Наконецъ, президентъ сказалъ:

— Ну-съ, милостивый государь, кто же вы такой?

Я протянулъ ему свою карточку и онъ прочелъ: «Маркъ Твэнъ, секретарь сенатской коммиссіи по Конхологіи.» Тогда онъ осмотрѣлъ меня съ головы до пятъ, какъ будто до сихъ поръ никогда не слыхалъ обо мнѣ.

Министръ финансовъ сказалъ:

— Это тотъ самый навязчивый оселъ, который являлся ко мнѣ съ совѣтомъ помѣщать, на манеръ календарей, стихотворенія, шутки и анекдоты въ моихъ финансовыхъ отчетахъ.

Военный министръ добавилъ:

— Это тотъ самый сумасшедшій, который былъ у меня вчера съ проэктомъ умертвить часть индѣйцевъ посредствомъ просвѣщенія, а остальныхъ перерѣзать.

Морской министръ присовокупилъ:

— Я узнаю въ этомъ молодомъ человѣкѣ ту самую личность, которая, въ теченіе настоящей недѣли, неоднократно вмѣшивалась въ мои дѣла. Онъ ужасно огорченъ, что адмиралъ Фарагутъ таскаетъ за собой цѣлый флотъ, ради «увеселительной прогулки», какъ онъ называетъ это. Его предложеніе, касающееся устройства такой прогулки на плоту, на столько идіотично, что едва-ли стоитъ еще что-нибудь говорить о немъ.

Тогда я сказалъ:

— Милостивые государи, я не могу не замѣтить господствующее здѣсь стремленіе набросить покрывало гнусности на каждый актъ моей служебной дѣятельности и воспрепятствовать мнѣ всякими способами подать собственный голосъ въ совѣтѣ націи. Я не получилъ повѣстки на сегодняшнее засѣданіе. Простому случаю обязанъ я тѣмъ, что узналъ объ этомъ засѣданіи совѣта. Но оставимъ въ сторонѣ все это. Я хочу знать только одно:- это засѣданіе совѣта министровъ или нѣтъ?

Президентъ отвѣтилъ утвердительно.

— Въ такомъ случаѣ, - продолжалъ я, — приступимъ же къ предмету нашего совѣщанія и не будемъ терять драгоцѣнное время во взаимныхъ пикировкахъ относительно нашихъ служебныхъ отношеній.

На это отвѣтилъ министръ внутреннихъ дѣлъ въ своемъ обычно-добродушномъ тонѣ:

— Молодой человѣкъ, вы страдаете отъ недоразумѣнія. Секретари отдѣловъ конгресса не состоятъ членами кабинета. И даже привратники Капитолія не состоятъ ими, хотя, можетъ быть, это и странно. Поэтому, какъ бы высоко ни цѣнили мы, при нашихъ совѣщаніяхъ, вашу сверхчеловѣческую прозорливость, мы все-таки, руководствуясь буквой закона, не въ правѣ сдѣлать изъ нея какое-либо употребленіе. Совѣту націи приходится, къ сожалѣнію, обходиться безъ вашего содѣйствія. Если вслѣдствіе этого произойдетъ какое-либо несчастіе, — что, во всякомъ случаѣ, не изъято изъ сферы совершенной невозможности, — то да послужитъ утѣшеніемъ въ вашей печали тотъ фактъ, что вы и словомъ, и дѣломъ сдѣлали все отъ васъ зависящее, чтобы отклонить это несчастье. Желаю вамъ всего хорошаго. Будьте здоровы.

Эти полныя нѣжности слова успокоили мой взволнованный духъ и я вышелъ. Но слуги націи не знаютъ полнаго покоя. Едва только достигъ я своего мѣстечка въ Капитоліи и, въ качествѣ истаго представителя народа, расположилъ ноги на столѣ, какъ вдругъ ко мнѣ подскочилъ съ свирѣпымъ видомъ одинъ изъ сенаторовъ конхологической коммиссіи и сказалъ:

— Гдѣ же вы пропадали цѣлый день?

Я замѣтилъ ему, что, если до этого есть дѣло кому-нибудь кромѣ меня самого, то я былъ въ засѣданіи совѣта министровъ.

— Въ засѣданіи совѣта? интересно знать, что же вы тамъ дѣлали? — Сдѣлавъ видъ, что я не замѣчаю отсутствія съ его стороны прямого отвѣта на мой намекъ, что ему до этого нѣтъ никакого дѣла, — я подтвердилъ, что отправился въ совѣтъ для совѣщаній.

Тогда онъ сталъ вести себя совсѣмъ неприлично и въ заключеніе объявилъ, что уже три дня искалъ меня повсюду, чтобы я переписалъ его докладъ о какихъ-то раковинахъ и, я самъ не знаю, еще о чемъ-то, имѣющемъ какое-то отношеніе къ Конхологіи, — но ни одинъ человѣкъ не могъ меня нигдѣ найти. Это было уже слишкомъ. Это было то перо, которое переломило горбъ секретарскаго верблюда. Я сказалъ:

— Да неужели же вы, милостивый государь, думаете, что я за 6 долларовъ въ день стану еще работать? Если вы такъ понимаете мои обязанности, то позволяю себѣ рекомендовать сенатской коммиссіи по Конхологіи нанять для этого какое-нибудь другое лицо. Я не признаю себя рабомъ какой бы то ни было партіи! Я подаю въ отставку. Что-нибудь одно: или свобода, или смерть!

И съ этой минуты я разорвалъ связь съ правительствомъ. Непонятый въ министерствѣ, непонятый въ кабинетѣ, непонятый, наконецъ, предсѣдателемъ той коммиссіи, стать украшеніемъ которой я стремился, я отошелъ въ сторону отъ всѣхъ интригъ, развязался разъ навсегда съ опасностями и искушеніями моего высокаго служебнаго положенія и въ минуту опасности оставилъ на произволъ судьбы мое несчастное отечество. Но все-таки я достаточно послужилъ государству и потому представилъ слѣдующій

Ни одна статья этого счета не была мнѣ уплачена, кромѣ несчастныхъ 36 долларовъ за секретарскія обязанности. Министръ финансовъ, преслѣдовавшій меня до послѣдней минуты, зачеркнулъ всѣ остальныя статьи и коротко помѣтилъ сбоку «оставить безъ послѣдствій». Такимъ образомъ онъ разрѣшилъ, наконецъ, страшную альтернативу, положивъ начало непризнанію государственныхъ долговъ. Отнынѣ нація погибла. Впрочемъ, президентъ республики обѣщалъ въ своемъ докладѣ народнымъ представителямъ упомянуть о моемъ счетѣ и предложить произвести уплату по немъ изъ первыхъ же денегъ, которыя будутъ получены государствомъ въ вознагражденіе за Алабаму; какъ бы только онъ не забылъ объ этомъ обѣщаніи! Есть основаніе опасаться, что меня забудутъ къ тому времени, когда будетъ выплачена алабамская контрибуція! Вѣдь кромѣ меня, при разрѣшеніи алабамскаго вопроса, придется не забыть еще очень многихъ другихъ кредиторовъ государства.

Пока что, я закончилъ мою служебную карьеру. Пусть остаются на службѣ всѣ тѣ секретари, которые позволяютъ себя морочить. Я знаю въ составѣ департаментовъ цѣлую толпу такихъ, которыхъ не только никогда не извѣщали о засѣданіяхъ кабинета, но къ которымъ представители націи ни разу даже не обращались за совѣтовъ по поводу-ли войны, финансовъ или торговыхъ дѣлъ, — какъ будто они совсѣмъ и не находятся въ непосредственныхъ отношеніяхъ къ правительству, — и которые, тѣмъ не менѣе, неукоснительно, день за днемъ, торчатъ на службѣ и работаютъ. Они отлично понимаютъ то значеніе, которое имѣютъ для націи, и безсознательно обнаруживаютъ это своимъ поведеніемъ и манерами, съ какими заказываютъ себѣ кушанья въ ресторанахъ, и, тѣмъ не менѣе, они продолжаютъ работать!

Я знаю одного чиновника, обязанности котораго состоятъ въ наклеиваніи въ особую книгу самыхъ разнообразныхъ вырѣзокъ изъ газетъ, — иногда даже отъ 8 до 10 вырѣзокъ въ день.

Онъ исполняетъ это дѣло довольно небрежно, но, во всякомъ случаѣ, настолько хорошо, насколько можетъ. Это въ высшей степени утомительная работа. Она страшно изнуряетъ духовныя способности человѣка. И, все-таки, онъ за это получаетъ ежегодно только 1800 долларовъ. Съ такимъ умомъ, какимъ онъ обладаетъ, всякій молодой человѣкъ могъ бы въ любомъ дѣлѣ заработать себѣ тысячи и десятки тысячъ долларовъ, захоти онъ только этого. Но нѣтъ, его сердце принадлежитъ отечеству и онъ стремится служить ему, пока существуетъ хоть одна газетная вырѣзка.

Я знаю и другихъ секретарей, которые, хотя и не очень хорошо умѣютъ писать, но которые всѣ свои познанія, самымъ деликатнымъ образомъ, складываютъ къ стопамъ отечества, и за 2.500 долларовъ въ годъ страдаютъ и мучаются. Все, что они пишутъ, обыкновенно приходится съизнова передѣлывать другимъ секретарямъ; но вправѣ-ли отечество претендовать на человѣка, который жертвуетъ ему все-таки лучшею частью всѣхъ своихъ познаній!