-Честно?

Она кивнула.

-Очень одиноко. Можно в совершенстве знать язык и не чувствовать себя неуютно. Можно научиться думать на неродном языке, но ведь там все совершенно другое! Привычки, манеры поведения. Ты как бы становишься единственным другим в целом неправильном мире.

-Так уж плохо? - удивилась она. -Зачем же тогда?

-Потому что это полезно для будущего. К тому же, интересно. Помогает развеяться, отвлечься, сосредоточиться на чем-то другом.

-А я бы хотела уехать из дома, - засмеялась Юля. - Может, и не в другую страну, но хотя бы в другой город. Подальше от матери, сама, без опеки и излишнего внимания. Тяжеловато, когда в твою жизнь постоянно лезут, все время расспрашивают, заставляют делать тебя что-то против воли, считая это правильным. И вообще...

-Только чтобы родители были живы, - тихо сказал я. - Я тоже об этом мечтал... раньше. Пока не понял, не на словах, на своей шкуре, что такое жить одному. Что такое возвращаться домой, в пустой дом, где все напоминает о прошлом, но тебя уже никто не ждет. Когда никто тебя не встречает, никто не приготовит ужин, да что там, никто даже продукты не купит. Вот такое у меня было потрясение, Юлька, я ведь до определенного момента думал... ну, или привык, что еда в холодильнике появляется сама собой. На самом деле, на жратву эту не столько деньги надо заработать, их надо еще и купить. Это со стороны кажется, что когда живешь один, ты свободнее. Фикция какая-то, потому что, получая маленькие свободы - возможность ложиться когда вздумается, делать, что хочешь, приводить друзей и... - я искоса посмотрел на нее, - курить дома, ты попадаешь в западню обязанностей куда более глобальных, чем невозможность гулять до утра с подругами.

Не поймет, - грустно подумал я, - никто не понимает, пока не придет срок, и это не упадет на голову. Она может сказать, что понимает, но это тоже будет обман. Она обманет не только меня, но и себя.

Сестра не ответила, что понимает. Она жалобно посмотрела на меня и сказала:

-Я уверена, ты прав, только это так сложно. У меня уже много лет ощущение, что я живу в родительском плену, а когда отец вдруг... исчез, мама стала, кажется, еще жестче.

-Юлька, какие твои годы?! Тебе ведь семнадцать, да?

Она косо улыбнулась, давая понять, что не это главное, но все же ответила.

- Многие мои знакомые девушки уже живут отдельно. Им родители жилье снимают, кому квартиру купили, кто сам крутится, как может. Я бы не сказала, что они несчастливы, как раз наоборот! Может, я и тороплю события, наверное, все приходит в свое время. Говорят, с мамой легче решать личные проблемы, но я так любила отца... он был мне главным советчиком и другом. Я первая заметила, что с ним что-то не так. Подъехала к нему: "Папа, папочка, что такое, ты грустишь?"

А он мне вдруг: "Я уже не могу грустить, Юлек, тут такое произошло, детка, что во мне все умерло".

"Папочка, - говорю я (ведь он же врач, хирург, да еще так серьезно относящийся к своей работе! Все же понятно! Кого-то вытянуть не смог с того света, где-то ошибся и теперь сходит с ума), - ты же хороший врач, - говорю. - Ты столько жизней спас, почему же так? Ты не виноват".

А он мне: "Конечно, не виноват. Тот, кто ничего не делает, он не виноват. Но когда у тебя на глазах вот так происходит..."

"Как? - говорю я. - Расскажи, тебе легче станет".

"Не могу, дочура, мне легче не станет, тебе тяжелее будет. Папка глупость сделал, не сдержался, я иначе не мог. Врачи, военные, они в зоне риска, Юленька. Папа просто устал..."

Она помолчала, я не перебивал.

-Что-то он такое увидел, что-то произошло и отец не смог исправить, не смог что-то сделать, это сломало его. Он метался в поисках смысла, но самые близкие люди стали ему чужими, почему так, не знаешь?

-Потому что ваше тепло уже не способно было согреть его, - глухо отозвался я и замолчал, ожидая продолжения, но на глаза Юли ее навернулись слезы и я деликатно отвернулся.

-Стас - хороший человек, я очень его люблю. Он стал мне опорой, когда родители погибли. У тебя хотя бы осталась мать, - я с силой провел по глазам ладонью.

Случай... судьба... стечение событий...

У Стаса теперь нет семьи. У Стаса теперь нет цели. У Стаса нет жизни и вот он я, решивший промолчать. Вот, когда все меняется.

-С отцом можно было говорить всегда на чистоту, с матерью нет, - наиграно равнодушно сказал сестра.

- А почему бы тебе не позвонить ему сейчас? Ведь он же не пропал без вести, может, что-то измениться!

Она безнадежно вздохнула:

-Отец стал чужим человеком, совершенно другим. Умышленно отстранился и, если я позвоню, будет только хуже. Боже, как же тяжело на душе!

-Юль...

-Тебе не понять! Ты еще его не видел, а потом ты и раньше плохо его знал. До смерти твоих родителей вы были с ним знакомы весьма посредственно.

Я зажмурился от остроты ее слов, словно пощечина, словно удар ниже пояса. Когда мои родители были живы, мне на всех было плевать. Я давно смирился с неожиданной смертью, но, каждый раз, когда мне напоминали об этом, сердце сжималось и становилось тошно жить. Одиноко и холодно жить. Сейчас - особенно сильно. Но это потому, что я устал, потому, что у меня болит голова, и я оказался так далеко от своего корабля.

Это страшно, когда ты не можешь сказать то, о чем думаешь, когда понимаешь, что это не тот человек, которому стоит что-либо рассказывать. Юльке не понять, что ее отец не умер, он просто надломился и... постарел? Он увидел что-то, что обломало ему крылья, помогающие парить свободно, быть легким и веселым. Мне придется назвать это... случаем. Не случайностью, а случаем, который поможет мне забрать Стаса в экипаж своего корабля. Это шанс, который предопределенность дала мне.

-Что-то спать захотелось, давай уже?..

Я повернулся, посмотрел на сестру в упор и сказал:

-Если ты считаешь, что твой отец не тот, кем был, то посмотри себе под нос. Ты увидишь, что и твоя мать вовсе не такая, какой была еще год назад. Посмотри на меня, и ты поймешь, что нет ничего постоянного в этом мире, ничего вечного...

-Кроме слов, - тихо сказала Юля.

Я покачал головой.

-Слова так же непостоянны, как люди, которые их произносят. Лишь одно для нас, маленьких людей постоянно. Вечность.

Юля отшатнулась от меня, словно я сказал что-то страшное, попятилась, споткнулась о порожек балкона, ухватилась за проем двери, чтобы не упасть. Шагнула, так и не оборачиваясь, в комнату.

-Я поняла, - с ужасом в голосе сказала она. - Ты тоже не тот, кем был два года назад.

-А ты, Юля? - зло спросил я. - Неужели с момента нашей последней встречи ты не изменилась? Я помню девочку, которая любила со мной рисовать, смотреть, как я прохожу на компьютере игру Принц Персии и слушать мои песни под гитару. Помню, ты любила, когда мы бывали у вас, потому что мама не отсылала тебя рано спать ...

Она еще попятилась.

Я тоже был абсолютно чужим ей человеком, она больше не узнавала меня, я заглянул так глубоко, как никто, даже ее отец, не позволял себе заглядывать.

-Это все пройдет, - продолжал я. Меня понесло. - Пару лет и на тебя ляжет настоящая ответственность, ты думать забудешь о том, что тебя гнали спать, и не будешь спать, но не потому, что тебе так захочется, а потому, что зачастую по ночам будешь готовиться к экзаменам. А потом - потому что твой ребенок будет плакать.

Ты повзрослеешь, заставишь себя повзрослеть, будешь смотреть на ребенка в себе, как на нечто постыдное и глупое и все из-за того, что ты считаешь так сейчас!

Молча, мы смотрели друг на друга, потом Юля кивнула, наверное, более своим мыслям, чем моим словам.

-Спокойной ночи, Антон, - со вздохом сказала она и, повернувшись, вышла из комнаты, тихо притворив за собой дверь.

Я проснулся далеко за полдень. Меня никто не будил, дом оказался пуст, на столе в кухне лежала записка, предписывающая есть все, что найдется. У плиты была выставлена заварка в красивой железной коробке, у кофеварки стоял в темной банке молотый кофе, на столе лежали новые фрукты.