Долго ждать с женитьбой детей считалось рискованным: не надо было дать страсти накопляться и вырваться с бешеной силой, которая могла натворить много непоправимых бед. Семейные же очаги использовались на богоугодное дело — на продолжение рода. Еврейская семья была святилищем, центром жизни, средоточием всех радостей и утешением в невзгодах, и завет «плодитесь и множитесь» выполнялся со всей добросовестностью.

Браки по выбору родителей с помощью сватов были, конечно, похожи на коммерческую сделку. Но молодые новобрачные, если не говорить об исключительно ранних браках, а потому ненормальных, в возрасте 18-19 лет, чистые душой, не опошленные, не истратившие своих сил на стороне, привыкали, приноравливались, привязывались друг к другу. Сильная вера в святость брачной жизни, общность интересов создавали крепкую связь между молодыми супругами, рождалась любовь, которая с годами крепла. В старом укладе еврейской жизни не было незаконнорожденных детей, не знавших своих отцов, и не было позорной проституции с ее страшным бичом — венерическими болезнями. Стыдливость и скромность были отличительными чертами еврейского юноши того времени, и грубых ругательств и похабных слов никогда не слышно было даже среди простых по положению евреев. Бывало, конечно, и тогда немало неудачных браков, не сходились характерами, но для этого был развод, дешевый и легко достижимый.

В 30-х и 40-х годах, когда правительство решило изменить быт русского еврейства путем законодательства и принудительного просвещения, традиционным устоям еврейской жизни стала угрожать опасность. Сказались и веяния Запада. В Россию проникала пропаганда немецкого философа М. Мендельсона о необходимости реформировать уклад еврейской жизни. Это движение «гаскала» (просвещение) было в глазах русских евреев чем-то революционным, а потому — недопустимым. Но жизнь брала свое. Корпевшие над Талмудом юноши стали тайком изучать русский язык. Молодежь прятала «запрещенные» книжки и читала их, когда не было посторонних. Из этих книжек она узнавала, что где-то живет огромный мир, которому нет дела до решения талмудических вопросов, вроде того, можно ли употребить яйцо, снесенное курицей в субботу?; можно ли употребить посуду, в которой варилось мясо, если в нее попала капля молока?; действителен ли развод между супругами, если в писаном тексте развода испорчена хотя бы одна буква? и тысяча подобных им «важных» вопросов. Молодежь уже не могли пленять вопросы Талмуда и хитросплетения ответов его комментаторов.

Те редкие одиночки, которые выделялись из общего уровня невежества и фанатизма и шли наперекор установленному образу жизни, подвергались преследованиям. Но, критикуя все отсталое и ненужное, они все же избегали нарушать установленные каноны. Не хватало силы воли и последовательности устраивать жизнь по-своему или дать своим детям правильное воспитание, готовить их к практической жизни. Таким натурам дали эпитет «апикойрес» («эпикуреец»), хотя они и не наслаждались благами жизни. Еврейские «эпикурейцы» 19-го века питались хлебом и луком, молились, соблюдали как аскеты все обряды и постились, когда того предписывала религия, но достаточно было высказать хоть малейшее сомнение относительно Талмуда, чтобы навлечь на себя подозрение. А это грозило весьма неприятными последствиями.

Для немногочисленных передовых евреев, прогрессивно настроенных, было очевидно, что очистить тяжелую, удушливую атмосферу возможно лишь с уничтожением грани, отделявшей еврейство от умственной жизни окружающего его человечества, что необходимо устранить уродливые явления его жизни путем просвещения и обновления быта. В некоторых крупных центрах черты оседлости начинают появляться кружки интеллигентов, поддерживающие между собой связь. В тридцатых годах один из виднейших деятелей просветительного движения в России И.Б. Левензон вырабатывает план преобразования быта русских евреев, который и является программой деятельности прогрессистов.

В крепости сплоченной еврейской жизни начинает появляться брешь. Распространение просвещения и другие причины кладут конец пресловутой замкнутости и обособленности евреев. В то время в губерниях черты оседлости процветали питейно-акцизные откупы, в которых служащими в подавляющем большинстве были евреи. Акцизный откуп подвинул дело образования и усвоения русского языка быстрее, чем все принудительные и дорогостоящие меры правительства.

По характеру своей работы служащие откупа бражничали с русскими чиновниками. Служба приучала к чванству, высокомерию, происходит ослабление нравственных устоев. Полуграмотные «акцизники» низших рангов, одевшись в пиджаки, считали себя важными персонами; они стали вести себя разнузданно в еврейских местечках, где некоторая часть населения находилась от них в зависимости. Общественное мнение ничего не могло предпринять против еврейских «носителей культуры», так как служащим откупа покровительствовали власти. К этим нарушителям традиций впоследствии присоединились еще и служащие контор строившихся железных дорог. Патриархальный еврейский уклад жизни был основательно поколеблен.

С первых же дней после вступления на престол, Николаем I овладела мысль о «преобразовании евреев». Его личное неприязненное к ним отношение искало такие пути, которые привели бы к растворению еврейской нации среди православного населения. Царь полагал, что такой мерой, в первую очередь, было бы привлечение евреев к личному отбыванию воинской повинности, и эту свою идею Николай I объявил министру внутренних дел в 1826 году.

Начиная с Павла I и при преемнике его Александре I евреи, вместо службы в армии, несли денежную воинскую повинность. Официальным мотивом их освобождения было то, что военная служба будто бы противоречит требованиям еврейской религии. В действительности же верх брали соображения казны. Как ни трудно было еврейскому населению при его бедственном материальном положении выплачивать этот довольно крупный налог, оно смотрело на освобождение от рекрутчины как на великую льготу. За каждого рекрута, приходившегося по разверстке на долю евреев, кагалы платили установленные законом 500 рублей, наравне с русскими купцами, также освобожденными от воинской повинности «в натуре». В отношении евреев Николай I решил внести изменение, приказав немедленно изготовить соответствующий законопроект. Общегосударственную повинность для людей, лишенных гражданских прав, царь хотел облечь в совершенно исключительную форму.

Относительно целесообразности поспешного введения рекрутчины для евреев во всем ее объеме возникли разногласия среди министров и членов Государственного совета. Высшие сферы России не могли привыкнуть к мысли, что евреи будут допущены в русскую армию. Правитель Западного края Новосельцев доказывал, что эту нацию нужно постепенно «приготовить к такому коренному перевороту». Все доводы, однако, ни к чему не привели. Воля царя была непреклонна. Он не допускал возражений в деле, которое для него было решенным. Его раздражала медлительность канцелярии, собирание статистических сведений. Потеряв терпение, Николай I попросту приказал министру заготовить ему для подписи указ о рекрутской повинности для евреев.

Роковой указ был подписан 26 августа 1827 года. В предисловии к нему было сказано:

«Считая справедливым, чтобы рекрутская повинность к облегчению наших верноподданных уравнена была для всех состояний, на коих сия повинность лежит, повелеваем: обратить евреев к отправлению рекрутской повинности в натуре. Сбор денежный на них, вместо общей повинности сей положенный, отменить, Мы уверены, что образование и способности, кои приобретут они в военной службе, по возвращении их из оной после выслуги узаконенных лет, сообщатся их семействам для вящей пользы и лучшего успеха в их оседлости и домашнем хозяйстве».

К указу был приложен «Устав рекрутской повинности и военной службы», который был совершенно противоположным «уравнению повинности»: в этом уставе было специально оговорено, что «Законы и учреждения общие не имеют силы для евреев, если они противны специальному уставу».