И мадам де Монтеспан посетила Вуазен. В результате этого визита в алчных руках колдуньи оказался увесистый кошелек с золотыми монетами, а в небольшой комнате на улице Танри произошла странная церемония. Именно здесь аббат Мариет из церкви Святого Северина в полном священническом облачении отслужил литургию. Затем он прочел отрывки из Евангелия, возложив его на голову коленопреклоненной маркизы, а та, в свою очередь, высказала заветное желание:

«Пусть меня полюбит король! Пусть любовь эта не иссякает, пусть королева станет бесплодной, пусть король покинет ложе ее и стол ради меня, пусть одарит меня всем, что я попрошу для себя и своих родных, пусть слуги мои и приближенные всегда будут ему приятны. Пусть меня почитают и любят знатные сеньоры, дабы я могла принимать участие в королевском совете и знала все, что там происходит. Пусть любовь короля ко мне удвоится, пусть оставит он Лавальер и отринет королеву, чтобы я могла выйти за него замуж!»

Таковы были желания маркизы — ни больше и ни меньше! Разумеется, они свидетельствовали о чрезмерном честолюбии, ибо мадам де Монтеспан, хоть и была урожденной Мортемар, все же не принадлежала к высшей знати и не могла претендовать на то, чтобы стать королевой Франции. Но ее тщеславие не знало границ, и она была готова на все — лишь бы добиться цели.

Вскоре состоялись еще две подобные церемонии, причем одна из них происходила в самой церкви Святого Северина — естественно, под покровом ночи. Аббат Мариет тогда произнес заклятие над сердцами двух голубей, которые были окрещены именами Людовика и Луизы де Лавальер. Вторая же церемония была устроена в королевском замке Сен-Жермен, в апартаментах мадам де Тианж, сестры маркизы. Мариет отслужил там мессу с использованием всей церковной утвари.

И это возымело действие. В 1668 году торжествующая мадам де Монтеспан стала любовницей короля, тогда как звезда Лавальер закатилась. В 1669 году она родила первого из семерых детей, подаренных ею Людовику. Вуазен сколотила на этом целое состояние, а маркиза превратилась в ее покорную рабыню, поскольку отличалась крайней суеверностью, как и все уроженцы Пуату. Да и можно ли было сомневаться во власти колдуньи, если все заклятья оказались чрезвычайно успешными? Что же касается «любовных порошков», то они творили настоящие чудеса…

Однако все это было двенадцать лет назад. Слишком много времени прошло, и маркиза уже не верила в силу снадобий.

— Не надо мне вашего зелья, — заявила она. — Мне нужно нечто большее…

Вуазен заколебалась: времена были опасные. Колдунья знала о судьбе хорошо известных ей Вигуре и Бос — обе томились в сырых застенках Консьержери в ожидании пыток и казни. С другой стороны, никак нельзя было разочаровывать маркизу — такую могущественную, что бы она ни говорила, и такую богатую. И колдунья осторожно предложила:

— Быть может, устроим мессу?

— Черную мессу?! — с ужасом прошептала маркиза. — Нет, нет, я не вынесу этой унизительной мерзости! Больше никогда!

Несмотря на всю свою дерзость и жажду власти, мадам де Монтеспан не могла без содрогания вспоминать об этом святотатственном обряде в часовне замка Вильбусен около Монлери, куда она приехала вместе со своей камеристкой мадемуазель Дезойе. Этот древний, наполовину разрушенный замок был окружен рвами со стоячей водой и служил пристанищем лишь воронам да ночным птицам. Имение принадлежало знатному роду Монтгомери, но никто не бывал здесь, за исключением аббата Гибура — жуткого семидесятилетнего старика, который некогда был духовником этого семейства.

Мадам де Монтеспан задрожала, едва лишь он предстал перед ней в своей белой рясе с поясом из черных сосновых шишек. У него было мертвенно-бледное лицо, и он так вращал глазами, словно сам превратился в порожденного адом демона. Но это было только начало…

Надменной маркизе приказали раздеться донага, возлечь на старый каменный алтарь, подложив под голову подушку, и ужасный священник отслужил над ней святотатственную мессу.

В заключение он произнес:

«Князья Астарот и Асмодей, молю вас принять в жертву этого младенца и исполнить то, о чем прошу. Пусть возлюбит меня король, пусть почтят меня дружбой принцы и принцессы, пусть ни в чем не откажет мне король для моих родных и близких…»

Затем принесли новорожденного младенца (Гибур купил его за экю у кормилицы). Кровь из перерезанного горла смешали в кубке с кровью летучей мыши и мукой, а полученную облатку растолкли в ступе. Этот порошок маркиза унесла с собой, чтобы подсыпать в пищу королю.

Весь этот ужас повторялся еще дважды: дважды мадам де Монтеспан позволяла совершать над своим обнаженным телом отвратительный обряд, который всегда завершался убийством младенца. Но в те времена пропадало столько несчастных детей! Черная месса накрыла Париж зловещей тенью, и кормилицы охотно продавали своих питомцев, а родителям говорили, что младенца украли цыгане. Одна лишь Вуазен впоследствии призналась, что сожгла в печи или похоронила в саду несколько сот выкинутых до срока или новорожденных младенцев! Нависшая над малышами опасность стала столь грозной, что родная дочь колдуньи сбежала из дома, будучи на сносях, поскольку боялась, что мать отнимет у нее ребенка…

Итак, прекрасная и высокомерная женщина, принадлежавшая к одному из лучших родов Франции, трижды позволила убить на ее глазах младенца и покорно вынесла унизительную церемонию! Несомненно, причиной тому был страх. С некоторых пор страсть короля охладела, он начал избегать ее и заглядываться на других женщин, а маркиза не могла с этим смириться. Чтобы вернуть его любовь, она истребила бы сотни человеческих существ, если бы сатана потребовал такой жертвы.

Что касается Людовика XIV, то он с тех пор постоянно страдал от головных болей, шума в ушах и рези в глазах — это было побочным эффектом тех самых чудодейственных порошков, которые добывались уже известным нам способом. Впрочем, к любовнице своей он все же вернулся.

Другой — и куда более серьезный — кризис произошел в 1775 году. Под влиянием своего духовника преисполненный раскаяния король внезапно обратился к вере и удалил от себя фаворитку, которая пришла в смятение и вновь устремилась к Вуазен. Аюдовик проглотил множество порошков, а Гибур отслужил еще несколько месс — без участия мадам де Монтеспан, но полностью ею оплаченных. И король вновь вернулся: в результате всех этих экспериментов на свет появились мадемуазель де Блуа и граф Тулузский.

Отныне маркиза безоговорочно уверовала в своих колдунов, Однако тот ужас, который внушили ей эти омерзительные обряды, забыть не могла и потому упорствовала в своем отказе.

— Не надо черной мессы! — упрямо повторила она. — Я больше не хочу! Впрочем, в данном случае это и не поможет. Дело зашло слишком далеко.

Вуазен в ответ развела руками.

— Тогда, мадам, я не знаю, чем помочь вам.

— Выслушайте меня. Я хочу не только отомстить, но навсегда освободиться от рабства. Допустим, эта Скорай исчезнет… однако за ней появятся другие. Или же он вернется к Ментенон, которую я также взрастила собственными руками. Нет, нет! Единственным способом навсегда освободиться от опасности будет лишь исчезновение… их обоих!

— Вы хотите сказать…

— Я ничего не хочу сказать. Вы должны понять с полуслова — или мы расстаемся навсегда!

Мадам де Монтеспан с раздражением поднялась и надела маску. Казалось, она решила на этом прекратить слишком опасный разговор, но Вуазен удержала ее:

— Если я сделаю то, о чем вы просите, мадам, это будет стоить дорого… очень дорого!

— Вы получите сто тысяч золотых экю.

Ничего не скажешь, плата была воистину… королев; ской! Глаза колдуньи вспыхнули от алчности. Разумеется, риск был велик, но зато с такими деньгами она сможет уйти на покой: переселится в деревню, станет хозяйкой замка, по воскресеньям будет слушать мессу в своей церкви и принимать святое причастие… У Вуазен захватило дух от восторга, но она была женщиной предусмотрительной, а потому решила потребовать гарантий.