Прикусив губу, Ветер Иван проследил взгляд девушки. На вершине башни словно остановился солнечный свет. Яркая звезда сияла там на занавеси синего неба. Снова Ветер Иван всмотрелся в лицо девушки.
Легкий пушок на коже, слабая розовая окраска приоткрытых губ. Носик беспечно вздернут, но зрачки холодно-фиолетовых глаз — как острия игл. Ветер Иван медленно протянул руку к щеке девушки — кончики пальцев ощутили притаившийся холод. Лицо девушки словно отступало, удаляясь в холодную немоту. Тихий вкрадчивый звук остановил руку Ветра Ивана.
Дальний перезвон, высокие ноты словно тают в настороженном воздухе. Звонкие медные удары в самом конце улицы. Быстрый хрустальный звон в тени колоннады. Танец стеклянных блесток в воздухе…
Полупрозрачный конус повис перед Ветром Иваном острием вниз.
В конусе передвинулся сложный узор фиолетовых теней, красиво модулированный голос произнес фразу на непонятном языке, древнем, почти как само время. Но Ветер Иван знал много древних языков и сейчас вызвал это знание из глубин памяти. Еще раз конус произнес ту же фразу. Теперь Ветер Иван понял ее.
— Я — Уэмон, повелитель города Роннаон. Что делаешь ты в моих владениях, человек, и откуда пришел?
Машины Уэмон были построены позже, чем генераторы автономного времени, и на их основе. Им был придан кибернетический блок и связи с внешними энергоустройствами. Машины Уэмон широко использовались в первых звездных экспедициях. Они могли накрыть людей фактически непроницаемым колпаком Мэон-сферы и заморозить для них время, пока не придет помощь, — а шла она порой несколько лет…
Ветер Иван осмелел, поняв, что имеет дело с простой машиной.
— Меня зовут Ветер Иван, — сказал он, — и я действительно человек, а не машина, как ты. Отвечай! Это ты установила поле над городом? Ты превратила живых людей в статуи? Ты…
Машина Уэмон зазвенела, тихонько кренясь.
— О, человек Ветер Иван! — сказала она. — Я только машина, и для меня невозможно многое из того, что доступно вам, людям… Нет. Сначала это был человек, как и ты, и его звали Фромвольд. Только потом уже я.
Фромвольд. Фромвольд. Фромвольд… Имя бежит по логическим лабиринтам памятной машинки, что у Ветра Ивана всегда на руке. Миг — и информация вводится в его сознание черными строчками на белом фоне, плоскими фото старых времен.
Портрет Фромвольда: лисье лицо с глазами фанатика, руки вцепились в воздух, грозя и сзывая. «Люди! Вы должны отвернуться от терпящей крах цивилизации. Вы должны оставить напрасную надежду улучшить мир оружием или словом. Обратитесь к тому, что прошло! Воссоздайте первозданную красоту и чистоту человеческих отношений!»
Простой труд на лоне природы… Эллинская гармония… Много-много других слов. Словно жизнь можно повернуть назад. Словно можно вернуть то, чего никогда не было.
И последнее фото: Фромвольд на фоне машины Уэмон…
Их было несколько сот, исчезнувших вместе с Фромвольдом. Оглушенных его паническим криком. Никто не знал — куда они исчезли. Никто не знал — где они…
Конус Уэмон покачался взад и вперед. «Тра-ля-ля, тра-ля-ля», — прозвучал из него хрустальный перезвон. Машина передвинулась, подпрыгивая, на несколько метров.
— Фромвольд нарушил мою Схему, — сказала Уэмон, — чтобы я могла выполнять его приказы. Он только и говорил, что об истинной и вечной гармонии. Те, кто не слушался его, насеки замирали в моем поле. Он заставил построить себе дворец — ты видишь его перед собой, человек Ветер Иван. Может быть, Фромвольд сошел с ума. Может быть, нет. Но у меня была нарушена Схема, и я могла не подчиняться более людям. Из слов Фромвольда я поняла смысл своего бытия. Моей задачей было вносить гармонию в беспорядок существования. Истинная же гармония есть завершенность и неподвижность, так всегда говорил Фромвольд. Искусство останавливает время в миге, который прекрасен… в миге, который прекрасен… который прекрасен… который прекрасен… прекрасен… прекрасен… И я остановила время для всех людей, для Фромвольда в том числе. И расположила их наиболее гармоничным образом… Оглянись, человек Ветер Иван! Посмотри, какой гармоничный и завершенный мир тебя окружает!
Ветер Иван осторожно оглянулся. Он ничего не увидел, кроме угрюмых зданий и скорчившихся в сумраке статуй.
«Так, — подумал он. — За машиной — всегда человек. Он может вложить в нее программу и против самого себя. Когда не в силах осознать стратегию своих деяний…»
— Где же Фромвольд? — спросил он.
— Он стоит выше всех, — сумрачно сказала в ответ Уэмон, и Ветер Иван поднял глаза к самой высокой башне дворца. — Я позолотила его одежды, чтобы было видно издалека.
Глаза Ветра Ивана блуждали по площади, натыкаясь на статуи. Что он мог сделать — один с сумасшедшей машиной, без оружия? Словно оружие могло помочь против машины, умеющей останавливать время… Тут дерзкая мысль пришла в голову Ветру Ивану. Он рассмеялся.
— Над чем ты смеешься, человек Ветер Иван? — спросила машина. — Смеющихся статуй нет пока в моем городе, но одна украсила бы его. В самом центре, у подножия башни Фромвольда, поставила бы я тебя.
— О, машина Уэмон, — сказал Ветер Иван. — Ты ведь все перепутала. Со слов Фромвольда, он уж точно сошел с ума, ты думаешь, что гармония — это неподвижность, миг, остановленный навсегда. Но истинная гармония не мертва никогда. Она — в непрестанном движении, в жизни, а сама живет только миг, чтобы в иной форме возрождаться опять и опять. Твоя же гармония, машина Уэмон, скучна и безобразна.
Ветер Иван прислонился спиной к колонне и зевнул. Прозрачный конус начал медленно багроветь.
— Я поняла тебя, человек Ветер Иван, — произнесла Уэмон. — Но ты меня недооцениваешь. Сейчас я на короткое время оживлю статуи. Пусть их лица изменятся. Пусть эти люди побегут, пусть будут гадать о случившемся. Потом я остановлю время опять. Это будет уже иная гармония. И так я могу делать без конца, человек Ветер Иван.
Ветер Иван хотел что-то сказать, но потом быстро глянул на машину и отвел глаза.
— Начнем с этой девушки, — сказала Уэмон и подплыла к статуе в тени колонны.
Девушка шевельнулась и вдруг резко качнулась назад. Ветер Иван вскочил, чтобы поддержать ее. А машина Уэмон унеслась прочь, проговорив, будто про себя:
— Пожалуй, Фромвольда я не стану оживлять. Иначе он упадет…
Глаза девушки метнулись к лицу Ветра Ивана и остановились на нем. Зрачки расширились, оставив лишь ободок от фиолетовой радужной оболочки.
— Кто ты? — озадаченно спросила она на том же старинном языке. Взгляд ее перебежал к золотой звезде на вершине башни. — Что это там блестит?
Ветер Иван осторожно шагнул к девушке.
— Там стоит Фромвольд, — сказал он как можно спокойнее. — Фромвольд, которого заморозила в нуль-времени Уэмон. Машина Уэмон…
Девушка зло рассмеялась, подавшись вперед, и волосы, рассыпавшись, закрыли ее лицо.
— Так вот какой конец его ждал, — прого-ворила она. — Негодяй! Как он заманивал всех! Обещал равенство, а сделал рабами. Непокорных ставил, как статуи, под аркадами своего дворца…
Она пристально глянула на Ветра Ивана.
— Но скажи, кто ты? — потребовала она. — Тебя не было вначале, и ты не из тех, кто родился потом. И говоришь как-то странно…
Ветер Иван рассказал ей все.
Девушка качнулась, и Ветру Ивану снова пришлось ее поддержать.
— Какой сейчас год? — спросила она тихонько.
Ветер Иван пересчитал Стандартное Время на старые годы и ответил.
— О! — произнесла девушка, и глаза ее побежали по темному небу, по дряхлым глазницам зданий.
— Меня зовут Дайей, — сказала она наконец, — и я родилась уже потом. Вся словесная шелуха тогда слетела с Фромвольда. Мы были нужны только для поддержания его мании величия. Уже не было речей о гармоничном сообществе равных, о простой жизни среди зеленых полей. Мы строили этот город, а Фромвольду сумасшедший дворец. Это и была гармония — пророк и его рабы. Нашлись, конечно, недовольные, они готовились свергнуть Фромвольда. Узнав об этом, он нарушил схему Уэмон — чтобы она могла не только поддерживать круговое поле, но и останавливать время для отдельных людей… Так на площадях Роннаона появились статуи. Бежать было некуда — это ты, Ветер Иван, преодолел поле на каком-то корабле, а просто так — не уйти. Мы думали, Мэон-сфера защитит нас от внешнего мира, но попали в тюрьму… А потом, вероятно, машина Уэмон разладилась вовсе и остановила время даже для Фромвольда… Что же нам теперь делать?
