Надо пояснить, что в то время была ещё жива, так называемая, «малая авиация». На небольшие расстояния можно было летать (особенно в глубинке) на самолётиках типа АН-2, которые широко использовались в сельском хозяйстве и для перевозки грузов и пассажиров между областными центрами и районами. В памяти у Захара остался один забавный фрагмент, связанный с одной из таких поездок.

Рейсовый АН-2 вылетал раз в день с крохотного аэродрома недалеко от Пензы. Небольшое зданием довоенной постройки для ожидания и лётное поле с пасущимися на нём козами аэродромом то назвать можно было с большой натяжкой. Неплохая взлётная полоса досталось по всей видимости в наследство от войны - недалеко был закрытый военный городок Кузнецк-12, где располагается резервная ставка главнокомандующего. В зале для ожидания со стойким прокуренным воздухом стоял ряд фанерных сидений, в углу блестел титан с водой, на стенах висели пожелтевшие плакаты и какие-то инструкции. Начальником аэродрома был пожилой, полноватый мужчина с лицом состоявшим из носа, ушей и печали. В нём углядывались черты кадрового армейского неудачника. Он ходил с серьёзным видом, как будто пассажиры находились как минимум в международном аэропорту. Периодически он отдавал указания, все пассажиры с улыбкой переглядывались, но подчинялись. Сначала его смешное лицо можно было наблюдать в окошке единственной кассы, После того как продав все билеты, окошко захлопывалось. И он уже в качестве контролёра появлялся на "крутилке", (такие стоят на заводских проходных), покрашенной голубой выцветшей краской, перед выходом на взлётное поле. Он неспешно и очень внимательно проверял билеты, как будто кто-то другой минутой назад продавал их. После этого все подходили к старенькому самолёту, а этот тип закрыв за собой очередной рубеж и важно водрузив на свою вспотевшую лысину вылинявшую лётную фуражка с вышитыми золотой канителью крылышками садился на место второго пилота. Захара до сих пор волновало два вопроса: какая профессия для этого дядьки была все-таки основной и на кого оставался опустевший аэродром? Узнать это было не суждено - уже в следующий год перевозки малой авиацией в этом регионе свернули, а аэродром закрыли.

В конечном пункте их всегда встречал на своём стареньком мотоцикле с коляской дядя Алик в неизменной военной рубашке с нагрудными карманами и берете. Он был старшим братом захаровской матери. Это был весёлый и добрый выпивоха, с острой, ясной улыбкой, всегда был тщательно выбрит и «благоухал» Тройным одеколоном.

Алик был любимым дядькой для мальчишек. Ещё бы! Он работал на настоящем лесовозе! Это была модификация военного вездехода ГАЗ 66, известного всем служившим в Советской Армии как "шишига".

«Шишига» представляла собой некий симбиоз мощного грузовика и вездехода. А для маленького Захара так вообще - это была настоящая военная техника, почти как танк. В интерьере кабины преобладали металлические поверхности покрашенные темно-зелёной армейской краской. Огромное количество черных табличек со схемами переключения передач, непонятных цифр и схем. Всё это богатство  поблёскивало алюминиевыми заклёпками. Руки так и тянулись к множеству рычагов и рычажков с эбонитовыми кругляшами на концах. Изобилие различных ползунков, крутилок в кабине буквально завораживало мальчишек. А ещё запах! Смесь бензина, железа, смазки, одним словом запах настоящей  суровой, мужской жизни! В этой кабине так и хотелось сидеть и сидеть. И это дядя Алик разрешал Захару с братом. У самого дядьки было только две дочери, поэтому к своим племянникам он относился с особой теплотой, позволяя им многое.

Надо сказать в деревне гораздо раньше подпускали детей к взрослой жизни. Это в городе было все под контролем родителей. А в деревне - хочешь бери мотыгу и грабли и иди работай наравне со взрослыми. Но для ребят удовольствие приносило буквально все, включая достаточно тяжёлые сезонные деревенские работы - прополка картошки, бесконечная борьба с уже тогда появившимся колорадским жуком, походы за ягодами и конечно сенокос. Как было здорово наравне со старшими скирдовать сено, а потом ехать на копне в кузове грузовика! Понятно что мальчишки были на подхвате, на них всерьёз никто и не рассчитывал, но их радовала возможность прикоснуться к простой и незамысловатой деревенской жизни.

Потом была традиционная помывка в бане. Мыться ходили в общественную баню с цинковыми тазами и жёсткими мочалками из лыка. Жалко, что она потом сгорела, а новую так и не построили. Деревенские мужики в бане все были поджары, мускулистые, пузатым был только местный председатель райпотребсоюза.

К вечеру все родственники собирались на ужин. Был большой стол с простой и незамысловатой, но такой вкусной едой. Разговоры старших, чувство собственной причастности к хорошо выполненной работе. Как сегодня сказали бы - честная еда после честно выполненной работы. Всё это, как будто, открывало для ребят окно в такую желанную, взрослую жизнь.

Потом все укладывались спать. Естественно ни у кого не было индивидуальных кроватей, а тем более отдельных спален. Спали как придётся – кто-то на полу, кто на печке, когда совсем было много гостей детей отправляли на сеновал. Место Захара было на раскладном кресле в большой комнате. На стене висел гобеленовый коврик с оленями, за стеной храпел кто-то из взрослых, в ночи изредка лаяли собаки.

Радио тогда не выключали, ложились поздно (пока все наговорятся!), поэтому приходилось засыпать уже за полночь под звуки гимна, а просыпался Захар уже утром под шедший в это время радиоспектакль. Как было здорово проснуться и ещё лёжа под тёплым одеялом слушать "Двух капитанов" Каверина или рассказы Джека Лондона!

В паре километров от деревни на противоположном берегу Суры, находился Нижне-Липовский Дом отдыха. Он располагался на месте бывшей суконной мануфактуры. Раньше это было поместье местного промышленника с большим господским домом и прудом. Когда-то Сура была судоходной и по ней сплавляли сырье для фабрики, которая производила сукно для царской армии. Дом отдыха был своеобразным культурным центром, туда местные приходили вечерами посмотреть кино и потанцевать. Старшие сёстры брали туда и Захара с братом. В общем, жизнь была насыщенной, каждый день приносил что-то новое: рыбалку с бреднем сменяла ночёвка на сеновале, походы за грибами – поездка в соседний район за малиной. Вместо жевательной резинки использовали сосновую смолу. А какие пироги с черникой пекла бабушка! Да и вкуснее деревенского хлеба из печи Захар с тех пор и не пробовал!

Появилась и первая заинтересованность к противоположному полу, пока ещё на уровне «понимаю, что нравиться, но не знаю зачем». В лексиконе закрепились местные словечки "айда","зады"…

Детство примечательно ещё тем, что тебя буквально всё "вставляет", ты начинаешь заглядывать во взрослый мир и ты от всего познанного получаешь огромное удовольствие. Понятно, что с возрастом происходит некая мифиологизация этого времени. Вспомните своё детство! Казалось, что всегда было чистое, голубое небо, на сердце было хорошо и спокойно, казалось, что впереди ждёт только хорошее, что так будет всегда, только ещё лучше…

Деревянный мост, жёлтая просёлочная дорога, летний аромат разнотравья...Хотелось бы надеяться на то, что после смерти люди попадают именно туда, где им было особенно хорошо при жизни. Для Захара это было то далёкое детство в маленькой деревушке на берегу Суры.

Нет уже и того моста и просёлочная дорога превратилась в приличное асфальтированное шоссе, да и дядька с женой давно на кладбище. Осталась только щемящая где-то внутри тоска, горькое ощущение того, что это никогда с тобой больше не произойдёт...

- Ты что заснул что ли, дядя? Или с нами хочешь? Вали отсюда!..Стук в боковое окно и грубый окрик вернул Захара в действительность. Перед водительской дверью стоял мордатый майор в бронежилете и с "калашом" на плече. Только сейчас Захар заметил, что своим автомобилем перекрыл выезд от особняка. В другой ситуации он нашёлся бы, что ответить зарвавшемуся "мусору", но сегодня так и не найдя, чем ответить на грубость, он резко включил заднюю передачу, чуть не задавив прохожих, затем, выехав из проулка, развернулся через две сплошные и умчался в сторону Садового Кольца...