И вот мы приходим к тому главному упреку, который г. Соловьев решился выставить против книги Данилевского в последней статье. По-видимому, он только теперь, задумав писать статью для «Русской мысли», вдруг открыл ужасающий порок в книге, о которой уже столько рассуждал. Повод к этому открытию подан все мною же, имеющим несчастье, таким образом, навлекать на покойного друга поношение за поношением. «Г. Страхов требовал от меня, — пишет г. Соловьеву — доказательств того, что начало народности безнравственно. Это была, конечно, лишь эристическая фигура, так как никто никогда не признавал безнравственным принцип народности. Но на безнравственном свойстве того национализма, который проповедуется в книге „Россия и Европа“, я должен настаивать самым решительными образом»[28].

И затем сыплются выражения все крупнее и крупнее: будто бы Данилевский «отрицает всякое нравственное отношение к прочим народам и к целому человечеству» и «учит, что по отношении к чужим народам все позволено», будто бы «проповедует вещи, прямо противные духу кротости, справедливости и веротерпимости», будто бы «предлагает способ действия, который в просторечии называется мошенничеством, а по книжному макиавеллизмом», будто бы у него повсюду высказывается «наивная безнравственность», «варварский макиавелизм», «проповедь насилия и обмана»[29].

Вот какой злодей Н. Я. Данилевский! Не удивительно ли, что этого так долго никто не замечал? — Представляю себе восторг читателей «Русской мысли». Но чем же это доказывается? Вообразите себе, что ровно ничем. Так уж это ведется у г. Соловьева. Он, кажется, думает, что его слова доказываются самыми этими словами, их громким звуком. Он выступает с резким положением, а потом ровно ничем его не подкрепляет; он приводит и выдержки, даже длинные, но только оказывается, что в них вовсе нет того, что он хотел доказать.

Например, для подтверждения теперешних выходок он приводит замечательное место «России и Европы», те слова, на которые любил ссылаться сам Н. Я. Данилевский, как на удачную форму своей мысли. Мы приведем их с наслаждением. Рассуждая о том, как следует нам смотреть на европейские дела, Данилевский советует постоянно иметь в виду «наши особенные русско-славянские цели» и продолжает:

«К безразличным в этом отношении лицам и событиям мы должны оставаться совершенно равнодушными, как будто бы они жили и происходили на луне; тем, которые могут приблизить нас к нашей цели, должны всемерно содействовать и всемерно противиться тем, которые могут служить ей препятствием, не обращая при этом ни малейшего внимания на их безотносительное значение, на то, каковы будут их последствия для самой Европы, для человечества, для свободы, для цивилизации.

Без ненависти и без любви, ибо в этом чуждом мире ничто не может и не должно возбуждать ни наших симпатий, ни наших антипатий [30], равнодушные и к красному, и к белому, к демагогии и к деспотизму, к легитимизму и к революции, к немцам, к французам, к англичанам, к итальянцам, к Наполеону, Бисмарку, Гладстону, Гарибальди, — мы должны быть верным другом и союзником тому, кто хочет и может содействовать нашей единой и неизменной цели. Если ценой нашего союза и дружбы мы делаем шаг вперед к освобождению и объединению славянства, приближаемся к Царьграду, не совершенно ли нам все равно: купятся ли этой ценой Египет Францией или Англией, рейнская граница — французами или вогезская — немцами, Бельгия — Наполеоном, или Голландия — Бисмарком?»[31].

Выписавши эти строки, г. Соловьев не прибавляет от себя ни единого слова. Он только подчеркнул некоторые места, да выпустил из середины (конечно, для ясности) несколько строк, где говорится что-то такое о святом и высоком деле, и думает, что читатели сами увидят, какая тут ужасная безнравственность. Но что же такое ему представилось? Не попробуем ли отгадать, какие истинно-нравственные начала желает нам проповедовать г. Соловьев? Н. Я. Данилевский излагает свою мысль точно, определенно; он поясняет ее примерами и ошибиться в ней невозможно. Он говорит, например, что нам должно быть все равно, кому принадлежит Египет, Франция или Англия, и где будет проведена граница между Францией и Германией. Что же? Этот совет — «варварский макиавелизм», «проповедь насилия и обмана»? И чему же учит в этом отношении чистая нравственность? За кого нам следует стоять? Г. Соловьев, очевидно, подчеркнул только общие положения Данилевского и не видит, как они поясняются тут же стоящими частными примерами; ему показалось, что Данилевский проповедует вообще равнодушие к человечеству, к свободе, к цивилизации. Но ведь только для малых ребят не ясно, что Данилевский рассуждает о политических делах, а не о чувствах частного человека, что «быть равнодушным» тут значит — не посылать наших войск насмерть и не приносить в жертву благосостояния нашего государства, что всякое внимание, всякая «симпатия и антипатия» тут выражается не иначе, как кровью десятков и сотен тысяч людей и золотом, тяжко собираемым с целого государства. Общий смысл наставлений Данилевского — миролюбивый; он указывает, за что нам никогда не следует воевать.

Между политическими и частными делами разница великая, и ее превосходно объяснил Н. Я. Данилевский. Частный человек, исполняя долг человеколюбия или желая послужить свободе и цивилизации, может, вообще говоря, жертвовать при этом и своим достоянием, и своей жизнью. Другое дело, когда речь идет о государстве, когда мы разбираем чувства и поведение людей, заправляющих политикой, решающих вопросы войны и мира. К таким людям и к общественному мнению, имеющему на них влияние, обращается Данилевский. Имеем ли мы право когда-нибудь жертвовать силами своего государства, подвергать его ущербам и опасности — по нашим соображениям о пользах свободы, цивилизации, человечества? Такого права никто и никогда не имеет, отвечает Данилевский; да и все мы это хоть немножко знаем, а должны бы твердо знать. Объединяясь, сплачиваясь в государство, народ имеет целью лишь свое благо и сохранение; поэтому, когда мы употребляем эту крепкую силу его единения в ущерб его же благу, мы заставляем его совершать нечто противоестественное. Так делает врач, когда вместо лекарства дает своему больному яд; так делает полицейский, когда, имея всюду доступ, сам крадет и поджигает. Тут не простое, а двойное преступление. Пока крепка таинственная сила, связующая народ воедино, она есть здоровая, следовательно, благая сила, содержащая в себе самой свои высшие стремления. Народ принадлежит только самому себе, и можно только служить ему, но не посягать на него, как на оружие для придуманных нами целей. Данилевский хорошо понимал положение дела. Он перечисляет в своей книге множество исторических случаев, когда существенные интересы России приносились в жертву разным будто бы высшим соображениям. Дело это известное, и мысль о нем горька для всякого патриота, и мы несем на себе его последствия. И он слышал и такие голоса, которые провозглашали, что Россия есть вообще помеха для цивилизации и прогресса человечества, и что всего лучше было бы, если бы можно было совсем стереть великий русский народ с лица земли. Поэтому он и объясняет, что подобные мысли и поползновения не имеют никакого оправдания; он советует нам выкинуть их из головы, а, напротив, твердо верить, «что цель наша (русско-славянское дело) свята и высока, что одно только ведущее к ней и лежит в наших обязанностях, что только служа ей, а не иначе как-нибудь, можем мы содействовать всему высокому, какое бы имя оно ни носило: человечества, свободы, цивилизации и т. д.»[32]. Это те слова, которые г. Соловьев выпустил из середины приведенной им выдержки.

Итак, где же «варварский макиавелизм»? Поистине удивительно то, что пишет г. Соловьев. Он попробовал дальше еще резче как-нибудь уличить Данилевского в коварстве, но промахнулся самым жалким образом. Данилевский объясняет, что Россия не имеет никакой обязанности и нужды заботиться о так называемом политическом равновесии европейских государств. Тут попалась строчка, в которой почуялось г. Соловьеву коварство, и он ее подчеркнул; он выписывает так: «Равновесие политических сил Европы вредно и даже гибельно для России, а нарушение его с чьей бы то ни было стороны выгодно и благодетельно»[33]. Г. Соловьев выводит отсюда, «что, следовательно, по Данилевскому, мы должны стараться о нарушении этого равновесия во вред Европе»[34]. Да разве же это то? Слова с чьей бы то ни было стороны значат ведь: все равно — нарушит ли равновесие Франция или Германия и т. п. Данилевский доказывает только, что это нарушение, во всяком случае, дает России выгодное положение, а вовсе и не думает о том, чтобы мы старались о таком нарушении.