Ветер, как это бывает на Севере, внезапно стих. Посветлело. Мелкая пороша, точно пыльца цветущей ржи, повисла над долиной.

Алексей взобрался на гребень и с высоты увидел преследователей. Они шли полукругом — пятеро в длинных маскхалатах.

С гребня же призрачно просматривалась полоска на горизонте, светлая, как перья зари. Там был берег. Демушкин несколько мгновений зачарованно смотрел туда. Где-то стороной плыли звуки, похожие на стрекот швейной машины. Алексей не воспринимал их, им владело странное, ранее незнакомое чувство безразличия.

Усталость все же подкараулила его. Не стало никакой возможности сделать хотя бы шаг. Мышцы словно одеревенели.

Кончался короткий северный день. Солнце исчезло, расплавляя свои края по линии пепельного горизонта. Сгустились сумерки.

Демушкин подумал, что лучшей позиции у него не будет. Даже если он соберет остаток сил и, превозмогая себя, уйдет отсюда, до берега ему все равно не добраться. Это он знал точно.

Алексей лег за камни, сбросил с правой руки варежку, коснулся снега. Словно погладил ледяной бархат. В третий раз за день осторожно достал из-за спины винтовку. А заодно и вещмешок с письмами и посылкой. Сложил письма горкой и чиркнул спичкой

Бумага занялась быстро и горела недолго. Костерок выжег в снегу небольшую лунку и достал землю. Демушкин развязал туесок с орехами и высыпал содержимое в лунку.

В посеревшем небе нарождались звезды.

Туесок пах кедрачом, молодой смолкой. Так когда-то пахли руки матери. Демушкин не знал, пойдут ли в рост оставленные им семена, но ему хотелось не исчезнуть бесследно на такой большой и такой маленькой планете.

Все в Демушкине кипело от предчувствия чего-то страшного и неотвратимого. Огромное возбуждение сжигало его. Голос, который Алексей слышал в себе, смешивался с шорохом ползущих парашютистов, треском автоматов, который был таким сильным, как биение его сердца.

Косые человеческие тени, словно огромные римские цифры, переплелись и надвинулись на гребень.

Алексей лег на живот, не снимая лыж, разбросав ноги в стороны и осторожно выглянул из укрытия.

Немцев теперь было четверо. И шли они медленно и все так же полукольцом.

Как ни всматривался Демушкин в сутемь долины, пятого парашютиста он не обнаружил. Он выстрелил, когда немцы подошли совсем близко. Фашисты залегли и открыли огонь из автоматов, осыпая скалу, за которой укрылся пограничник, градом пуль.

Алексей покинул укрытие и пополз вдоль каменного козырька влево, туда, где кончалась гряда. Он долго выцеливал оттуда ближнего от себя немца и радостно вскрикнул, когда прошитый пулей, тот вскинулся на снегу и остался лежать неподвижным расплывчатым пятном.

Теперь уже не таясь, Демушкин встал на колено и посылал пулю за пулей в ненавистные распластанные фигуры. Он стрелял на всплеск автоматных вспышек: сгустившаяся темнота не давала прицелиться. Но по тому, как треск автоматов стал реже и одна из пульсирующих огнем точек погасла, Демушкин догадался, что сразил еще одного фашиста.

Внезапно он ощутил боль. Она навалилась на него сразу — острая, нестерпимая, разламывающая голову.

Алексей понял, что ранен. Сорвал шапку, торопливо зачерпнул горсть снега, приложил к лицу. Теперь он видел автоматные вспышки сквозь розовую пелену, снег под ним быстро темнел, но Демушкин все еще стоял на колене, выставив левую ногу вперед.

Горячим и острым обожгло спину. «Пятый здесь», — скользнула мысль. Демушкин, преодолевая боль и слабость, тяжело обернулся и вскинул винтовку.

Фашист стоял в десяти шагах и готовился метнуть гранату. Немец успел бросить гранату, но тут же рухнул, сраженный последним выстрелом пограничника.

Взрыв оглушил Алексея, он упал на спину, неловко подвернув ногу. В забытьи ему померещилось, что кто-то прямо из-за гребня швырнул в студенистый мрак пригоршню звезд. Теплые и сырые, они завязли в клейком небосводе, но одна горела ярче всех.