7 сентября. Приходит приказ о переходе на зимние квартиры в Алёшинские казармы. На одном из занятий рассказали, где нам выпало служить. Эти казармы раньше назывались Крутицкими по названию соседнего Крутицкого подворья, основанного ещё в XIII веке. В XVIII веке они были переданы под казармы частям жандармского корпуса. При них существовала и политическая тюрьма. В ней 7 месяцев провёл в заключении А. И. Герцен. Потом в казармах размещался Московский внутренний гарнизонный батальон. С начала Первой мировой войны в них находилась 6-я школа прапорщиков, которую во время Великой Октябрьской социалистической революции захватили красногвардейцы. С 1922 года казармы названы Алёшинскими — по фамилии одного из героев Октябрьской революции 1917 года А. А. Алёшина.

Маршевый переход в казармы поразил меня! Насколько же изменилась Москва за три месяца. Мостовая, по которой шли, имеет пятнистую окраску. Рядом — макеты из фанеры, изображающие крыши. Ими шоссе заставляется при воздушных налётах. Большие здания раскрашены жёлто-чёрными пятнами. Кое-где натянуты маскировочные сети. С помощью таких же сетей изменена форма здания Центрального театра Красной Армии, куда нас однажды сводили на спектакль, посвященный А. В. Суворову.

Поток машин с различными военными грузами, замаскированными зелёными ветками, стремился на выезд из Москвы. Автобаты везут на фронт боеприпасы, продукты. На улице много граждан в полувоенной форме с противогазами, иногда и с оружием. Это — народное ополчение. С противогазами не расстаёмся и мы, курсанты: ходят упорные слухи о возможном химическом нападении врага. Маршевую колонну обгоняют большие автобусы с ранеными. В 300–350 км от Москвы идут жестокие бои в районе Смоленска и Ельни. Противник наступает по всем фронтам и добился больших успехов. Врагу оставлен Киев. Бои идут у стен Ленинграда.

Самую большую опасность представляют немецкие танки. Нас учат, как бороться с танками: не бояться, устраивать засады, подползать ближе, метко метать бутылки с горючей смесью или связки гранат в заднюю часть танка. Появляется новое средство борьбы с танками: противотанковая граната. Правда, их мы ещё не видели. На вооружении у нас винтовка СВТ и польские трофейные гранаты.

… В Алёшинских казармах учёба продолжается. Во дворе отрыли «щели». По сигналу воздушной тревоги разбегаемся по своим местам. Я назначен командовать двумя расчётами спаренных пулемётов «Максим» на треногах. Почти каждую ночь бывает налёт — совсем немцы не дают спать.

На дворе конец сентября. Воздушные тревоги начались и днём. Однажды, часов в пятнадцать, объявили воздушную тревогу. Я со своими расчётами был у пулемётов. Сначала слышалась стрельба зениток. Вдруг из низких облаков вывалился чёрный немецкий бомбардировщик «Ю-87» и полетел мимо казарм. Дал вводную, и расчёты начали палить длинными очередями. «Юнкерсу» пришлось сбросить бомбы на пустырь, в нескольких сотнях метров в стороне. Потом он резко свалил в сторону и ушёл вдоль Москвы-реки.

Однажды ночью мы наблюдали, как прожектора высоко над городом схватили в свои лапы вражеский бомбардировщик. Кругом огненными комочками засверкали разрывы зенитных снарядов. Самолёт вспыхнул длинным языком пламени и упал вниз.

Устраиваются двухсторонние учения: марш в район Крюково и «бой» с курсами «Выстрел». Они — «синие», курсы политработников — «красные». Много бестолковщины, пальбы холостыми патронами. Вышли из Москвы ещё часа в три ночи, поднятые «по тревоге». А «война» продолжалась до позднего вечера. Километров шестьдесят в движении. После команды «Отбой!», порядком мокрые от лазания по лесу, «враги» выстраиваются длинной шеренгой. Прямо напротив меня какой-то седой генерал начал делать разбор учений. У меня вдруг потемнело в глазах от усталости… очнулся уже на земле. Свалился в сторону генерала, едва не задев кого-то из генеральского окружения штыком винтовки!

Через несколько дней находимся на стрельбище в Нахабино. Все мокрые — дождь льёт не прекращаясь. Наутро занятие: наступление стрелкового взвода с боевой стрельбой. Задача в том, чтобы поразить максимум мишеней на различных дистанциях. К вечеру продырявленные мишени наглядно показывают достигнутые успехи. Недаром учились! Будущие политработники, мы сбросили свой гражданский облик вместе с жирком мирных лет. Думаю, войска получат достойное пополнение политработников. Пота в учёбе пролито много, но, надо признаться, пополнены как строевые, так и политические знания.

3 октября. В клубе Алёшинских казарм выступает с докладом женщина — представитель Коминтерна: «…Гитлер снова перешел в наступление! Он хочет взять Москву!..».

Москва с каждым днем пустеет. Уехали дипломаты, часть правительства. Стало намного меньше детишек. Они уже на Востоке — в Сибири. Кое-кто из гражданских просто сбежал от бомбёжек.

А к нам прибывает пополнение: политработники, призванные из запаса. Многие уже не помнят, как нужно обращаться с винтовкой.

Однажды утром, в десятых числах октября, всех, кто находится в казармах, выстраивают во дворе. Из курсантов и пополнения формируют полк. Я назначен командиром пулемётного отделения. Расчёт: два курсанта и призванные из запаса батальонный комиссар и три политрука. Приходится усиленно обучать своих новых подчиненных устройству станкового пулемета, готовить ленты для стрельбы, набивать их бронебойными патронами, пули которых окрашены в чёрный цвет. Проверять наличие необходимого снаряжения. Роздан НЗ (неприкосновенный запас). С минуты на минуту весь полк ожидает приказа на выход из казарм. Ходят слухи, что полк приготовлен для уличных боёв в Москве…

15 октября. Государственный Комитет обороны СССР принял решение об эвакуации Москвы. На следующий день началась эвакуация (в Куйбышев, Саратов и другие города) управлений Генштаба, военных академий, наркоматов и других учреждений, а также иностранных посольств. Осуществляется минирование заводов, электростанций, мостов. При этом И. В. Сталин принял решение не покидать Москвы и остался в городе.

16 октября. Самый тревожный день! Начальству курсов и части курсантов приказано убыть в город Горький. Имущество курсов грузится на грузовики и отвозится на станцию Москва-Курская. Моё отделение назначено сопровождать грузы. На улицах неспокойно. У Крестьянской заставы толпа народа. Оказывается, предприятия не работают. Чтобы пробиться с гружёными автомобилями через людской поток, приходится расталкивать кое-кого прикладами Легковые машины, пытающиеся проехать на Рязанское шоссе, толпа не пускает, заставляя пассажиров вылезать из них.

В этот день, часов в двенадцать, в расположение полка пришёл мой отец, Борис Иванович, договариваться о том, как быть, если немцы войдут в Москву. Решили: он с матерью, Зинаидой и детишками уйдут через Томилино в леса по Казанской дороге и далее на Восток. Не хочется верить, что Москва будет оставлена. Тяжёлый, чёрный день! Он после войдёт в историю как «день смятения».

17 октября. Утром приказ: собраться и строиться. Длинная походная колонна курсантов в полном походном снаряжении идёт по обезлюдевшим улицам столицы. Женщины, не стесняясь, плачут, провожая нас.

Путь оказывается недалёким. Клуб имени Кухмистерова. Курсантский полк назначен в распоряжение коменданта Москвы для охраны города. На следующий день я — начальник патруля на улице Горького. Проверяем документы у всех подозрительных лиц и военнослужащих. За день задерживаем человек сорок. Всех задержанных отводим на Манежную улицу, дом 7, к дежурному коменданту. Там идёт сортировка. Добрая половина из них — дезертиры. За спиной сидящего за столом дежурного дверь в комнату, где складывается отобранное оружие. Чего там только нет, начиная от станковых пулемётов и кончая финскими ножами.

Ночью патруль идёт по пустынным улицам, ведь в Москве действует комендантский час. Воздушная тревога. Разрывы зенитных снарядов над головой. Осколки сыплются вниз, визжа на разные голоса и стуча по крышам и мостовой. Заспанные, полуодетые москвички бегут по улицам в убежища. Особенно жалко поднятых среди ночи детишек. Зина, наверное, тоже бежит в метро, прижимая к себе дочек…