И вот последнее донесение комитету от 15 февраля 1849 года: «Переселенцы терпят большие бедствия от холода и сырости в домах, появилась цынга. 83 дома превратились в одни переплеты из мелкой драни, в 29 домах разрушились печи, в 18 — повалились трубы, в 4 — переломались балки, в 3 — поломались кроквы, в потолках оказались дыры, в которые дует ветер и валит снег». Надо ли удивляться, что колонисты стали убегать массами!

Когда правительство стало насаждать колонии, городские кагалы возмущались переходом их членов в земледельческое состояние. Освобождение колонистов от податей и в особенности от рекрутчины только отягощало городские кагалы. Поскольку колонисты освобождались от воинской повинности, то правительство наверстало недобор тем, что увеличивало число рекрутов, бравшихся с каждой тысячи городских евреев. Иными словами, за льготы, предоставленные земледельцам, увеличивалась и без того непосильная нагрузка горожан. Отсюда зависть и вражда к привилегированным, которые отделились от массы страдающих, ненависть к спасавшим себя в ущерб другим, не разделявшим общих бедствий.

Не только городским кагалам, но и уездным властям — становым и исправникам — было невыгодно упрочение земледельческих льгот. Интересы городских кагалов, отстаивавших свое право сдавать в рекруты также и тех, которые стали земледельцами, соединились с выгодами администрации, получавшей взятки за лишение земледельцев обещанных им льгот.

...Наступило время набора. В колонии нахлынули сборщики и с помощью властей забирали молодых и сдавали в рекруты. Но хватать в одиночку было невыгодно, и тогда устраивались облавы. Становое начальство являлось все чаще и чаще и самым усердным образом очищало колонии от молодых людей. Облавы производились не в известное, определенное время, они могли быть каждый день, во всякое время, в любой час. И так как облавы доставляли значительные доходы, то начальство все более и более входило во вкус.

Откупались кто чем мог. Как только колонисты заслышат звон колокольчика — давай Бог ноги, разбегались и прятались, пока гроза не миновала. А в колокольчиках недостатка не было. Сегодня облава, через несколько дней — ревизия земледельческого хозяйства, а там, вдруг, писарь приедет, так себе, для поборов — одним словом колонистов не оставляли в покое. Но все эти набеги были мелочью в сравнении с проделками станового пристава Михайловского, имя которого долгое время с омерзением и ужасом произносилось колонистами Луцкого уезда Волынской губернии.

Однажды, собрав несколько сот мужиков из окрестных деревень, он, накануне одного из наборов, оцепил в полночь колонию, а сам с отрядом солдат двинулся в селение. Неожиданное нападение среди ночи вызвало страшную панику. Жители встрепенулись и бросились бежать. С какой целью, зачем нагрянул пристав — никто не знал. Стало ясно, что предпринимается нечто исключительно скверное, и все бросились в лес и овраги. Это было то привычное движение, к которому приучались колонисты для самосохранения от облав и наездов властей. Но цепь была замкнута — спастись было невозможно, бежать — некуда.

Безысходное положение, отчаяние привело к сопротивлению. В результате несколько десятков колонистов были закованы в цепи, обуты в колодки и под усиленным конвоем отправлены в тюрьму. Последовали следствие и суд. Становой Михайловский получил повышение и был переведен на другое место, где была потребность в смелых и решительных полицейских. Вышестоящей власти доложили, что колонисты не занимаются хлебопашеством и носят это звание лишь для того, чтобы пользоваться льготами. Чиновники, наезжавшие для ревизии, действительно, находили членов многих семейств в отлучке: они таскались по судам, обивали пороги присутственных мест, ходатайствуя об освобождении забранных сыновей и братьев. Высшее начальство с своей стороны придумывало средства «к усилению надзора за колонистами, чтобы препятствовать частым их отлучкам», или, как писал чиновник министерства внутренних дел д-р права Варадинов, чтобы «отучить евреев от бродячей жизни и приучить их к общеполезным занятиям».

Последствием столкновений с администрацией, многочисленные и частые жалобы на притеснения полиции вызвали перемену власти. В дальнейшем еврейские колонии были подчинены министерству государственных имуществ — наравне с крепостными крестьянами, принадлежавшими государству.

Отныне в еврейских колониях пошли другие порядки. Вместо станового пристава начальствовал волостной старшина; вместо исправника — окружной начальник. Поборы и облавы прекратились, но зато в обиход вошли телесные наказания. В этом, пожалуй, и состояла сущность новых порядков. За невыбеленную избу, за неисправность в хозяйстве и вообще за малейшую провинность секли стариков и женщин. Крепостническая сущность проявлялась теперь в самой грубой, в самой отталкивающей форме.

Но подобное положение, когда человек превращается в скотоподобное существо и с ним обращаются как со скотом, стало вконец невыносимым.

Появление розог доконало колонии. Тут уже не убегали отдельные лица и не урывками, а толпами и навсегда. Бегали куда глаза глядят.

Из всех предполагаемых мер по преобразованию еврейского быта, правительство особое значение придавало образованию юношества. Оно надеялось, что молодое поколение, воспитанное в иных условиях, разрушит устои, сложившиеся веками. Новое поколение, образованное и лишенное «фанатизма», выведет еврейское население из его обособленного состояния. Этими соображениями руководствовался «Еврейский комитет» при учреждении казенных еврейских училищ. Такие училища были открыты в 1847 году в губернских и уездных городах черты оседлости. Учениками стали дети беднейших классов населения, не имевших возможности давать своим детям домашнее общеобразовательное воспитание.

При открытии училищ евреи недоумевали: почему правительство так сильно заботится о просвещении именно евреев, тогда как оно нисколько не заботилось о просвещении христианского населения того же края, которое в местечках и деревнях было поголовно безграмотно. Правда, государства не тратило своих денег на содержание вновь открытых училищ. Для этой цели средства давали сами же евреи из специального налога, так называемого «свечного».

Преподавание и воспитание в училищах было поставлено так, что оно должно было уничтожить в евреях фанатизм и приобщить их к общей гражданственности. В них молодежь должна была убедиться в нелепости еврейских предрассудков и постепенно отойти от своей религии. Училищное начальство сплошь состояло из христиан. Смотрителями назначались отставные полуграмотные чиновники и инвалиды-военные.

Одновременно с учреждением училищ правительство установило строгий и постоянный контроль над обучением в хедерах, и контроль этот был поручен училищному начальству. Поэтому понятно недоверие со стороны евреев, дороживших именно теми устоями и бытом, против которых министр просвещения граф Уваров направил организацию их образования. Грубое обращение отставных фельдфебелей, которым поручалось руководство училищами, неумение и недостаток усердия к делу, полицейское преследование частных школ, столкновения с родителями, не пожелавшими отдавать в новые школы своих детей, отталкивало от новосозданных казенных училищ.

Окончательный удар казенным еврейским училищам нанесло, однако, само правительство. Для привлечения в них учеников было обещано при самом их учреждении, что из стен училища не будут брать кантонистов. Но это были пустые обещания. Поверенные кагалов, составляя списки молодых людей, подлежащих набору, наоборот, с особой настойчивостью искали свои жертвы среди питомцев казенных училищ. Порою и здесь рекрутская повинность применялась в виде меры наказания для тех родителей, которые «по своему вольнодумству» сами, по собственной доброй воле, определяли своих детей в новые школы. Но поверенные кагалов брали мальчиков из казенных училищ не из-за фанатизма. Рекрутские наборы обрушивались на училища главным образом потому, что здесь в более компактной массе сосредоточивался тот общественный элемент, то есть сыновья беднейших классов еврейского населения, из которого по условиям того времени вообще комплектовался набор. Попытки со стороны учебного начальства заступиться за своих питомцев, ни к чему не приводили, и это развалило казенные училища.