– Вы договорились, что ей станет дурно?

– Да. За ужином. Она должна была пожаловаться на недомогание и попросить разрешения отдохнуть. Фэррэлс не смог бы остаться с ней: ему нельзя пренебречь такими важными гостями. Во время фейерверка Анелька с помощью Ванды, которая полностью предана нам, должна была переодеться в платье горничной и, держась в стороне от террасы, спуститься к реке, где будет ждать ее Ромуальд. Не понимаю, что случилось. Может быть, она неправильно меня поняла?

– А что, если она и вправду больна? Она была такая бледная и печальная, когда шла к алтарю.

– Возможно, вы правы. Что-то тут не так! Еще вчера она радовалась как ребенок при мысли о сегодняшнем приключении. Кажется, я начинаю верить, что она любит вас...

– Единственная хорошая новость за весь день! Что вы теперь собираетесь делать?

– Ничего! Нас просили подождать. Подождем! Я пока поразмыслю, как действовать дальше. Видите ли, я рассчитывал, пока все будут ужинать, заняться столом с драгоценностями, а теперь надо придумать что-то другое...

Пока он размышлял, Альдо изо всех сил старался сохранить спокойствие. Это было нелегко: терпение вообще не являлось его главной добродетелью. Дурные предчувствия одолевали князя, да и атмосфера в цветочной часовне стала гнетущей. Собравшиеся здесь люди казались жертвами кораблекрушения, выброшенными на пустынный остров. Музыка смолкла, священник куда-то скрылся, подружки невесты сидели на ступеньках алтаря, а кто и прямо на ковре, играя цветами и лентами. Некоторые девочки плакали, а гости вопросительно переглядывались: уйти? остаться? Ожидание длилось уже целую вечность, и мало-помалу терпение присутствующих стало иссякать. Первыми заволновались официальные лица, министры и послы. Со всех сторон доносились обрывки фраз: «Это неслыханно!.. Обморок не может продолжаться так долго... Кто-нибудь мог бы побеспокоиться о нас!.. Никогда не видел ничего подобного, а вы?..»

Альдо достал из кармана часы:

– Если через пять минут никто не выйдет, я пойду туда и узнаю, в чем дело!

Не успел он договорить, как появился граф Солманский – все такой же сдержанный и торжественный, но явно расстроенный. Он прошел сквозь толпу, встал на место священника и, принеся извинения от имени сэра Эрика и от своего, успокоил гостей на предмет здоровья своей дочери:

– Ей уже лучше, но она чувствует себя слишком слабой, чтобы присутствовать на мессе, которая должна была последовать за церемонией. Впрочем, теперь, когда бракосочетание свершилось, это уже не имеет значения. Обмен кольцами состоится позже, в узком кругу, но праздник будет продолжен, и наш хозяин ждет вас. Прошу вас, следуйте за мной в замок, нам всем необходимо вновь окунуться в атмосферу веселья...

С этими словами граф предложил руку даме, сидевшей в первом ряду. Это была англичанка, в годах, но с горделивой осанкой – герцогиня Дэнверс, давняя и очень близкая приятельница Фэррэлса. Остальные гости с немалым облегчением последовали за ними, на все лады комментируя происшедшее. Многие задавались вопросом, действителен ли этот скомканный обряд бракосочетания: никто так и не разобрал, что пролепетала Анелька, перед тем как потеряла сознание. В их числе был, конечно, Альдо:

– С чего Солманский взял, будто его дочь обвенчана? Даже священник не понял, что она сказала, перед тем как лишилась чувств, и обряд не был доведен до конца. У нас в Венеции такой брак не имел бы силы!

– Я не очень компетентен в этих делах, – отозвался Адальбер, – но Фэррэлсу на это наплевать. Он протестант.

– Ну и что же?

– Да будет вам известно, сэр Эрик выстроил всю эту театральную декорацию и согласился на церемонию только для того, чтобы доставить удовольствие невесте, которая хотела венчаться по обрядам своей веры. Но для него значение имеет только благословение, которое дал им пастор, без свидетелей, вчера, после гражданского бракосочетания и перед ужином.

Альдо задохнулся, не веря своим ушам:

– Откуда вы знаете? Вы были при этом?

– Нет. Это мне рассказал Сигизмунд, прежде чем утонуть в винных погребах своего зятя...

– И вы только теперь мне об этом говорите?

– Вы и без того слишком нервничали. К тому же этот эпизод не имел бы особого значения, если бы католическое венчание свершилось, но после того, что произошло сейчас, события предстают в ином свете... и, может быть, неожиданный обморок имеет объяснение.

Морозини остановился как вкопанный посреди аллеи и, схватив за руку своего друга, заставил его остановиться тоже. Перед ним вновь предстало страдальческое лицо Анельки, когда она шла к алтарю.

– Скажите мне правду, Адаль! Это все, что молодой Солманский поведал вам?

– Конечно, все. К тому же после обеда он не мог связать и двух слов. Что вы себе вообразили?

– Худшее! Вы думаете, это невозможно? Несмотря на все свое богатство и баронский титул, пожалованный королем Георгом V, ваш Фэррэлс – всего лишь выскочка, неотесанный мужлан, способный на все... даже осуществить свои супружеские права прошлой ночью. О, если он только посмел!..

В порыве гнева, столь же внезапном, как шквал на море в тропических широтах, князь повернулся к ярко освещенному замку, будто хотел устремиться на штурм. Видаль-Пеликорна напугала ярость, прорвавшаяся сквозь изысканную внешность и небрежную повадку итальянского вельможи; он мягко обнял друга за плечи.

– Что вы такое выдумали? Полноте, этого не может быть! Вы забыли об отце! Он никогда бы не допустил, чтобы с его дочерью так обошлись... Прошу вас, Альдо, успокойтесь! Не время поднимать шум! У нас есть еще важные дела...

Морозини вымученно улыбнулся:

– Вы правы. Забудьте об этом, старина! Скорее бы уж этот день кончился, а то я, кажется, уже схожу с ума...

– Вы должны выдержать до конца! Я верю в вас... Зато мне пришла в голову одна идея...

Больше он ничего сказать не успел.

– Что это вы здесь делаете? – окликнул их веселый голос. – Все уже в замке и собираются садиться за стол, а вы все болтаете?

По своему обыкновению, Дианора Кледерман появилась неожиданно, как умела только она одна. Она успела переодеться – вернее сказать, почти разделась. На ней теперь было платье из серебряной парчи, оставлявшее открытыми плечи и спину и едва прикрывавшее великолепные груди. Длинные серьги из бриллиантов и сапфиров покачивались по обе стороны от ее шеи, совершенную линию которой не нарушало ни единое украшение. Зато руки почти до локтей были скрыты под браслетами из тех же камней. Только одно кольцо с огромным солитером украшало пальцы, сжимавшие большой веер из белых страусовых перьев. Дианора знала, что она ослепительна, и взгляды обоих мужчин недвусмысленно подтвердили это. Она одарила Адальбера чарующей улыбкой:

– Вы не могли бы пройти вперед, господин Видаль-Пеликорн? Мне нужно сказать нашему другу два слова наедине.

– Сударыня, разве я могу в чем-либо отказать сладкоголосой сирене, которая была столь благосклонна, что с первого раза запомнила мое длинное имя?

– Ну? – нетерпеливо спросил Морозини, которого перспектива беседы с ней наедине отнюдь не прельщала. – Что вы хотели мне сказать?

– Вот что!

В то же мгновение она прижалась к нему; сверкающие бриллиантами руки обвились вокруг шеи Альдо, свежий и в то же время сладко благоухающий рот впился в его губы. Это было так неожиданно и так целительно – истинный бальзам пролился на его издерганные нервы, – что Альдо не сразу высвободился. Он смаковал поцелуй, как бокал хорошего шампанского. Наконец он оттолкнул молодую женщину и спросил насмешливо:

– Это все?

– Да, пока, но после ты получишь много больше. Посмотри вокруг! Это сад волшебных грез, а ночь божественная. Все это будет нашим, когда Фэррэлс увезет свою глупенькую гусыню, чтобы научить ее любви...

Вот этого ей говорить не следовало. Князь тотчас же вышел из себя:

– Ты способна думать о чем-нибудь, кроме постели? Я что-то плохо представляю себе, как этот старый козел будет просвещать невинную девушку!