Отпрянув от окна, Альдо повернулся к Анельке, но увидел только ее спину. Она склонила голову, и ее сгорбленные плечи мелко дрожали. Он понял, что она плачет, и слабая надежда вернулась к нему, невзирая на ее ужасные слова, смысл которых был для него не вполне понятен.

– То, что вы сказали в саду? Но... разве к вам прикоснулись хоть пальцем? Я полагаю, что...

Анелька резко вскинула голову, и он увидел ее залитое слезами лицо.

– Вы полагаете! Ваши предположения гроша ломаного не стоят, мой дорогой! Белое платье, в котором я шла к алтарю, обернулось чудовищной насмешкой... жалким маскарадом! В ночь перед свадьбой я утратила девственность и уже тогда стала женой Фэррэлса.

Из груди Морозини вырвался гневный крик. Внезапно ощутив себя очень несчастным, он впился в девушку недоверчивым и в то же время умоляющим взглядом.

– Вы говорите это, желая причинить мне боль. Я никогда не поверю, что этот человек способен на такой скотский поступок. Я знаю... мне рассказали, что после церемонии гражданского бракосочетания вас благословил пастор, но по католическому обряду вы еще не были обвенчаны…

– И не обвенчана до сих пор! Как вы думаете, отчего я лишилась чувств в тот момент, когда давала согласие... после того, как произнесла ни к чему не обязывающие слова на чужом языке?

– Что это давало вам, если худшее, как вы утверждаете, уже произошло?

– А то, что теперь я твердо знаю: Господь не благословил этот брак, и я могу считать себя свободной. И я вовсе не «утверждаю», а говорю истинную правду – меня изнасиловали! Он прокрался ко мне в спальню, как вор... он был вдребезги пьян и не желал ничего слушать. Я не сумела отбиться. О, разумеется, утром он стал молить опрощении, ссылаясь на пылкую любовь ко мне и говоря, что страсть оказалась сильнее его...

– Боюсь, что так оно и есть, – с горечью промолвил Альдо.

– Возможно, но этим не вытравить воспоминания о его гнусных ласках. Это было ужасно... отвратительно!

Широко расставив пальцы обеих рук, она с выражением крайнего омерзения провела по своим плечам, груди и животу, словно желая стереть грязные следы. А из ее огромных золотистых глаз текли слезы.

Не в силах вынести этого зрелища, Альдо рискнул подойти поближе, попытался обнять ее.

Он ожидал резкого отпора, гневных выкриков, бурного сопротивления, но ничего подобного не произошло. Напротив, Анелька, сотрясаясь от рыданий, прильнула к его груди, и князь мгновенно почувствовал себя бесконечно счастливым. Это объятие оказалось таким сладостным, что он забыл обо всех опасностях своего положения... но так продолжалось лишь один миг.

Резко вывернувшись из его рук, Анелька бросилась в другой конец комнаты. Когда же Альдо сделал еще попытку приблизиться, она властным жестом пригвоздила его к месту.

– Не подходите! Все кончено! Мы должны расстаться навеки.

– Я отвергаю это слово! Вы меня по-прежнему любите, я в этом совершенно уверен! Что до меня, то Господь свидетель: я не предавал вас, и в моем сердце – только вы одна. К тому же вы несправедливы...

– Неужели?

– Да, да, несправедливы. Если бы я догадался о том, что произошло накануне свадьбы, я бы никогда ее не допустил. А теперь вам необходимо обо всем забыть! Вы сумеете это сделать... для этого понадобится совсем немного времени и большая любовь! Вы отправитесь со мной, потому что я пришел сюда за вами.

– Вы надеетесь увезти меня?

– Выкуп уплачен. Вы свободны.

– Я и прежде была свободна. И вы мне снова лжете: выкуп заплатил Фэррэлс, и он же послал сюда вас, хотя должен был явиться сам, если так велика его «любовь»! Но нет, он предпочел спокойно сидеть дома в ожидании, когда вы вернете меня в его постель! Так вот, я этого не желаю! У нас имеется теперь солидная сумма денег и фамильный сапфир, – добавила она, сделав особое ударение на последних словах. – Отцу придется удовольствоваться этим. Что до состояния, то меня это не волнует! Он сумеет найти другое!

– Не сомневаюсь, поскольку у него будет такая приманка, как вы! Но неужели вы вообразили, будто ваши сообщники готовы все отдать или даже просто поделиться с вами? Это почти невероятно! И куда же вы намереваетесь отправиться потом?

– Еще не знаю. Возможно, в Америку... В любом случае, я уеду так далеко, чтобы все считали меня мертвой...

– А ваш отец согласится на это?

– Он ничего не знает и, полагаю, будет не слишком доволен, но Сигизмунд все уладит... в конце концов отец поймет, что мы были правы.

– Ну, разумеется! А теперь вы, быть может, по своей безграничной доброте сообщите, что собираются здесь сделать со мной?

– Вам не причинят никакого зла, успокойтесь! Они поклялись мне сохранить вам жизнь. Вас оставят здесь связанным, когда же вы освободитесь, мы будем уже далеко...

– ...и поскольку у меня не будет ни сапфира, ни вас, ваш супруг – а он ваш муж, хотите вы того или нет! – решит, что я присвоил себе и то, и другое. Отлично придумано, хотя и весьма дурно пахнет! Каким же я оказался глупцом! Хотел, чтобы вы стали моей женой... как это смешно! Что до вас и вашего Сигизмунда, то вы всего лишь дети... но при этом опасные и безответственные дети! Жизнь и чувства других людей для вас – пустой звук. Только из-за ваших капризов...

– И вы смеете говорить о своих чувствах, после того как надругались над моими? Вы, который меня...

– Предал? Да, знаю! Не стоит начинать все заново! Единственным вашим оправданием служит молодость, и мне следовало быть мудрым вдвойне! А теперь идите к черту с кем угодно, раз вы так и не избавились от своей милой привычки бежать с первым встречным! С меня довольно...

Повернувшись на каблуках, Морозини направился к двери, но едва лишь взялся за ручку, как Анелька догнала его и, схватив за локоть, потащила к открытому окну.

– Спасайтесь, пока не поздно! – воскликнула она. – По карнизу можно спуститься на маленькую террасу, а оттуда легко спрыгнуть на землю. Потом идите прямо, и вы доберетесь до стены... она не очень высокая. Повернув направо, вы выйдете на парижскую дорогу...

– Итак, теперь вы мне предлагаете бежать? Что за всем этим скрывается?

Пристально вглядевшись, князь увидел в ее глазах слезы и мольбу. Анелька явно была в смятении.

– Ровным счетом ничего, – пробормотала она, – просто я хочу, чтобы вы остались в живых. В конце концов... я ведь не слишком хорошо знаю этих людей, хотя мой брат превозносит их до небес. Быть может, я напрасно доверилась им. Теперь я не знаю, что думать... и мне страшно! Если с вами что-то случится, я... я буду очень несчастна!

– Тогда идите со мной!

Он схватил ее за плечи, желая передать ей свою силу и решимость, но она не успела ответить, ибо с порога послышался скрипучий голос Ульриха:

– Какая прелестная картина! Надеюсь, вы уже все обговорили? У нас нет больше времени. Итак, вы оба... извольте поднять руки и выйти из комнаты, но только без глупостей!

Торчавший у него в руке револьвер делал дискуссию затруднительной, однако Альдо все же запротестовал:

– Почему оба? Мне казалось, что она ваша сообщница?

– Мне тоже так казалось, но я не вполне в этом уверен после всего, что услышал.

– Что вы намерены с ней сделать?

– Решать ей самой: если она по-прежнему желает ехать вместе с нами, брат ждет ее в машине вместе с Гюсом. Если хочет остаться с вами, ей придется разделить вашу судьбу.

– Отпустите ее!

– Быть может, и мне позволят высказать свое мнение? – с негодованием воскликнула молодая женщина.

– Вы выскажетесь потом! Мы теряем время. На лестницу, живо! И не дергаться, я стреляю без предупреждения!

Что оставалось делать? Только подчиниться.

Двойная дверь гостиной распахнулась словно сама собой.

Громадный Сэм уже держал наготове наручники. Защелкнув их на запястьях Альдо, он тщательно привязал его к стулу, стоявшему посреди комнаты. Когда с этим было покончено, Ульрих повернулся к Анельке. Пока еще он обращался к ней почтительно.