"Человек не должен быть рабом своих вещей", - говорила она, завидуя простой одежде крестьянок.
Если старшие сестры не всегда сочувственно относились к ней, зато она нашла в меньшом брате, Васеньке, верного друга, которому решилась поверять свои заветные мысли и которого не переставала глубоко любить всю свою жизнь. Он подходил к ней своим сосредоточенным характером и любовию к уединению. Она любила слушать его игру на скрипке и всегда, по окончании уроков, спешила к нему в сад, где он с нетерпением поджидал ее, наигрывая ее любимые мотивы. Часто любили они вместе качаться на качелях и рассуждать о высоких предметах. Хотя Васенька не мог всегда дать ей ответ на волновавшие ее вопросы, но никогда не смеялся над ней и безгранично любил ее.
"Что избрать целью своей жизни? - спросила она его однажды. - Нужно избрать что-нибудь высокое, прекрасное, вечное, но что?" "Вечное, - отвечал он. - Слава вечна, но как и где искать ее? Быть ли великим полководцем, художником или писателем?" Анета молчала: слова брата не удовлетворяли ее. Она смутно чувствовала, что это не то, чего она искала, но в детской душе ее не могло еще ясно определиться, что именно было то великое, вечное, прекрасное, чему можно было бы отдать всю свою жизнь. Спрашивать у старших сестер она уже не решалась, и, не находя ответа на свои недоумения, она стала обращаться с молитвой к Богу, прося Его указать ей тот идеал, служить которому составило бы цель всей жизни. Горячая детская молитва была услышана. Господь постепенно стал открывать ее юному уму, что высший, прекраснейший идеал в мире Сам Господь Бог. Точно завеса спала с ее глаз, так стало ей ясно, что в Боге - покой, счастье и вся жизнь. Желание искать Его, стремиться к Нему, служить Ему озарило всю ее душу, наполнило все существо неведомой ей дотоле неземной радостию. Она поняла, что только Он, ее Господь и Спаситель, - вечен, совершен, беспределен. Ей было тогда 14 лет. Жизнерадостная и самоотверженная, живая и сосредоточенная, строгая к себе, ласковая и приветливая со всеми, с возвышенной душой и пытливым, глубоким умом, просвещенным благодатью Божьей, она была как прозрачный сосуд, весь озаренный внутренним светом.
О монашестве она еще не думала. Ограничивать местом свое искание Бога ей не хотелось. Впоследствии м. Арсения рассказывала так о тогдашнем состоянии своей души: "Цель жизни - искание Бога и служение Ему - найдена; вопрос решен, а путь укажет Сам Господь. Мне думалось, что ни место, где я живу, ни круг, в котором вращаюсь, - не удержат меня. Если здесь, в родной семье, не найду я, чего жаждет моя душа, уйду в монастырь. Если не найду и там, пойду дальше, оставлю отечество, даже религию, если не найду истины в христианстве".
Она стала предаваться усиленной молитве, чтению духовных книг и подвигам, которые старательно скрывала от всех. Под обложкой светской книги она держала при себе Евангелие, которое постоянно читала, принимая не одним умом, но и сердцем слово Божие. Никто из окружающих не знал, что творится в юной душе; не знали, что веселая в обращении с другими, беззаботная по наружности, она по ночам, когда другие безмятежно спали, подолгу со слезами молилась и ложилась отдохнуть на голом полу.
Так прошло ее детство и первые годы отрочества. Уже просватались и вышли замуж ее старшие сестры, и Михаил Васильевич стал думать о женихе для своей младшей дочери. В это время они всей семьей жили в Новочеркасске, и отец решил вывозить ее в свет. Анне Михайловне шел только 16-й год. Прекрасная собою, умная, образованная, богатая, она пленяла многих. Вся слава мира, казалось, была перед нею, но самое ее никто и ничто не пленяло. Душа ее, уже вкусившая духовных наслаждений, не могла удовлетворяться чем бы то ни было мирским, и только какой-то непонятный для нее самой страх удерживал ее от признания во всем отцу. Может быть, жалела она огорчить его, расстроив все его планы и мечты о ее будущности. Между молодыми людьми, посещавшими тогда их семью, был один богатый молодой человек привлекательной наружности, нравившийся Михаилу Васильевичу, которому он, кажется, не прочь был отдать свое "сокровище", как иногда называл он любимую дочь. Однажды он спросил ее, нравится ли ей этот молодой человек? "Да, - отвечала она. - Это прекрасное Божие создание. Много получил он от своего Создателя. Как благ и щедр Господь!" Удивленный таким ответом Михаил Васильевич спросил ее, не любит ли она его? Она отвечала: "Я люблю только Господа; не вы ли сами учили нас любить Его?" И тут только впервые решилась она заговорить с отцом о том, что так давно хранила в сердце. Она просила его благословения оставить мир и посвятить всю свою жизнь Богу. Молча, со слезами на глазах, слушал он ее пылкую речь. Когда же она кончила, он крепко поцеловал ее в голову и растроганно произнес: "Да благословит тебя Господь, дитя мое!"
Но это настроение продолжалось у него недолго. Может быть, он сомневался в твердости ее решения, считая ее слова детским лепетом. Может быть, жалел он отдать ее, такую нежную, так горячо им любимую, на суровый подвиг, который она избирала... Он не заговаривал с ней больше об этом и начал вывозить ее в свет. С болью в сердце покорилась она этому решению. Ничто не могло радовать ее: ни богатые наряды, ни драгоценные вещи, которые сам он, ее любимый "батюшка", покупал ей. Оставаясь ко всему равнодушной, она глубоко скорбела, что ее не поняли. Светская жизнь со всей своей пустотой так тяготила ее, что она доходила даже до болезни. Не раз просила она, ссылаясь на головную боль, позволения остаться дома, когда все уже было готово для выезда на вечер. И, наконец, опять повторила отцу свою просьбу позволить ей оставить светскую жизнь. Но, видно, Господь и тогда уже испытывал ее терпение; долго не соглашался Михаил Васильевич на ее желание, хотя не мешал ей свободно высказаться, и даже сам не раз заводил с нею духовную беседу.
Удивляясь в глубине души светлому уму и чистой, живой вере своей дочери, Михаил Васильевич, интересовавшийся сам духовной жизнью, не мог оставаться равнодушным к ее вопросам, которыми она умела так живо заинтересовать его. Он начал понимать, что перед ним не ребенок, наивно мечтавший о каких-то подвигах, а мужественная юная душа, ищущая Господа, с твердой непоколебимой решимостью все перенести, но не оставить своей цели. И помимо воли он оставлял свои занятия, шел к ней, подолгу откровенно беседуя с нею, и находил все более и более утешения для себя в этих беседах. Однажды речь коснулась будущей загробной жизни. "Я не боюсь геенны, - сказала Анна Михайловна. - С Господом и ад не страшит меня". Эти слова сильно поразили Михаила Васильевича. И он, точно благоговея перед высказанной ею верой и любовью к Богу, дал дочери, наконец, полную свободу и благословение на такую жизнь, какой жаждала ее душа.
Она боялась, что ему будет не по силам разлука с нею, и поэтому не раз говорила ему: "Я не оставлю вас, батюшка, я постоянно буду служить вам, только позвольте мне не связывать себя никакими светскими узами!"
Отец не стал препятствовать ей ни в чем. Ей отвели отдельную комнату, дали отдельную прислугу и лошадей с экипажем в ее полное распоряжение. Она ежедневно посещала церковные службы, проводя остальное время в молитве, чтении и душеспасительных беседах с отцом. В это время Михаил Васильевич пригласил к ней мастера иконописца, который давал ей первые уроки иконописной живописи, так пригодившейся ей впоследствии в монастыре.
Так провела она остальную часть зимы в Новочеркасске. От природы одаренная мягким отзывчивым сердцем, Анна Михайловна не могла видеть горя или нужды, чтобы не поспешить прийти на помощь. Верная ученица Божественного Учителя, она кормила голодных, утешала страждущих, посещала больных и заключенных, причем, не желая быть узнанной, надевала нередко простое платье, покрывалась темным платком и в сопровождении служанки ходила в тюрьмы, где часто выкупала заключенных за долги. И все это она делала просто, не ища себе ни славы, ни благодарности от людей, делала во Имя Христа, Которому с юных лет отдала свое сердце, все способности своей души, всю свою жизнь.
