И посмеяться над Освальдо Мгоабе и его расторопными слугами.

Товак кашлянула. Она вопросительно смотрела на Дэниела.

Вернувшись к действительности, он повернулся и оперся руками о крышку стола.

— Прошу прощения. Задумался на минуту. Вы что-то сказали? Нет? Я отвлекся.

— Бога ради, Дэн, вы только что сказали, что наш Мир должен погибнуть, — Товак стукнула пальцем по деревянной крышке стола рядом с ладонью Дэниела. — Когда это должно произойти?

— Точно не знаю. Если исходить из графика Мгоабе, то не станет особенно жарко до последней четверти следующего столетия. Я хочу сказать, что хотя в тропиках будет становиться все жарче, а зона пустынь расширится, но откроются новые пригодные для жизни регионы. Гренландия, Сибирь, Баффин, Виктория, Сахалин, Камчатка. Я не говорю об Антарктиде! Если мы освоим ее…

— Прекратите!

— Что?

— Ради всего святого, Дэн, я не просила читать мне лекцию.

— Но вы спрашивали…

— Когда, черт побери, это произойдет?

— Ну… как утверждает Освальдо Мгоабе, сейчас мы осваиваем новые территории немного быстрее, чем теряем старые. Но это не может продолжаться долго. Он прогнозирует, что равновесие наступит примерно через шестьдесят лет, затем будет двадцать-тридцать лет стабильного состояния, после чего все полетит к черту.

— Отлично.

— Что… я не понимаю… — Дэниел удивился ее реакции.

— Вы хотели знать, сколько времени займет у нас разработка и изготовление опытного образца преобразователя, а также программного обеспечения.

— Да.

— Тогда слушайте меня внимательно, — она при каждом слове постукивала кончиком пальца по крышке стола. — Идите вы к черту, мистер.

— Что? — Дэниел перевел взгляд с Товак на Лидию, а затем снова на Товак. — Вы серьезно?

— Можете быть уверены. Я забочусь о себе и о своей подруге. Ведь лет через сто этому миру придет конец, так? К тому времени мы обе давно уже будем мертвы. Меня беспокоит, что случится через час. Где я буду спать сегодня ночью? Будет ли мне из чего приготовить завтрак утром? Как долго я еще буду жить в этом дворце, или мне придется возвращаться в зону? Что будет со мной и с Лидией через двадцать или тридцать лет, когда мы состаримся и компания уволит нас? Сможем ли мы остаться в зоне, или нас выкинут вот сюда, — она ткнула пальцем в сторону окна, — к другим таким же несчастным?

Она наклонилась над столом и взяла руку Лидии в свою, в ее жесте было отчаяние и желание защитить подругу.

По щеке Товак скатилась слеза. Она сердито смахнула ее свободной рукой, встала и принялась убирать со стола.

— У меня много работы.

Лидия последовала за ней в кухню, держа стакан в одной руке, а тарелку в другой. Дэниел поднялся, подавив желание пойти за ними и продолжить разговор. Он решил, что сейчас это бессмысленно. Будет только хуже. Он шагнул к компьютеру и сел за пульт управления.

Дэниел вызвал учебную программу по архитектуре систем обработки данных, и попытался подтянуть свои безнадёжно устаревшие знания, даже для начального курса к уровню 2090 года. Главной проблемой оказалось вовсе не то, что технология настолько усложнилась по сравнению с той, что он знал. Напротив, она была проще и элегантнее, но ее простота и элегантность включала в себя научные достижения восьми десятилетий, так что даже простейшие примеры основывались на теориях, которые казались Дэниелу просто невероятными.

После часа напряженной работы Дэниел отключил учебную программу и поставил запись игры «Моряков» из Сан-Франциско на чемпионате мира 2006 года. Он остановил кадр на моменте, когда болельщик на верхней трибуне поймал мяч после неудачного удара Манго Муракамы. Дэн увеличил изображение, так что весь экран заняли лица болельщика и его товарища.

Он некоторое время, не шевелясь, смотрел на экран, потом поднялся и прошел в глубокий, заваленный всяким барахлом чулан, разворошил старую одежду, добрался до дальней стены чулана и нашел большую деревянную коробку, которая когда-то служила ему шкафчиком для обуви в летнем лагере в Йосемите, а позже стала чем-то вроде сундука с приданым или хранилища личных сокровищ.

Он зажмурил глаза, сосредоточившись на включении инфракрасного зрения, затем открыл коробку и взглянул на ее содержимое. Мячик был в превосходном состоянии. На одном его боку сохранилась отметина от биты Монго Муракамы, а на другой слабая волнистая линия, где Муракама подписал свои инициалы, когда Дэниел после часового ожидания у ворот стадиона получил его автограф.

Он взял мяч, вернулся в комнату и сел. Дэниел сильно сжал в руке мяч, чуть было не вдавив его все еще белую оболочку в сухую сердцевину из пробки, и не отрывал взгляда от экрана. Он видел самого себя со взволнованным лицом, в старых мятых перчатках, которые он всегда надевал на бейсбол, видел белое пятно мяча в метре от своей протянутой руки. Он прокручивал пленку кадр за кадром, наблюдая, как мяч пролетает мимо лиц зрителей, падает, а затем попадает ему в ладонь, а звук и толчок от удара он, казалось, ощущал и сейчас.

Дэн посмотрел на свою руку и увидел, что на ней нет перчатки, но рука все еще держала мяч, упущенный Муракамой.

Дэниел спрятал мяч в коробку для обуви, завалил ее какой-то старой одеждой и закрыл за собой дверь чулана. Он вернулся к экрану и принялся разглядывать лицо Мари-Элейн, которая вскочила со своего места. В одной руке она держала булочку с сосиской, а в другой — бумажный стаканчик с пивом.

Он просматривал этот короткий эпизод еще и еще раз, разглядывая игру мускулов на лице Мари-Элейн, блеск в ее глазах. 2006 год. Октябрь 2006. Тогда она была беременна. В момент съемок она уже знала об этом, но еще не призналась Дэниелу. Тогда все его внимание было приковано к летящему в его протянутые руки белому пятнышку мяча, а теперь он видел, как Мари-Элейн наклонилась вперед и обхватила живот руками, защищая зародившуюся в ней новую жизнь, о которой знала только она сама.

Он протянул руку и коснулся пальцем экрана. Он коснулся изображения ее живота и провел кончиком пальца по ее скрещенным рукам, а затем вверх вдоль тела, вспоминая, какая одежда была на ней в тот октябрьский день. Сейчас он ощущал прохладную поверхность экрана, а не грубую шерсть пальто и не нежную плоть под ним, где росли и развивались два новых существа. Он отнял от экрана руку и попытался вспомнить свои ощущения в тот момент. Радостное биение сердца в груди — какой контраст с непрерывным жужжанием ротационного насоса его нынешнего тела! Громкий шлепок мяча о старую перчатку. Счастливое ощущение от одобрительного рева толпы, когда он поймал мяч, Запах пива и острый вкус горчицы на сосиске…

Запах пива, острый вкус горчицы.

У него нет обоняния и вкуса, Дэниел закрыл глаза и сосредоточился. Черт побери, он ощущал запах пива и вкус горчицы даже спустя десятилетия! Это означало, что уцелевшая часть мозга либо соответствующие отделы искусственного интеллекта, взявшие на себя эти функции, могут дать ему эти ощущения. У него отсутствовали органы чувств и каналы передачи сигналов к мозгу. Но сам он мог испытывать эти чувства. Нужны только соответствующие датчики и каналы передачи информации.

Он открыл глаза, выключил стоп-кадр и досмотрел игру до конца, наполовину наблюдая за происходящим на экране, а наполовину погрузившись в мечты и воспоминания.

Вдруг он почувствовал чью-то руку на своем плече. Дэниел обернулся и увидел стоящую позади него Лидию Хаддад.

— Уже поздно, — сказала она.

Дэниел улыбнулся.

— Знаю. Я думал, что вы с Товак давно в постели.

Она кивнула. Он всмотрелся в ее лицо. Речь девушки немного замедлилась, что было связано с таблетками, которые она иногда принимала. Все верно — глаза ее были чуть-чуть расширены.

— Мы подумали… Товак и я подумали, что ты тоже захочешь лечь, Дэн.

— Ну… — он немного помолчал. — То есть… мне не нужно столько спать, сколько большинству людей. И я могу это делать где угодно. Устроюсь на диване или на полу, или в другой спальне. В конце концов, я могу минут сорок подремать прямо здесь, сидя.