холодного, своими руками в гроб положил! — упрямо твердил ветеран и беглый каторжник. — Вот и Хар свидетель — помер ты, Иван, вчистую помер, безвозвратно, на руках моих!
Ивану надоело оправдываться. И он рявкнул на Кешу:
— Молчать! Хватит! Заладил одно и тоже… Отвечай, когда старшие по чину спрашивают — где находишься?!
Кеша долго и недовольно сопел, потом ответил с обидой:
— Не время чинами меряться, профукали мы все чины свои. А сижу я в склепе на кладбище, тут тихо, сюда рогатые не захаживают.
Иван невольно усмехнулся — в склепе он, понимаешь, сидит! больше и места для них не осталось, как по склепам прятаться, таиться ото всех! Но ничего не попишешь, такая нынче раскладка.
— Где склеп-то?
— А вот этого я тебе, Иван, — угрюмо отозвался Кеша, — не скажу. Может, они подслушивают, а может… и ты не Иван никакой.
Довод был вразумительный. И Иван не стал настаивать.
— В Храм сможешь пробиться? — спросил он.
В тишине долго слышалось Кешино сопение, вздохи. Потом откликнулось:
— Тяжко будет пробиваться-то. Нигде столько нечисти нету как вокруг Храма, обложили гады со всех сторон, ждут. Они дождутся…
Последние слова прозвучали как-то двусмысленно. Но Иван не стал просить разъяснений. Надо было самому определиться, принять решение — ведь не век же, не до Второго пришествия сидеть под благодатными и неприступными сводами. Как там было сказано-то? Свободная воля! Ну хорошо, коли так.
— Кто еще из наших жив?
— Не знаю, — Кеша чертыхнулся, опять засопел, потом выдавил: — Небось, я один остался, бью гадов… а их не убывает! Хар вот тоже, отощал, облез весь. Да деваться-то некуда. Ладно, жди, будем пробиваться, в компании веселей!
Три серебристых шара с чужаками ушли, не стали ввязываться в бой — лишь мутные гребни воронок искривленного пространства колыхнулись за ними. Два корабля Светлана уничтожила, тем же самым приемом, таранным штурмом и полным залпом с самого близкого, недопустимого по любым инструкциям расстояния. Ей повезло. Если бы хоть в одном шарике оказались не двойники, не киборги, а одно-единственное живое, настоящее инопланетное существо, летать бы ей сейчас во мраке Пространства распыленными молекулами и атомами. Повезло!
По-настоящему, надо было бы увести звездолет в тихое местечко, затаиться, обойти все его рубки, отделения, закоулочки, изучить толком это создание будущих, не наступивших еще веков, проникнуться, а уже потом… Но Светлана не хотела терять времени, и так его было слишком много потеряно на «Ратнике». Единственное, что она себе позволила — это выскочить из мыслекресла и подойти поближе к распластанным на черном полу трехглазым монстрам.
Она склонилась над одним из них.
— Вот гадина! — невольно, на полувыдохе вырвалось из ее губ.
Чужак был отвратителен, омерзителен. И лежал он какой-то странный: не живой и не мертвый, будто огромная, неестественно правдоподобная кукла, андроид с отключенным питанием. Они не сдохли! Значит, они могут прийти в себя, ожить! Этот еще не хватало! Вспомнилось почему-то страшное галофото, черная Земля… и искринки золотые. Екнуло сердце. Жив! Он жив! Он там!
Светлана резко выпрямилась. И вовремя. Цепкая когтистая рука начала подниматься, тянуться к ее горлу. Жуткие нелюдские глазища, напоенные ненавистью, раскрылись. Но почему в них ненависть?! Ведь это же не люди, не существа, это… куклы?! Она успела подумать о ненужном сейчас, лишнем, поразившем ее. Но она подумала и о себе — отпрыгнула назад, буквально упала в кресло. Иван снова спас ее — спас в последний миг, спас лишь памятью о себе, пробудил.
— Убрать! Убрать!! — закричала она вслух, цепенея от ужаса. — Убрать их!!!
Разъяренный, трясущийся то ли от непрошедшей еще слабости, то ли от охватившей его злобы монстр, ринулся к креслу, ударился о незримый барьер, отшатнулся, взревел, заскрежетал непереносимым скрежетом. Острые пятисантиметровые когти рвали воздух, не доставали до лица Светланы совсем немного, руку протянуть. Гадина! Ожившая гадина. А там, за спиной поднимаются еще две таких… гмыхи, хмаги, гнухи — так их звали в «системе», только те были попроще, пожиже и послабее, для внутреннего пользования, а эти… нет, невозможно было смотреть на такую рожу.
Светлана уже прощалась с жизнью, когда в рубку ворвались семь шестилапых насекомовидных киберов. Она сразу и
не поняла, что это бортовой «мозг» звездолета исполняет ее волю, вздрогнула. Но когда механические твари сбили с ног всех трех монстров, опутали их клейкой и прочной сетью, поволокли прочь, она вырвалась из пут шока, рассмеялась — нервно, громко, надрывно. Она хохотала минут пять, не могла остановиться. Владычица! Да, она владычица этого звездолета XXVII-го века. Он послушен ее воле. И никуда не надо ходить, ее место здесь!
Смех отпустил ее сразу, он оборвался столь же внезапно, как и начался. И она расслабилась, нервное напряжение ушло. И слава Богу! Слишком долго оно копилось в ее теле, в ее мозгу. Хватит! Теперь нельзя упускать судьбы из своих рук.
Она включила полную прозрачность.
И повисла — одна, беззащитная, живая, нежная посреди лютой и безжизненной пустыни черного пространства. Так показалось ей в первый миг. Но тут же вернулось ощущение — не беззащитна! отнюдь не беззащитна! И тогда она тихо и четко произнесла:
— К Земле!
Никто не преследовал ее звездолета. И это одно было чудом. Ушли! Надолго ли? А может, подлинные хозяева кораблей просто отозвали их, чтобы разобраться, выяснить, в чем причина срыва… игры? Нет, какой тут срыв, игра идет по всей Вселенной, три корабля никто не заметит. Впрочем, не надо тешить себя иллюзиями. И нечего ломать голову! Все прояснится, рано или поздно прояснится.
Земля вынырнула из звездного мельтешения черной дырой, провалом. Она почти не отражала солнечного света. Светились звезды. Светилась щербатая Луна. Но Земля не светилась. Погибшая, черная планета!
— Господи, что ж это творится? — не сдержалась Светлана.
Ее вывезли с Земли спеленутую, разъяренную, ничего вокруг не замечающую. Но та Земля была светящейся, голубой, живой. Эта Земля была мертва.
Она висела над планетой и ждала.
