Издалека, с окраин, протянулся ровный и длинный бас гудка.

— Интересно, придет ли еще раз тот: живой.

Теперь Штамм уже снова был — или ему мнилось, что был, — прежним Штаммом, даже почти Идром.

Только сейчас он заметил: синие розаны на стенах были в тонком, в ниточку, белом обводе.

— Что ж, — пробормотал Штамм, впадая в раздумье, — другой комнаты, пожалуй, не сыскать. Придется остаться. И вообще: мало ли что придется.

1925